- Почему ты чёрный? - повторяет Румпель.
- А ты разве не точно такой же?! - фыркает человечек. Но всё же поясняет. - Я чёрный потому что я трубочист, разве не очевидно?
Румпелю хочется подловить этого задаваку на лжи:
- У нас нет трубы.
- А разве я говорил, что собирался чистить вашу трубу? - оскорблённо восклицает человечек, подпрыгивает и совершает небольшую пробежку в воздухе, под самым потолком. - Я пришёл к тебе, Румпи.
- Румпельштильцен, - вставляет мальчик тихо.
- Это не важно, Румпи… Со временем ты обретёшь своё настоящее имя. - Это звучит загадочно, но он отчего-то не решается задать вопрос. Человечек продолжает: - Важно то, что я здесь. Ну, когда мы уже чем нибудь займёмся? Ты что так и собираешься валяться в постели? - Малкольм Храбрый кувыркается в воздухе. - Что будем делать, подерёмся или поиграем?
Сначала таинственный гость показался Румпельштильцхену комедиантом, потом волшебным существом вроде гномов, которые никогда не растут, но уже рождаются взрослыми, но сейчас он отчётливо увидел, что перед ним обыкновенный мальчишка, такой же как он. Только весь чёрный от сажи и наделённый способностью летать.
Румпель скидывает с себя одеяло, сползает на пол и достаёт из корзины все свои сокровища — волчок, трещотку, соломенных куколок — малыша и малышку, украшенную резьбой и ярким узором деревянную палочку, в разное время служившую ему и мечом и конём.
- Выбирай, что хочешь, - щедро предлагает Румпель.
- Играть с таким? - Малкольм Храбрый презрительно морщит свой чёрный нос. - Да это всё девчоночьи игрушки. Кроме… - человечек подцепляет его палочку, - может быть, этого. Да и то, - кривит он рот в издевательской улыбке. - Ты хоть когда-нибудь сражался настоящим мечом?
Чёрный человечек перехватывает палочку двумя руками и делает вид, что хочет переломить её пополам.
- Эээ. Верни её, она моя.
- Твоя? - издевается гость. - Тогда забери, Румпи-малыш.
Мальчик хмурится. Он подумал было, что его чумазый гость такой же, как и он, но снова ошибся. Больше этот Малкольм Храбрый — интересно, за что он удостоился такого воинственного прозвища? — походил на тех больших мальчишек, которым доставляло удовольствие дразнить всех, кто помладше, и отнимать чужие игрушки. Встреч с ними Румпель старался избегать… В самом прямом смысле этого слова. Но этот черный человечек — хотя и ведёт себя так же как они — ростом ничуть не больше его самого.
- И заберу! - мальчик кидается вперёд и почти выхватывает палочку из рук человечка, но в последний момент тот подпрыгивает и оказывается у Румпельштильцхена за спиной. Развернувшись Румпель в два скачка настигает своего врага, но тот снова успевает ускользнуть, а разогнавшийся мальчик падает носом вниз. Человечек тут же садится ему на спину:
- Значит, всё-таки драка! - торжествующе восклицает он. Мальчик молчит, хватает человечка за чёрную щиколотку, резко дёргает, перекатывается и оказывается наверху. Он прижимает Малкольма Храброго к земляному полу. Пыхтя нависает над поверженным врагом, из рук которого уже выпала ставшая причиной их ссоры палочка.
- Да что ты, с ума сошёл, шуток не понимаешь? - тянет ноющим голосом «трубочист». - Не собирался я ломать твою палку, больно нужно… Ну что, мир?
- А ты больше не будешь? - интересуется Румпель.
- Не буду. Мир?
- Мир, - соглашается мальчик и нехотя освобождает человечка. Тот неспешно встаёт, поводит плечами, стряхивает с угольно-чёрной одежды невидимую глазу грязь и за одно мгновение опрокидывает Румпельштильцхена на спину, усаживается ему на грудь и заносит руку для удара. Чёрный кулак быстро и неотвратимо приближается к лицу, и мальчик зажмуривается. Однако, вопреки ожидаемому, боль не приходит. И, открыв глаза, Румпель обнаруживает, что странный гость больше не удерживает его, а парит в воздухе.
- Надеюсь, тебя не обидела моя шутка, - голос звучит вполне благожелательно. - Но наша возня была бы гораздо веселей, если бы ты тоже летал.
Ещё полминуты назад мальчик хотел приказать Малкольму Храброму убираться прочь из его дома, но то, что человечек сказал о полёте, заставляет Румпельштильцхена забыть об обиде.
- Но я не умею летать.
- Ну, раньше ты летал… Даже если и не помнишь этого. Все летают до того, как превратятся в глупых орущих младенцев. Потом, разумеется, забывают об этом. Но тебе повезло, ты можешь летать снова.
- Я умер?
Малкольм Храбрый зависает в воздухе напротив Румпельштильцхена:
- Ну до чего ж невнимательны эти мальчишки! - восклицает он в притворном возмущении. - Я не прихожу к мёртвым. Ладно, слушай, второй раз повторять не буду. Я пришёл к тебе потому что ты — беглец. Ты сбежал из дома, стал по-настоящему свободным — и вуаля! — теперь можешь летать, и я пришёл сообщить тебе об этом.
- Могу? - недоверчиво переспрашивает мальчик. - А как?
- Ну… это просто. Вспомни какой-нибудь приятный момент.
Румпельштильцхен вновь забирается на постель, встаёт на самый краешек и думает о том, как мама будит его поцелуем, ерошит волосы, а когда это не помогает, щекотно водит пёрышком по ступням: «С добрым утром». Он слегка отталкивается от кровати и его пятки впечатываются в пол.
- И что же ты вспоминал, друг мой, субботние порки? - насмешничает человечек, всё ещё висящий в воздухе.
Мальчик хочет возразить, что никаких порок он вспомнить не может, потому что их и не было никогда, но вместо этого коротко выдыхает:
- Маму.
- Ха, хорошо, на смерть не разбился. Вспоминать надо приятное, но не родителей. От таких мыслей только падают. Ну, ты же отважный мальчик, Румпи.
Мальчик совершает ещё одну попытку: лето, жара, он бежит по дороге, встречный воздух приятно обвевает лицо, в руках у него новая трещотка, она вращается и поёт на ветру. Мальчик вызывает в памяти её свистяще-гремящее звучание и взлетает. От неожиданности он чуть не стукается головой о потолок, облетает кровать…
- Полетаем над лесом? - предлагает Храбрый Малкольм и выпархивает в узкую щель отдушины.
Мальчик мельком удивляется: как можно пролезть сквозь такое узкое отверстие и не застрять в нём? Но, не успевает он толком это обдумать, как вылетает следом. Сейчас ночь, и различить тёмную фигурку на тёмном фоне практически невозможно. С неба на них смотрят звёзды — может быть, их зрение острее человеческого — и обкусанная луна.
***
Он знает, что в своём странном наряде похож на чёрную птицу. Маска с острым крючковатым носом, глаза прячутся под выпуклыми стёклами, ботфорты, перчатки из грубой кожи и плотный плащ — чумной доктор. Его основная задача даже не в том, чтобы врачевать — в том, чтобы остановить мор, не дать болезни распространится дальше. Большинство крестьян смотрят на него с ужасом, словно он и есть чума. А под всем этим жарким и ужасно неудобным одеянием скрывается ещё молодой мужчина, белобрысый, с блёклыми ресницами и россыпью бледных веснушек на лбу и щеках, выпускник медицинского факультета, мокрый от пота, уставший, но улыбчивый. Но они этого разумеется не видят и не знают, эти невежды, которых он пытается выкрасть из цепких когтей смерти. Чумной доктор чаще отнимает надежду, чем приносит её. Пальцы в толстой коже гнуться с трудом. Он задирает рубашку на мальчике, что не спит и не бодрствует, только смотрит перед собой мутным взглядом. Тело почти чисто — пострадали в основном ноги и ещё два нарыва повыше ключиц. Чумной Доктор достаёт из своего сундучка порошок бычьей желчи, объясняет - из-за маски голос звучит невнятно — сколько добавлять в воду и велит поить больного каждый час. И откуда же часы в этой хижине, морщится мужчина под маской, но окружающим видна только невозмутимость его чёрной личины. На самом деле желчь не так уж и нужна, но Чумной Доктор выучил наизусть, что люди — будь то особы королевской крови, практичные ремесленники или безграмотные кнехты — ждут от него лекарства. И если он скажет, что больного достаточно поить чистой водой — дело лишь в частоте и количестве — ему не поверят, и, пожалуй, не станут следовать его рецепту, а будут действовать с помощью травяного дыма, предоставив лихорадке свободу сжечь изнутри охваченное невидимым пожаром тело. Поэтому Чумной Доктор даёт порошок и обещает прийти через два дня.
Он и действительно собирается прийти. Тех, кто кашляет и захлебывается кровью, Чумной Доктор никогда не посещает второй раз, он не тратит время на тех, кому помогать уже поздно. Но пока чума не проникла в нутро — сохраняется маленькая возможность. Надежда на то, что вода потушит лихорадку, надежда на то, что огонь сможет выжечь скверну и хворь. Он придёт, если, конечно, будет жив. Сколько эпидемий пришлось ему пережить в прошлом, гоняясь за чумой по королевствам… Но любая может стать для него последней. Эта женщина, Ильзибель, склоняется перед ним, целует его в непроницаемую перчатку, смотрит заискивающе. Зря, думает Чумной Доктор, зря… Но молчит, он не кудесник и не провидец, всего лишь лекарь, а значит нет у него права лишать людей надежды…
========== Полёт ==========
Пегий шёл неровно, время от времени мотал головой, вздрагивал, когда мундштук врезался в губы, и, казалось, больше всего хотел сбросить седока. Взяв поводья в правую руку, Малькольм успокаивающе похлопал мерина по шее. Пегий был послушным и добрым, но немолодым - под седлом ему не приходилось ходить уже давно. Да и Малкольм хорошим наездником не был: на широкой спине мерина он смотрелся точно мешок с репой, а волнение добавляло резкости движениям, что злило Пегого ещё больше.
Надо было убираться отсюда. Из деревни, где смерть начала свою жатву. И поскорее. Пока его не задержал никто из родни Ильзы — с женой Малкольм ладил, но её отец и братья сильно его недолюбливали. То ли за то, что он чужак, то ли потому, что считали что не дело дочери зажиточного крестьянина выходить за бедняка всё достояние которого — пара рук, готовых взяться за любую работу. Ветер разносил запах гари и смерти. На площади и у домов заражённых жгли костры. И Малкольм, удерживая поднимавшуюся тошноту, старался реже вдыхать, с силой сдавливал бока Пегого пятками, и лишь когда разбитую колею дороги обступил лес, и запахи человеческого жилья остались позади, позволил себе выдохнуть. Выдохнуть страх, наполняющей его тело и лёгкие, и вдохнуть надежду. Жалкую надежду, на то, что конец — ещё не сейчас. Что ещё есть время в запасе… Немного времени, украденного у судьбы. Надежда пахнет хвоёй, и влажной землёй, и прелым мхом.
На развилке Малкольм завернул налево — в сторону Нимбурга ехать опасно, невозможно. А значит, его путь будет пролегать по полузаброшенному заболоченному тракту, который должен привести его в Срединные Земли. Малкольм собирался в спешке, да и выходить из дому нагруженным припасами — тоже самое, что кричать на всю улицу — «Я беглый, а герцогские указы мне - до ветру сходить, навалить да подтереться». Так что в привязанной к седлу тощей котомке болтались бутыль с пивом да одинокая коврига хлеба. Продержаться на этом можно было дня два, но к этому сроку Малкольм рассчитывал оказаться уже далеко отсюда. Рука невольно нашарила кошель, где среди медников спрятались две серебряные монеты. Если что, сойдёт за мзду? - тревожно вопрошает сам себя Малкольм, но вместо ответа к нему приходят другие, не прошенные мысли. Перед глазами встаёт Ильза. Не такая, какой он оставил её сегодня, а — растрёпанная, без чепца и шали, с глазами, опухшими от слёз. Оплакивающая их первенца. Уве. Они только и успели, что назвать его — но жизнь мальчика оказалось такой же короткой, как и его имя. Малкольм сглатывает. Скоро Ильза — и Румпельштильцхен — окажутся там же, где и малыш Уве, и будут лежать там вечность, придавленные четырьмя локтями влажной и рыхлой земли. Малкольм шумно вздохнул, отгоняя от себя видение, пробормотал под нос «Мёртвым деньги не пригодятся» и позволил Пегому перейти на шаг. Он вовсе не хотел загнать его в первый же день.
***
- Малкольм! Малкольм Храбрый! - выкрикивает мальчик, но не слышит ответа. Прохладный ночной воздух холодит ноги, он — в небе, и небо кажется ему бездонным. Внизу выстроились маленькие игрушечные домики. Неужели это их деревня? Мальчик хочет спуститься к крышам, но лететь против ветра неумолимо увлекающего всё выше, оказывается не так то просто. Как он не старается, ему не удаётся даже удержаться на месте. Крытые соломой хижины, дом старосты с выложенной красной черепицей крышей и аккуратной белой трубой становятся совсем крошечными, и Румпель уже не может различить, где его собственный дом. Как же он сможет вернуться? Если бы Малкольм Смелый был рядом, он, наверное, сумел бы указать ему путь. Но волшебного человечка нигде не видно. И как же искать его в небе, где нет ни дорог, ни тропинок, ни улиц? Где же этот странный трубочист, неужели растворился в воздухе? Или просто ему приснился? «Приснился! Так я всё-таки сплю,» - осеняет Румпеля, и эта мысль придаёт ему сил. Это сон. А, значит, можно летать и не падать, плавать и не тонуть, кормить драконов с ладони и не бояться обжечься их огненным дыханием, заблудиться и забыть дорогу домой, но всё равно проснуться в своей постели. И можно не противиться утягивающему в звёздную высь упрямому ветру, а усесться ему на спину и узнать, что там, в сердцевине неба.
Мальчик переворачивается лицом к звёздам, и, вспомнив, как чёрный человечек усаживался в пустоту словно в удобное кресло, кладёт под голову скрещенные руки и пытается устроиться по-удобнее. Ветер уносит его выше и выше, подталкивает в спину, играет волосами, щекочет босые пятки, то нежно покачивает в своих объятьях, то порывисто подкидывает вверх. Эта скачка длится так долго, что мальчик успевает привыкнуть к перепадам настроения подхватившего его вихря и даже огорчается, когда ветер вдруг исчезает. Воздух вокруг так неподвижен, что вдыхать его с непривычки трудно. Вокруг лишь пустота, звёзды, что кажутся по-прежнему далёкими, серебряный лунный луч, тянущийся через всё небо и утопающий в оставшихся далеко внизу рваных хлопьях тумана. Мальчик задирает голову и смотрит туда, где этот луч берёт своё начало. Луна сильно подросла с тех пор, как Румпельштильцхен смотрел на неё с земли. Теперь уже ни хлебная лепёшка, ни головка сыра не могли сравниться с ней своими размерами. Румпель касается лунного луча. Он оказывается неожиданно упругим и плотным, пружинящим под рукой.
- Ты хотя бы помыл руки, прежде чем трогать лунный свет? - раздаётся незнакомый хриплый голос. - Знаю я вас мальчишек, вечно ходите чумазыми.
Мальчик озирается и видит большого белого волка, стоящего на протянувшейся сквозь небо серебристой лунной дорожке. Волк скалит зубы, и, хотя мальчик и сомневается, что человеческая речь могла исходить из волчьей пасти, но всё равно на всякий случай произносит: «Простите» и вытирает ладони о сорочку.
- Ну-ну, - говорит волк ворчливо, - если каждый будет грязной лапой луч цапать, до земли и толики света не дойдёт.
- Я больше не буду, - заверяет волка мальчик и тут же спрашивает. - А вы тоже сюда прилетели?
- Прилетел. Надо же придумать такое, - белый волк обнажает передние зубы и Румпель не понимает, что это должно означать, недовольство или улыбку. - Волки не летают. Мы не какие-нибудь крылатые щебетуны. Я пришёл. По лучу.
- О-о… Я не знал, что можно…
- Что вы знаете, люди, - волк встряхивает седой головой и в упор смотрит на мальчика своими круглыми глазами.
Почему-то волк кажется не очень страшным, может быть, оттого, что говорит по-человечески. Или оттого, что они в небе, лес остался далеко внизу, и волк, хотя и смотрит пристально, не может сойти с серебряного луча.
- А почему ты говоришь по-людски? А зачем вы сюда поднялись? Куда вы идёте? Можно мне с вами? - выпаливает Румпель скопившиеся вопросы.
- Я говорю по-волчьи, спроси себя, почему ты меня понимаешь, - волк отворачивается и идёт выше по лучу, - а топтать серебряный путь грязными мальчишескими ногами… Это уж совершенно недопустимо. Хотя, - голос зверя больше всего напоминает рык. - можешь попробовать мальчик, можешь попробовать.
Волк облизывается, и желание пробовать почему-то исчезает.
***
Малкольм до последнего надеялся, что заставы не будет. Этой дорогой почти никто не пользовался: большинство предпочитали сделать крюк и ехать от Нимбурга по новому тракту - чем путешествовать с риском увязнуть в грязи или сломать на очередном ухабе ось. Он надеялся, но ошибки быть не могло: после очередного поворота он вполне отчётливо разглядел и солдат, опирающихся на алебарды, и импровизированную преграду из поваленного дерева, и шатёр из серого полотна с трепещущим над ним красно-белым флагом, и осёдланных лошадей на длинной привязи. Солдаты, стоявшие вначале неподвижно всполошились. Один из них положил алебарду на поваленный ствол, и говорил что-то жестикулируя и указывая в его сторону: они тоже увидели его.