— Нет, — хрипло пробормотала Белль.
Как всегда, без должного почтения. Она могла бы добавлять «капитан» или хотя бы «господин Джонс», или, может быть, назвать его Киллианом? Пусть ничто из произошедшего между ними не давало ей этого права, но всех ребят она звала по именам, и Киллиану почему-то захотелось услышать, как бы звучало из её уст и его. Было что-то странное в её манере: каждый, о ком она говорила, словно становился значительней, достойней, чем являлся. Даже обкоцанные «Робт» или «Билл» в её речи казались не короткими именами простолюдинов, а дворянскими титулами. Киллиан приподнял бровь, на миг задумавшись о том, насколько успела Белль сблизиться с его командой. Отсутствие слухов ещё ничего не означало — в конце концов, на корабле были укромные уголки. Воображение нарисовало ему Белль, пыхтящую под сморщенным Чекко или мокрым от пота кругленьким Сми.
— Отвратительно, — Киллиан сам не заметил, что произнёс это вслух. Впрочем, его плоть была не согласна с таким заключением. Он мог бы опрокинуть эту девчонку на спину прямо здесь или в капитанской каюте: если это с ней ещё не случилось, то случится рано или поздно. Почему не с ним?
Белль всё не поднимала глаз. Так и стояла неподвижно, склоняясь на один бок из-за тяжёлого мешка.
— Можешь не бояться, — подбодрил её Киллиан, — я вежлив с дамами, если они вежливы со мной.
— Я не боюсь, — слова сорвались с губ Белль раньше, чем она успела осознать, насколько они лживы.
Ей было страшно, безумно страшно, страх крутил её внутренности, высушивал изнутри: когда её хватали чёрные рыцари королевы Регины, когда Крюк душил её в мотавшейся на волнах шлюпке, она не испытывала такого ужаса. В трюме стояла удушающая духота, и Белль казалось, что воздуха может не хватить на следующий вдох; пиратский капитан всё ещё преграждал ей путь, мысли продолжали разбегаться. Чтобы устоять, выстоять, Белль нужно было ухватиться хотя бы за одну: почему каждый раз, когда она думает, что достигла дна, и худшее уже случилось — оказывается, что это ещё не всё? Белль не нужно поднимать глаз, чтобы разгадать то новое желание, что овладело капитаном. И желание ли? Прихоть. Но любые прихоти капитана на корабле становятся законом для всех. «Прихоть», — Белль молчала, лишь переступала с ноги на ногу, когда волны качали судно чуть сильней обычного. «Прихоть, — стучало в висках, — Прихоть-похоть».
Рука, увенчанная блестящим протезом, описала дугу перед её глазами, и Джонс отошёл на полшага, освобождая проход. Белль облегчённо вздохнула, но, видимо, рано. Или зря.
Джонс проследовал за ней на камбуз. Когда Белль сгружала тяжёлый мешок, Чекко, против обыкновения, не поспешил ей помочь или отдать распоряжения о содержимом. Бросил на Белль короткий удивлённый взгляд и тут же обратил всё своё внимание на однорукого капитана.
— Если вы насчёт ужина… — начал он подобострастно, но договорить не успел.
— С ужином сам решай, как знаешь, — небрежно прервал кока капитан. — Вот что, Чекко, не надоело тебе отсиживаться среди кастрюль? «Весёлый Роджер» меняет курс, и на палубе сейчас каждая пара рук на счету.
— Раньше как-то без меня обходились, — проворчал Чекко себе под нос, но, тем не менее, вытер ладони о тряпицу, служившую ему одновременно и прихваткой, и передником, и ступил на шаткую лестницу, ведущую к люку, соединявшему камбуз с «верхами». — Не жалуйтесь потом на стряпню.
Белль развязывала мешок, всё ещё продолжая делать вид, что нет ничего важнее ревизии трюма и поисков порченного провианта: если плесень лишь портила вкус, то от поражённых спорыньей зёрен можно было захворать всерьёз, а корабельный врач на судне отсутствовал. Как рассказывали, оказался слишком дерзким и прошёл по доске, а нового найти пираты так и не сподобились. Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из мужчин, Белль отсыпала меру зерна — пригодится для похлёбки, гуще будет — и боком протиснулась в самый угол помещения.
— Вот у тебя какая помощница, — проговорил Джонс, и Белль услышала в его голосе тщательно спрятанную издёвку, — сегодня и без тебя управится.
Старые, перекосившиеся от царящих на камбузе жара и влажности, ступени жалобно заскрипели, грохнула створка люка, и с уходом Чекко растаяла надежда Белль на то, что всё ещё может обойтись. Её место заняло осознание: никто не поможет. Да и останься старый кок на кухне, что бы это изменило? Чекко с готовностью выполнит любое распоряжение капитана, даже если оно будет стоить Белль жизни или чести. Белль до боли стиснула кулаки, словно вцепляясь в жалкие ошмётки смысла, оставшиеся от этого слова: честь.
Киллиан втянул носом воздух, небрежно опустился на пробитую бочку, служившую коку стулом, и не без интереса оглядел помещение. В этой части «Весёлого Роджера» он бывал нечасто и мельком. Под потолком висели многочисленные мешочки, пучки сушёной травы, громоздились друг на друга лари и корзины с провизией, а серебряная, медная и оловянная посуда была вперемешку свалена прямо на полу. Киллиан готов был поклясться, что где-то среди оловянных плошек блестело и золотое блюдо. Впрочем, какой бы ни была сервировка, разнообразием или изысканностью рациона пираты похвастаться не могли. И пусть для самого Киллиана Чекко готовил отдельно и подавал кушанья в капитанскую каюту, на столе у него были те же бобы и рыба, что и в мисках у матросов. Киллиан расслабленно потянулся, разворачивая затёкшие плечи, подцепил крюком один из мешочков, ленивым жестом поднёс его к лицу, чуть скривил губы от резкого пряного запаха и наконец обратил своё внимание на Белль. Собственно, ради неё он здесь и задержался. Но Киллиану не хотелось быть слишком напористым, и он решил дать пленнице время на то, чтобы освоиться с его присутствием. Он не знал, чего ждал конкретно: того ли, что Белль начнёт флиртовать сама — в конце концов, Киллиан считал себя более чем привлекательным мужчиной, или что, не в силах преодолеть свойственное ей любопытство, задаст какой-нибудь вопрос. Но девушка лишь забилась в самый тёмный и душный закуток камбуза и сжала кулаки так, что пальцы побелели.
— Не знаешь, как подступиться к готовке? — заговорил Киллиан вкрадчиво, — Конечно, любовь моя, вряд ли тебя такому учили. Тебе бы на балах танцевать, а не стряпать для своры морских разбойников.
Белль не ответила, лишь разжала кулаки, всыпала пшеницу в ступку, попутно отделяя подрагивающими пальцами почерневшие и подпорченные зёрна, и вцепилась в пестик с такой силой, что его деревянная ручка, казалось, могла в любой момент раскрошиться в щепки.
— Взгляни на меня, — потребовал Киллиан, и пленница метнула в его сторону короткий сердитый взгляд. Пухлые губы были плотно сжаты, глаза прищурены, но выражение гнева и недовольства, как ни странно, делало это лицо даже более привлекательным.
— Возможно, я погорячился, — признал Киллиан с мягкой усмешкой. Он оперся о ларь и подался вперёд, чуть сокращая расстояние между ними. — Не стоило, — проговорил он негромко, — отдавать тебя в подручные моим грубиянам. Это, — Киллиан осторожно протянул руку, — не для тебя.
— Я была служанкой, — процедила девушка сквозь зубы, сжала пестик покрепче и обрушила его на дно ступки. — Привычная, ничего.
— Но рождена ты не для этого, — льстиво заметил Киллиан, придавая своему лицу сладкое выражение. Впрочем, совершенно напрасно: пленница сосредоточила всё своё внимание на пшенице и неритмично, но громко стучала пестиком о ступку, казалось, вовсе не собираясь прерывать своё занятие.
— Хочешь поужинать сегодня со мной? — совершил Киллиан ещё одну попытку.
— А моё желание что-то значит? — вопросом на вопрос ответила Белль, не прекращая стука. Она дёрнула круглым плечом в намёке на какой-то небрежный и даже презрительный жест, дунула себе на лоб, пытаясь откинуть налипшие пряди.
— Разумеется, любимая. — Желание самого Киллиана уже мешало ему сидеть и врезалось в тугой пояс, но он не лгал. Мучить или неволить пленницу не входило в его планы. Да, потом Белль придётся сыграть свою роль приманки для Крокодила, но делать невыносимой её жизнь на «Весёлом Роджере» капитан вовсе не собирался. «Ей и так сильно досталось», — подумал Киллиан с внезапным раскаянием. Вряд ли это чувство родилось у него в сердце: причины находились ниже и были гораздо прозаичнее. Но, как бы то ни было, сейчас Киллиан почти жалел Белль и не мог не любоваться ею: резкими движениями, мало вязавшимися с плавностью её форм, недовольным выражением на почти детском лице.
Внезапно Белль отставила ступку, переплела пальцы, складывая руки в замок, и взмолилась обречённо:
— Не тяни! Мы уже выяснили, что ты сильнее, и как бы я ни сопротивлялась, мне придётся покориться или умереть, — выпалила девушка. — Не откладывай…
В груди Киллиана разлилась горячая и неожиданно искренняя обида. За время пребывания Белль на «Весёлом Роджере» он успел почти забыть начало их знакомства, во всяком случае, то, как он осыпал и без того измученную девушку побоями и угрозами, почти изгладилось из его памяти. Сам себе он казался скорее милостивым, чем жестоким: он позволил Белль беспрепятственно передвигаться по всему кораблю, есть с общего стола и ночевать отдельно от его похабной матросни, и предоставил ей куда больше свободы и удобств, чем она имела в заточении у Злой Королевы. Спустил девушке даже попытку побега, хотя после неё и стоило бы посадить пленницу на привязь в трюме. И в ответ на свою доброту он ждал хотя бы благодарности.
— Я не понимаю, о чём ты, любовь моя, — через силу пробормотал Киллиан. — Если на тебя польстился урод, обделённый вниманием женщин, это ещё не означает, что у тебя есть шансы со мной.
— Значит, мне показалось, — протянула Белль почти насмешливо.
— Что я пожалел тебя? — парировал Киллиан, уже более бойко. Самообладание возвращалось к нему. — Нет. Я, знаешь ли, офицер, по крайней мере, был им когда-то, и благородный человек — а это уже навсегда. Так что не пожалеть девицу в беде я просто не мог — такова уж моя натура.
— Даже если в этой беде девица оказалась по твоей же вине, — подхватила пленница его небрежный тон, но в голубых глазах по-прежнему решимость соседствовала с обречённостью.
«Чего она добивается?» — подумал Киллиан растерянно, — «Хочет, чтобы я разозлился и насадил её на крюк?»
Но вслух он произнёс другое:
— Осмелюсь напомнить, барышня, что я не похищал вас из отцовского дома и не запирал в башне.
— Мне остаётся только восхищаться глубиной вашего благородства, господин бывший офицер, — совсем осмелела пленница и, уперев руки в бока, продолжила: — Не соблаговолите ли вы убрать локти с ларя, чтобы я могла достать овощи для супа?
Он мотнул головой, стряхивая пелену застилавшего глаза гнева. Что ж, ей хочется поиграть, он согласен. В таких играх он всегда выходит победителем, и маленькая дрянь ещё будет умолять его взять её, а он подумает. Киллиан с притворной покорностью освободил крышку ларя.
— Так что там насчёт ужина, любимая? — вернулся он было к прежней теме, но тут ведущий на палубу люк открылся, и в квадратном проёме показалось искажённое страхом толстое лицо Сми.
— Не хотели вам мешать, капитан, — начал он скороговоркой, — но море, кажется, горит.
— «Роджер»? — встрепенулся Киллиан.
— Нет, само море, капитан, — всё так же торопливо пропыхтел Сми. — Вам стоит это увидеть.
Комментарий к
Бета пока находится в отпуске и вычитывала эту главу с телефона.
Так что не будьте слишком строги к нам.
(Публичная Бета открыта).
========== Часть 7 ==========
Ветер всё так же исправно гнал их от берега, небо было ясным, лёгкие белые облака проплывали в высокой синеве, не пытаясь собраться в тучи. Старки — первый помощник — выполнял распоряжение капитана и уводил корабль в открытое море, хотя и не понимал, зачем понадобился этот маневр: трюмы ломились от редкостей, за которые купцы в Аграбе были готовы заплатить звонкой монетой, и команде давно уже было пора ступить на землю, наесться от пуза, пройтись по узким улочкам южного города, одеться в кожу и шелка… Плаванье было полным опасностей, пребывание в Неверленде скорее походило на унылое существование, чем на жизнь, достойную настоящих мужчин, и все они заслужили отдых. Старки и сам хотел забыться в объятиях какой-нибудь женщины с густо подведёнными глазами, в пышных шароварах, со звенящими при каждом движении тяжёлыми браслетами на запястьях. Они уже бывали в Аграбе раньше, и Старки знал, где найти такую… Конечно, не ту же самую: годы во владениях Пена сливались в дни, десятилетия — в недели, и во всём остальном мире уже, вероятно, прошло достаточно времени для того, чтобы юная красотка, покорившая его когда-то гибкостью смуглого стана, превратилась в древнюю старуху. Впрочем, это не особенно смущало Старки. Для него все восточные женщины были на одно лицо. Однако сейчас каждое пройденное лье удаляло их от пропахших благовониями комнат, низких диванов с разбросанными на них атласными подушками, налитого соком чёрного винограда на расписных блюдах, угодливых девиц с узкими ступнями. Старки злился, но не сходил с указанного Крюком курса, лишь иногда отводил душу, награждая снующих по «верхам» матросов званиями болванов и идиотов. Он с куда большим удовольствием адресовал бы эти ругательства самому капитану, но с Крюком шутки были плохи: дерзостей тот не спускал никому.
Старки тяжело наваливался на штурвал, не давая кораблю покориться какому-то упрямому течению, оглядывал обманчиво однообразное на вид море и предавался злой и нудной тоске. Что мигом слетела с него, когда он увидел у горизонта — там, где за размытой линией предполагался далёкий берег, — тёмную точку. Это ещё не было поводом отклониться от маршрута и мало что значило. Но вскоре точка выросла до пятнышка. Что-то с этим было не так. Торговый путь в Аграбу проходил вдоль береговой линии. Не так уж и близко к берегу — сесть на мель тоже никому не улыбалось, — но и не удаляясь от него настолько. Искать другой путь не было особого смысла: киты в южном море не водились, косяки глупых рыб, прикормленных местными, заходили в прибрежные бухты… Здесь не было даже островов, если, конечно, не считать таковыми торчащие из воды осколки скал, сплошь покрытые белым птичьим помётом.
«Что же это может быть?» — гадал Старки. — «Ещё один пиратский корабль?» Но пятно на горизонте росло слишком уж быстро для парусника.
По негласным правилам, обо всех новостях следовало тут же докладывать капитану. Но Старки пронзила догадка: для Джонса появление ещё одного судна может оказаться далеко не новостью. Как раз перед тем, как отдать распоряжение о смене курса, их однорукий капитан долго стоял на обзорной площадке, оглядывая окрестности в подзорную трубу. Раз так, то Крюк наверняка знал, что это за судно и зачем оно вышло в море. Только вот делиться своими соображениями с командой нужным не посчитал. Обида царапнула Старки только в первое мгновение. Он давно знал, что капитан ему не доверяет. «И правильно делает», — понимал Старки в глубине души. Пусть многие в команде были едва ли не влюблены в Джонса, очарованы его удачливостью, отчасти показной жестокостью и юмором — слишком грубым, но именно таким, что неизменно нравится черни, — на Старки обаяние капитана не действовало. Он признавал силу Крюка и считал за лучшее этой силе подчиняться. Старки даже добился для себя некоторых привилегий и сделался на «Весёлом Роджере» почти незаменимым. Он единственный — кроме самого капитана — мог просчитать курс в открытом море, сверить разные карты, знал наизусть все лоции Эренделла и Девяти Королевств [1]. Старки держался свободно, Крюк прилюдно величал его «друг мой», никогда не поручал ему чёрной работы, время от времени разделял с ним трапезы, да и доля Старки в общей добыче была неизменно высока. Так что многие и впрямь верили в дружбу капитана и его старшего помощника. Но втайне Старки недолюбливал Джонса и мечтал занять его место. Ему не по нраву была и одержимость крюкорукого местью, и его непредсказуемость, и многочисленные сделки, заключённые с этим чокнутым Пеном. Так что если Джонс и не посвящал своего «старшего» — да и единственного на борту — помощника в свои намерения, то винить его в этом было сложно. Пусть капитан и не был джентльменом — Старки упорно не желал верить в байку о благородном происхождении Джонса, — но обладал завидной проницательностью.
Старки приказал Биллу Джуксу сменить его у руля, а сам направился к подзорной трубе, подкрутил линзы и удивлённо хмыкнул: это была галера. Паруса были подняты, а на вёслах сидели гребцы, помогавшие ветру выполнять свою работу. Это казалось странным — на таких судах на вёсла обычно садились во время штиля, при спущенных парусах, — но в какой-то мере объясняло скорость передвижения чужого корабля. Куда же он так спешил? Приглядевшись, Старки заметил на горизонте сизый дым. Берег далеко, а значит, горит что-то на море. Корабли. И судя по количеству клубящегося дыма — целая флотилия. А этот, значит, торопится удрать с поля боя. Лицо Старки оставалось непроницаемым, но внутренне он улыбался, представляя себе, как идёт на абордаж, как в пылу сражения обрубает крючья и остаётся на галере с несколькими преданными людьми, как предлагает незнакомому экипажу присягнуть ему на верность… Все эти приятные видения внезапно оборвались. Увиденное в окуляр оказалось невероятней любых фантазий. Дым, вместо того, чтобы исчезнуть за линией горизонта — «Весёлый Роджер» шёл в открытое море и удалялся от его источника, — наоборот, приблизился. Но никакой преследующей одинокую галеру пылающей флотилии не наблюдалось, только расползающиеся по глади моря сизые клубы. Вот один из них достиг видневшегося вдали судна, и то исчезло, будто бы его никогда не было. Хотя труба увеличивала исправно, Старки не заметил ни пылающих парусов, ни пробоин, ни суетливо спускаемых на воду шлюпов. Галера точно растворилась, сама обратилась в дым.