Роан отложила молот, поместила раскаленный шар обратно в огонь и вытерла пот со лба.
– Хочешь поесть, Фоан?
Услышав свое имя, девушка обернулась. Ее лицо раскраснелось от жара и тяжелой работы.
– Ты давно здесь? – удивленно спросила она.
– С самого утфа, – ответил Гиффорд.
– Надо же, – задумчиво произнесла Роан. – А я и не заметила, как ты вошел.
Гиффорд поднял с пола холщовый мешок.
– Бфин очень стафалась. Она пфинесла это тебе. Если не съешь, пфопадет зфя.
Роан терпеть не могла, когда что-то пропадало зря.
– Попозже, – ответила она. – Хочу до полудня управиться кое с чем.
Гиффорд едва не рассмеялся.
– Фоан, дело уже к вечефу.
– К вечеру?
Он кивнул.
Роан выглянула из окна.
– Да, похоже, ты прав. – Она смущенно посмотрела на него. – И ты здесь с самого утра? Прости. Я просто…
– Не нужно объяснять. Я знаю, ты занята. Все человечество зависит от взмаха твоего молота, но тебе нужно поесть.
– Да, наверное… – Роан оглянулась на ящики с железной рудой и значительно уменьшившуюся кучу угля.
Во двор въехала очередная телега. Опять привезли оружие. Девушка выбежала из кузницы.
– Откуда это? – донесся снаружи ее голос.
Ответом было перечисление деревень, о которых Гиффорд и слыхом не слыхивал. А Роан, похоже, знала каждую. Наверное, у нее в голове целый список, в котором она мысленно ставит галочки.
– Щитов достаточно, а мечей почему так мало?
Гиффорд не расслышал ответа: низкий мужской голос звучал не так звонко, как голос Роан.
Девушка оставалась во дворе, пока оружие не было полностью выгружено, а повозка не уехала. Только после этого она вернулась в кузницу, вытирая руки о фартук, и тут же направилась к горну.
– Фоан, тебе нужно поесть, – напомнил ей Гиффорд.
– Ты еще здесь?
– Да, Фоан, я здесь. А тебе все-таки нужно поесть. Ну… ты ведь знаешь, что такое еда? Это как топливо для очага. Если топливо не подкладывать в огонь, тот погаснет. Мы ведь не хотим, чтобы твой огонь погас, пфавда?
Роан усмехнулась.
Гиффорд опять потряс мешком с едой.
– Пахнет вкусно. Кажется, это жафеная куфица.
Девушка снова утерла пот со лба и неохотно отошла от горна.
– Давай поедим на воздухе, – предложил Гиффорд.
– Зачем? – Роан прожгла его проницательным взглядом.
Те, кто плохо знал ее, могли счесть этот взгляд подозрительным или обвиняющим, Гиффорду же он представлялся ясным лучом сосредоточенного ума, способного видеть сквозь тьму. Роан всегда пыталась дознаться до причины всех вещей.
– Хочу, чтобы ты повидалась со стафым дфугом, – ответил Гиффорд. – Тебе понфавится. Он тихий, но очень пфиятный, кфасивый и ослепительно яфкий.
Роан снова усмехнулась.
– Солнце?
Гиффорд улыбнулся в ответ.
– Снаружи очень хофошо. Я бы сказал, замечательно.
Роан, словно мать, вынужденная оставить младенца на попечение нерадивой няньки, оглянулась на руду, мерцающую в отсветах пламени. Гиффорд плотно сжал губы, представив, как однажды у Роан появятся дети, – скорее всего, на них она будет смотреть точно так же. Гиффорд не станет их отцом. Даже понянчить их не сможет; Роан не доверит ребенка жалкому калеке. От этой мысли ему стало больно, будто его ударили в живот, а горло сдавило так, что не вздохнуть.
– Что с тобой? – спросила Роан, остановив на Гиффорде яркий луч пытливого взгляда.
– Ничего, – выдавил он.
– Тебе нехорошо? Как ты себя чувствуешь?
Гиффорд приложил руку к груди.
– Немного солнца, и все пфойдет.
Они вышли из кузницы на залитый солнечным светом двор. До них доносились крики и звон железа – мужчины обучались ратному делу. «Жадный скупердяй, вот кто я такой, – корил себя Гиффорд. – Я должен радоваться, что она вообще со мной разговаривает. Если бы Ивер так ее не мучил, она бы со мной даже за стол не села. Давно бы вышла замуж за одного из сыновей Тоупа, и никто бы ей не позволил беседовать с увечным гоблином-горшечником».
Мысль была вполне благонамеренная, да только боль, пожирающая Гиффорда изнутри, от этого не уменьшилась. Когда появится более достойный мужчина – то есть практически любой другой, – он потеряет Роан. Нет, не любой другой. И не я. Ей нужен мужчина, чье прикосновение она сможет выдержать. Тот, кто заключит ее в объятия, и она не вскрикнет от ужаса. Гиффорд не сомневался, что такой день наступит. Обязательно наступит. Он неустанно молился Мари, чтобы та исцелила Роан и позволила ей жить обычной жизнью. Гиффорд верил, что его молитва будет услышана, и когда этот день придет, он будет радоваться за Роан, несмотря на то, что его сердце разобьется на мелкие кусочки, а счастье навсегда исчезнет из его жизни.
– Может, пфисядем здесь? – предложил он, указывая на нагретый солнцем уголок, поросший густой травой, – подальше от кузницы, чтобы удары молотов не потревожили их беседу.
– Погоди, – сказала Роан. – Почва еще влажная. – И она положила свой кожаный фартук на землю.
Гиффорд улыбнулся.
– Что?
– Ничего, – он покачал головой. – Пфосто это очень в твоем духе.
– Что в моем духе?
Просто я люблю тебя, вот и все; каждый мой вздох, каждая мысль, каждое биение сердца – для тебя, потому что ты – больше, чем человек; ты – целый мир, богатый, яркий, удивительный, волшебный, и я хотел бы до конца своих дней исследовать его леса, поля и ручьи.
– Обо всем думаешь.
Роан посмотрела на кусок кожи и пожала плечами.
– Просто не хочу, чтобы мы перепачкались в грязи.
Гиффорд открыл мешок с едой, и лицо Роан расплылось в улыбке.
– Ой, куриные ножки! – воскликнула она. – Обожаю куриные ножки! Я возьму одну, а ты бери вторую.
– Они обе для тебя.
– Нет, нет! – Она затрясла головой, вцепившись зубами в куриное мясо.
– Это не моя еда. Я пфосто посмотфю, как ты ешь.
– Поешь со мной. Очень вкусно. – Роан вытерла куриный жир с подбородка, взяла вторую ножку и протянула Гиффорду.
– Ну если только кусочек.
– Ой, тут еще желтый сыр! – восхитилась Роан, развернув тряпичный сверток.
Гиффорд смотрел, как она жадно поглощает свой обед. На тренировочной площадке воины отрабатывали удары; оттуда доносились отрывистые команды наставника-фрэя. Из кузнечной трубы поднимался дым, и весенний ветерок уносил его на восток. Роан все-таки заставила Гиффорда съесть немного курицы, прежде чем прикончила все до последней крошки.
– Славно здесь, пфавда? – Гиффорд улегся, опершись на локти. Руки съехали с кожаного фартука, и рукава намокли. – Давай так обедать каждый день. Что скажешь?
Не переставая жевать, Роан огляделась и кивнула, хотя Гиффорд так и не понял, на какой именно вопрос она отвечает.
– Если хочешь, можем пфойтись, – робко предложил он.
– Не могу. – Роан указала на кузницу. – У меня много работы.
– По словам Пефсефоны, ты и так пофазительно многого добилась.
– И все равно недостаточно.
– Кто говофит?
– Я.
– Но я пфосто пфошу…
– Не могу, – отрезала Роан.
Гиффорд был разочарован и даже немного рассержен. Он слишком мало ее видел и поэтому маялся от тоски.
– Можно подумать, старый Ивеф все еще жив, – вырвалось у него.
Роан взглянула на Гиффорда так, словно он ударил ее кузнечным молотом. Затем принялась ошеломленно разглядывать еду, холщовую торбу, свои пальцы, испачканные жиром.
– Ты что, говорил с Падерой?
Гиффорд не понимал, к чему она клонит.
– Я часто с ней фазговафиваю.
Роан затрясло. У Гиффорда сердце упало.
– Что не так, Фоан?
– Я ее не виню. Это не… – Роан расплакалась.
Гиффорд возненавидел самого себя. Он совершил тяжелейший грех на свете – обидел Роан. Хотел бы он все исправить, но не знал – как, потому что не понимал, что именно сделал неправильно.
– Фоан? Что случилось?
Девушка убежала в кузницу, забыв фартук, прочь от Гиффорда и теплого солнца.
Старуха хлопотала на кухне, нарезая тонкими ломтиками грибы. Над очагом кипел котел.
– Чего тебе? – спросила она, едва завидев Гиффорда.
– Я только что обедал с Фоан, – похоронным голосом сообщил тот.
– Сомневаюсь, что ты только что обедал с Роан. – Падера бросила пригоршню грибов в котел. – Если ты и правда с ней обедал, значит, ты был в кузнице, а чтобы вернуться сюда, тебе понадобилось несколько часов, учитывая твою неслыханную расторопность. Или ты прилетел на крыльях любви?
Гиффорд собирался вести себя вежливо, ведь Падера очень старая, а старость надо уважать. Он хотел спокойно поговорить с ней и, не торопясь, подвести к сути дела, но Падера вела себя как обычно – то есть как сущая ведьма, – и Гиффорд сорвался.
– Ты убила Ивефа?
Он додумался до этого, пока возвращался из крепости, а обратный путь, как верно подметила Падера, занял уйму времени. Зато у него была возможность хорошенько поразмыслить, почему Роан так расстроилась. Ее мучила совесть. Она себя винила за смерть Ивера, потому что Падера убила его ради нее.
Старуха отвернулась от Гиффорда и уставилась в огонь; ее сгорбленную фигуру скрывали несколько слоев старой шерстяной одежды.
– Под Ивефом ты подразумеваешь Ивера-резчика?
Гиффорд исподлобья взглянул Падере в спину. Она отлично понимает, о ком он.
– Да.
– С чего ты взял? – спокойным, даже безмятежным тоном осведомилась старуха.
Она не удивилась, не рассердилась и не рассмеялась. Она даже не спросила, не шучу ли я. Почему?
– Я же сказал, я только что обедал с Фоан. В фезультате она фасплакалась.
– Ну, неудивительно, она же обедала с тобой.
– Это ведь ты его убила. – Гиффорд, хромая, подошел к столу и взглянул на горку грибов. – Все очень удивились, когда он умеф. Пфосто лег спать и не пфоснулся. Ты его отфавила?
Падера молча поворошила угли в очаге.
– Где ты взяла эти гфибы? – спросил Гиффорд. – Эти места нам незнакомы, а ты умудфилась найти здесь гфибы… некотофые могут быть ядовитыми.
Падера развернулась и уставилась на него одним глазом.
– Ты к чему клонишь?
– Я хочу знать твой возфаст.
– Твой возраст, – поправила она.
– Ты же знаешь, я не могу сказать пфавильно.
– Если не можешь говорить нормально, держи язык за зубами.
– Я хочу знать твой возфаст. Сколько тебе лет? – настойчиво повторил Гиффорд.
– Не знаю, сбилась со счета.
– Ага, как же. Ты всегда так говофишь.
– Какое тебе дело до моего возраста?
– Ты стафше всех в Далль-Фэне.
– И что с того, мальчик-калека? – срывающимся голосом спросила Падера.
– Может быть, ты вообще не из Далль-Фэна. Может, ты пфосто пфишла откуда-то издалека и пефежила всех, кто помнил о том, что ты чужая.
Падера уселась за стол, на котором лежали грибы.
– По-твоему выходит, моего мужа Мэлвина и наших сыновей не существовало?
– Может, и так. Я не видел ни Мэлвина, ни твоих сыновей.
– Потому что ты слишком молод и не застал их.
– Обычно дети живут дольше своих фодителей.
– Не всегда. – Голос Падеры звучал печально, однако по лицу, похожему на печеное яблоко, невозможно было прочесть ее мысли. – Просто я жила слишком долго. Обычно люди столько не живут.
– Я думаю, никто столько не живет.
Старуха внимательно взглянула на него.
– К чему ты клонишь, калека?
– К тому, что ты, похоже, не только выглядишь и ведешь себя как ведьма.
Падера изменилась в лице, едва уловимо – слова Гиффорда задели ее за живое.
– Когда люди пфоклинают дфуг дфуга, они часто поминают одно имя. Обычное имя, не имя бога, так что гфеха в том нет. А что если это не обычное имя? Что если эта ведьма действительно существует?
Сморщенные губы Падеры сложились в улыбку.
– Значит, ты не просто обвиняешь меня в том, что я ведьма. Ты хочешь сказать, что я та самая ведьма?
– Все легенды откуда-то бефут начало.
– Какие такие легенды?
– Сама знаешь. Все, кто живет на лике Элан, знают это имя, но никто не знает, что оно означает. А я думаю, тебе это известно.
Старуха кивнула.
– Да, известно.
Гиффорд удивился. Несмотря на показную уверенность, он и сам не понимал толком, что ищет. Хорошо, что Брин здесь нет. Он хотел поговорить с Падерой наедине. Хотя, если его подозрения оправданы, зря он пошел в ведьмино логово в одиночку. Никто не знает, что он здесь.
– Значит, Ивеф умеф от отфавы? – спросил он.
– Да. – Падера взяла в руку нож. – Ивер был очень дурной человек. Никто об этом и не догадывался, кроме меня и, конечно, Роан. Он бил ее, но ты и без меня это знаешь.
– Все в Далль-Фэне это знают.
– Нет. Люди подозревали, но никто не знал наверняка. Даже мне не все известно. – Падера снова прожгла его взглядом. – Тебе ведомо, что он убил мать Роан?
– Фоан сказала, ее мать умефла так же, как и моя, пфи фодах.
– Если ты хочешь сказать «при родах» – да, Роан всем так говорит. Наверное, она уже и себя в этом убедила.
Раньше пронизывающие взгляды Падеры казались Гиффорду одной из ее странностей, а вот теперь ему стало страшно. Вдруг порчу на меня наведет?
– Они обе были его рабынями, – продолжала старуха. – И Роан, и ее мать Рианна. Все думали, что Ивер – хороший человек, один из самых уважаемых людей нашей общины, а он лишь проявлял осторожность и вершил свои дурные дела тайком, не вынося сор из избы. Я жила по соседству и слышала крики, доносящиеся из дома Ивера. Меня не обмануть глупыми отговорками, я-то знала, что там творилось. Видела уже таких, как он. Так вот, Рианна попыталась сбежать. Роан тогда было лет девять, а Рианна опять ждала ребенка от Ивера. Может, она не хотела его рожать, а может, Роан к тому времени подросла и стала больше походить на женщину, а Рианна знала, что это означает. Поэтому она схватила Роан в охапку и попыталась сбежать из Рэна, однако понятия не имела, куда идти и что делать. Рианна была единственной рабыней в Рэне. Ивер купил ее на торжище в Дьюрии. Родом-то она из гула-рхунов, и дьюрийцы захватили ее в плен.
Падера пососала отвисшую губу.
– Рианна принадлежала Иверу, и тот мог делать с ней все, что пожелает. Ей и в голову не приходило, что кто-то может ей помочь. Если бы она обратилась ко мне, все сложилось бы по-другому, однако бедняжка была до смерти запугана и ни за что бы не решилась довериться мне. Как я уже сказала, я жила по соседству, а Ивер, не будучи дураком, заявил Рианне, что я ведьма и скорее съем ее заживо, чем стану помогать.
Старуха смерила Гиффорда укоризненным взглядом.
– Ивер поймал их и забил Рианну до смерти, а Роан заставил смотреть. Он избавился от тела и забрал девочку с собой. Когда они вернулись, Ивер рассказал всем, что Рианна умерла при родах. Все ему сочувствовали, а он делал вид, будто ему все равно, потому что она всего лишь рабыня. Люди думали, он таким образом пытается скрыть свое горе. Они ошибались.
Гиффорд оперся о стол, стараясь сохранять спокойствие. Она просто пытается задурить мне голову.
– Так ты пфавда та самая ведьма?
– Та самая ведьма?
– Ты знаешь, что я имею в виду. – Он не мог заставить себя произнести имя, хотя в нем не было звука «р».
– Ты хочешь знать, действительно ли я – Тэтлинская ведьма?
Он кивнул.
– Если да, то что? Что ты сделаешь?
Гиффорд промолчал. Он понятия не имел, что делать, если это правда.
– Закричишь? Позовешь соседей? Потребуешь, чтобы меня привязали к поленнице и сожгли заживо?
Гиффорд продолжал молчать. Падера никогда ему не нравилась. С ним она обращалась жестоко, хотя к другим проявляла доброту, и это его больно ранило. Если бы она ко всем относилась одинаково, ему было бы легче. Как-то раз она сказала, что таким извращенным способом проявляет свою любовь. Тогда он почувствовал себя виноватым в смерти матери. Раньше он верил Падере, а теперь понятия не имел, что и думать. Если она действительно ведьма, кто знает, на что способна. Все же Гиффорд не желал ей смерти, даже не хотел причинять ей боль. Если уж быть честным до конца, он начал уважать старую женщину, хоть ему и неприятно признавать такое. Он не осуждал ее за убийство Ивера. Если бы он знал, каков старый резчик на самом деле, то прикончил бы его собственными руками.