Очередной вечер трудного дня, долгожданный перерыв между тренировками. Приняв душ и слегка освежившись, устало бреду в гостиную, в надежде поживиться чем-нибудь необычным. Уже войдя внутрь, понимаю, что в комнате я не один. В дальнем углу, с края длинного стола, на высоком стуле, как на троне, расположилась величественная девушка.
Мне кажется, что сегодня Анна еще прекраснее, чем обычно. Возможно, виной тому усталость и недоедание; а может — это правда, и красотка хорошеет с каждым днем!
Она сидит, элегантно закинув одну стройную ногу на другую. Голубые джинсы и белая майка обтягивают стройную фигуру, выставляя напоказ все ее изгибы. Белокурые волосы небрежно собраны в длинную косичку, несколько непослушных прядей покачиваются у груди. Тонкие руки опираются на стол, в изящных ладонях колышется чашка. Лицо необычайно задумчивое, и оттого кажется одухотворенным и возвышенным. Глаза смотрят куда-то вдаль, сквозь стену; губы сжаты и немного выпячены вперед. Во всем облике блондинки царит безмятежность и величие, будто она размышляет как минимум о судьбах мира и не меньше.
— Привет! — говорю в объемное пространство гостиной.
Слово летит по воздуху, не находя отклика; звук в конце концов теряется и замолкает. Подхожу ближе, чтобы приготовить порцию пищи; Анна будто и вовсе не замечает моего появления.
Взгляд блондинки медленно перетекает с предмета на предмет и, наконец, останавливается на мне. В глазах девушки появляется узнавание, почти сразу переходящее в разочарование. С прекрасного личика Анны выплескивается такое презрение, что я краснею, как ошпаренный. А она вновь отворачивается, не произнеся ни звука.
— Я что-то не то сделал? — спрашиваю шепотом, — Задел тебя или обидел?
Девушка едва удостаивает обжигающим взглядом, губы расцепляются ровно настолько, чтобы выплюнуть резкий ответ.
— Обидел? Ты для меня просто не существуешь. Как такой может обидеть?
Говорит, как с никчемным простаком; будто я жалкое надоедливое насекомое. Но хотя бы отвечает, уже плюс.
— Ты ненавидишь всех мужчин? Или только меня?
На губах Анны появляется злая усмешка; в глазах, обращенных на стену, кристаллизуется лед.
— Почему же, мужчин я люблю, — жестко произносит она, — Но с чего ты взял, что можешь претендовать на это звание?
— Э-э-э… — осматриваю себя с ног до головы.
— Или ты думаешь, что наличие дрына между ног автоматически делает тебя мужиком? — холодное негодование выплескивается наружу, мороз пробирает до костей, — Никак нет, парень. Физиология делает тебя самцом, не более.
Расстроенно морщусь. Не думал, что буду так комплексовать из-за собственного тела. Впрочем, рано или поздно чего-то такого следовало ожидать.
— Ты ведь понимаешь, что это лишь оболочка…
— Дело не в возрасте, идиот! И не в физических особенностях, — Анна грубо обрывает мое высказывание, — Честно говоря, на внешность мне вообще плевать! Важно то, что у человека внутри.
— Но ты меня совсем не знаешь.
— Да уж поверь, знаю! — девушка вновь пренебрежительно фыркает, — Навидалась достаточно; да и тебя вижу насквозь, как облупленного!
Собираюсь оправдываться, но Анна не дает вставить и слова. Она говорит, резко взмахивая то одной, то другой ладонью.
— Ты — такой же, как и все, хоть и лелеешь внутри претензию на непохожесть! Хочешь казаться крутым, особенным. Мнишь себя избранным! А на деле — обыкновенная посредственность, один из миллиардов подобных, ибо мысли всех точно таковы. Впрочем, дело не в мыслях — они не важны — дело в поступках. Ты настолько же неинтересен, насколько и предсказуем!
С трудом перевожу дыхание, меня словно по щекам отхлестали! Что за черт! Какое она имеет право так говорить?
— Ищешь моей любви и дружбы? Но сам даже близко не ведаешь значения этих слов, ибо никогда не разменивался ни на то, ни на другое. Дружба для тебя — сиюминутная прихоть, возможность весело провести время с первым встречным. Любовь — сводится к телесной близости и сексу. Ты настолько же легко бросаешь людей, как и сходишься с ними. Переродился чуть больше месяца назад — со сколькими женщинами ты спал за это время?
Поднимаю глаза, ведя несложный подсчет, но Анне мой ответ вовсе не требуется.
— Неважно! — восклицает девушка, — Думаешь, мне нужна цифра? Интересен сам факт: ты считаешь, что можно менять партнерш хоть каждый день — и это норма жизни. Для тебя секс — обыденность, а потому и отношения не приносят никакой радости помимо оргазма.
— Да в чем дело-то?! — восклицаю, поднимая ладони вверх, — Что в этом плохого? Ты так говоришь, будто я совершил какое-то преступление!
Я действительно не понимаю, о чем ведет речь блондинка, что она хочет доказать. Что секс — это плохо? Или что я какой-то маньяк? Может, она просто сама фригидная?
Анна лишь разочарованно качает головой. Тяжело вздохнув, красотка делает еще одну попытку донести мысль.
— Коль уж ты претендуешь на высокую ступень, то будь добр ей соответствовать. Если хочешь вырваться из дебрей посредственности, нужно выделяться на фоне темного океана людей, продавших свою мечту за деньги или сиюминутную радость. Отличаться, быть другим — во всем! И прежде всего — в делах. Не идти за толпой, не повторять общепринятых действий, не принимать чужих мыслей и догм, не участвовать в бесполезных ритуалах. Вести себя по-другому!
Девушка переводит дух, в ее глазах впервые появляется нечто, напоминающее сострадание.
— Чтобы добиться чьей-то любви, прежде нужно самому научиться любить. Ценить людей, а не просто коллекционировать!
Пытаюсь вникнуть, но суть сказанного ускользает, как песок сквозь пальцы. Разве я не так делаю? Я ведь ценю! И любить умею вполне сносно! По крайней мере, никто еще не жаловался…
— Не понимаю, к чему ты клонишь…
— Вижу, что не понимаешь, — вновь перебивает Анна, — Потому и общаться желания нет. Когда хоть что-нибудь дойдет, тогда и поговорим!
Резко выпрямившись, красотка уходит. В гостиной остаюсь я — растерянный и обруганный; на столе медленно крутится чашка, еще хранящая тепло пальцев Анны.
С момента моего перерождения прошло три месяца. Пятнадцать недель однообразного распорядка, чередующихся тренировок, еды и сна. Я втянулся, привык, тем более, что другой жизни не знаю. Спустя время, кажется вполне естественным медитировать, заниматься в зале три раза на день, глотать одну и ту же пищу, спать на матрасе поверх бетонного пола.
Раз в неделю меня навещает Рамирес, проверяя, насколько трудолюбиво я выполняю «домашнее задание». Стараюсь изо всех сил, и наставник регулярно хвалит, отмечая успехи. Я же, честно говоря, не замечаю особых продвижений вперед. Как и прежде не удается осознанно вызвать ни один из навыков. И более того — замечаю, что и подспудное, интуитивное их использование для меня все сложнее. Будто мозг постепенно перестраивается в другой режим, утрачивая связь с «прототипом». Пожалуй, единственный эффект, ощущаемый от занятий с Хуаном — характерное покалывание в пальцах рук и ног, появляющееся после особо долгих и настойчивых попыток совершить невозможное.
Развлечениям и отдыху в напряженном графике места практически не нашлось. Хоть я и замечал, что другие члены Сопротивления не чураются простых радостей жизни — регулярно посещают вечеринки, пропадают в заведениях, ходят по гостям. Однако, то ли из-за того, что меня считали новичком, то ли просто по причине излишней мнительности, на такие мероприятия я не был приглашен ни разу. Оставалось лишь делать свое дело, скрипя зубами и сжав кулаки.
Франко в общении оказался простым и непосредственным, даже, пожалуй, слишком. С ним у меня получается разговаривать только на приземленные, сугубо утилитарные темы. Как лучше ударить человека по лицу; сколько раз нужно поднимать штангу, чтобы увеличить силу; разновидности оружия и их преимущества и недостатки относительно друг друга; что вкуснее — лапша со вкусом курицы или говядины. Вот, наверное, краткий перечень тем, что можно легко и непринужденно обсудить с Моро. Не скажу, что с ним скучно, но порой все же хочется и чего-то большего.
Голиаф, напротив, поражает незаурядной абстрактностью мышления. Как-то раз я рискнул завязать с ним разговор об интеллектуальных методах повышения Индекса, но уже через пару минут безнадежно заплутал в дебрях «высоких» материй. Казалось, что если мужчине понадобится передать за столом соль, он примется рассуждать об этом, как о «квантово-временных флюктуациях, обусловленных причинно-следственной связью, тянущейся от самого сотворения Вселенной». Признаюсь, послушать порой интересно, но не слишком долго; иначе мозг начинает закипать, перегруженный наукообразной терминологией.
Вот кто-кто, а Мари всегда рада общению на любую тему! С ней я чувствую себя легко и непринужденно; мы болтаем о чем угодно: обсуждаем сплетни и пересуды, раздумываем об устройстве Системы и Сопротивления, планируем меню на следующий обед или ужин. Несколько раз выбирались из убежища, посещая какой-нибудь доступный кафетерий; к нашим услугам всегда общественные спальные блоки «на двоих». И все бы ничего, но девушка появляется на базе удручающе редко, а где пропадает в остальное время — таинственно молчит.
На этом фоне почему-то совсем не складываются отношения с Нэшем. Возможно, Август от природы одиночка, или, вернее — самодостаточный тип. Но я все же склоняюсь к тому, что между нами встала девушка. Хакер не мог не знать о моих встречах с Мари, хоть никогда и не упоминал об этом в разговорах. Вообще, общение с лидером Сопротивления свелось сугубо к официальным темам, не затрагивая ничего личного или повседневного. Впрочем, нужно отдать ему должное — в разговоре Август всегда вежлив и дружелюбен. Может и помочь, и поддержать в трудную минуту. Просто не стремится развивать общение — а такое сразу заметно.
Изредка мне на глаза попадались незнакомые люди — другие члены Сопротивления, либо же просто гости и наемные работники, вроде Рамиреса. Поговорить с ними не удавалось никогда; незнакомцы появлялись и исчезали, не задерживаясь на сколько-нибудь значительный промежуток времени. Чаще всего такие посетители прямиком направляются в кабинет Нэша, а оттуда — на выход. Даже разглядеть прошмыгнувшую тень получается раз из пяти.
Признаюсь, я успел заскучать по Лоле. Как-никак единственная знакомая, не отягощенная участием в Сопротивлении. Из «обычных» людей, так сказать. Последний раз мы разбежались несколько неожиданно, с участием Социального Комитета, так что у меня не осталось никаких ее контактов. Впрочем, стоило поведать об этом Нэшу, как тот через каких-то полчаса скинул мне айди девушки.
— Откуда?!
— Нашел.
— Как?!
— У меня свои пути…
Обычный диалог, строго выдержанный в «хакерском» стиле. Ты, мол, восхищайся, а способ знать не нужно, во избежание. В такие моменты Август напоминал мне фокусника, наотрез отказывающегося раскрывать секреты собственных трюков.
Как бы то ни было, я написал Лоле, и очень скоро мы уже общались довольно тесно. Не единожды девушка выдергивала меня на «свидания», непременно заканчивающиеся посещением двуспального номера. Конечно, я не тешил себя никакими лишними иллюзиями: у красотки в отношениях со мной был лишь сугубо меркантильный интерес — за мой счет она надеялась поднять собственный Индекс. Однако, я уже успел проникнуться философией Доктрины — «важны дела и действия, а не их мотивы и причины». Очень удобно на самом деле, во всяком случае избавляет от ненужной рефлексии и последствий слишком живого воображения.
В очередной раз появилось ощущение значительного замедления роста. По сравнению с тем, как молниеносно я взлетел с первой ступени эпсилон на девятую, дальнейший прогресс практически остановился. Несмотря на титанические прилагаемые усилия, по-прежнему упрямо торчу на десятой ступени, и не видно никаких предпосылок для последующей эволюции. Словно я уперся в некий потолок и теперь силюсь его пробить «лоб в лоб».
То же самое подтверждают и косвенные признаки. Франко, Анна и Мари, достигнув десятой ступени, точно так же торчат на ней, не в силах продвинуться дальше. Мне кажется, что варианты количественного роста исчерпаны, для повышения класса до «дельты» требуется какой-то качественный скачек.
Безоблачное размеренное существование прерывается в один миг. Как и всегда, это случается внезапно, в самый неподходящий момент. Только в такие минуты понимаешь ценность повседневности, осознаешь особую прелесть беззаботной рутины.
Только-только подходит к концу очередное утреннее занятие с Франко. Мы поочередно делаем сет упражнений: подход из становых тяг, а потом, без перерыва, подход скручиваний с отягощением. Мышцы трещат и дрожат, пот льется ручьем, пульс зашкаливает. Спина издает крики о помощи; ей периодически вторит пресс, раздираемый болью.
Тренировочный процесс нарушается самым грубым образом: с диким грохотом распахивается дверь, едва не слетая с петель. В зал врывается бледный Нэш, покрытый потом не хуже меня.
— Быстро! — орет он, — Все за мной!
В голосе слышен беспрекословный приказ. И боль, заглушенная смесью страха и призрачной надежды. Сразу становится понятно — произошло нечто ужасное. Выбивающееся из ряда вон.
— Что стряслось? — вопит Франко уже на бегу.
Август не отвечает. Он несется сквозь трущобы заводской застройки, как раненный зверь, уходящий от смертельно опасной погони. Даже выносливый тренированный Моро едва поспевает за обезумевшим парнем, я же и вовсе бегу последним, неимоверным усилием мышц стараясь не отставать настолько, чтобы потерять соратников из вида.
Позади остаются огромные цеха и миниатюрные будки; проносятся мимо вытянутые конусы из стекла и приплюснутые цилиндры металла; играючи преодолеваются заборы, рвы и иные препятствия. Наконец, протиснувшись в узкую щель переулка, мы вылетаем на оживленный проспект.
Нэш не медлит ни секунды; он бежит, рассекая ленивую толпу надвое. Какова цель и причина спешки? — остается только догадываться. Бегу, сбивая дыхание и ступни, сосредоточившись на единственной мысли — не отстать!
Перекресток, поворот, еще один перекресток. И уже здесь — мрачная загогулина темного проулка. Замечаю небольшую толпу, хлипким полукругом обступившую нечто невидимое.
Последние метры Август преодолевает с неимоверной скоростью, буквально расплываясь в воздухе. А потом падает на колени возле неподвижно застывшего тела.
Франко замирает в двух шагах, я подхожу ближе, с трудом переводя дыхание. Взгляд ощупывает место происшествия, разум не в силах осознать случившееся. Больше всего шокируют глаза — безжизненные и равнодушные, холодные и опустошенные глаза мертвой Мари.
Девушка лежит, смешно подогнув ноги; голова откинута назад, волосы разметались по асфальту, руки разбросаны широко в стороны. На бледном лице — ни тени эмоций. Модное платье сейчас смотрится пустышкой, будто наряд на пластмассовом манекене. Где-то меж ребер, напротив сердца, расплылось огромное красное пятно. Крови много, и она уже не течет, иссякла.
Нэш наклоняется над телом, маска невероятной боли искажает лицо парня. Он хочет что-то сказать, но изо рта вырывается лишь тяжелый хрип. Рука тянется к ране и останавливается на полпути. Ей уже не помочь. Одного взгляда достаточно, чтобы понять — Мари мертва. Убита.
Пальцы Августа бережно опускаются на безжизненное лицо, аккуратно закрывая глаза девушки. Теперь она кажется не равнодушной, а скорее умиротворенной. Словно прилегла поспать, а проснуться не смогла.
Чувствую, как внутри поднимается волна боли и отчаяния. Кулаки невольно сжимаются, ногти впиваются в плоть. Накатывает головокружение вместе с ощущением нереальности, иллюзорности окружающего мира. А в голове надоедливым рефреном звучит непонятно откуда взявшаяся фраза: «Это всего лишь смерть… Это всего лишь смерть!»
Зрение скачком приходит в резкость, уши раскладывает, улица вновь обретает краски. Замечаю рядом с собой два металлических силуэта, застывших почти по стойке «смирно». Андроиды неимоверно похожи на пресловутого Тэда, встреченного мною в роддоме, однако эти модели явно предназначены для чего-то более ответственного, чем одевание новоприбывших в полупрозрачные робы. Смотрю на ближайшего, нейросеть, как обычно, выдает весьма скупую информацию.