Стояла спокойная, сухая зимняя ночь. Прозрачный дым поднимался к потолку юрты и утекал в круглое отверстие - тооно, сейчас забранное решеткой-даахан. Воздух наверху был горячим, но от земли тянуло сильным холодом - не спасал даже дощатый настил, обитый войлоком. Отца перетащили поближе к очагу - там было теплее. Он лежал, мокрый и красный, под тремя оленьими шкурами, и непривычно молчаливая мать сидела в его ногах. Порой она откидывала эти шкуры, подтягивала к себе поближе котелок и меняла отцу травяные припарки, которые должны были вытянуть из него болезнь. Припарки не работали. Отец умирал.
Весной я пойду в подпаски к Эркену, отцовскому умчи - двоюродному брату, и буду работать на него до пятнадцати лет. Дальше меня заберет шаман Дамдан с Утиного острова - ему как раз нужен ученик. Все было уже обговорено. Домой я вернусь взрослым человеком. Я буду слепой, полубезумный, как все шаманы, и стану ходить с палкой, вырезанной из кости мамонта. Сестра к тому времени наверняка станет чьей-то женой и матерью. Она позабудет обо мне, я позабуду ее, а мать... думаю, к тому времени умрет и она.
Я шумно вздохнул, жалея себя, и уставился в огонь.
- Мама, я закончила, - сказала Харлан, моя старшая сестра.
Она вымачивала войлок в корытце с кислым табачным молоком. Запах табака отпугивал вшей и мошкару, вдобавок протравленный войлок не гнил.
- Хорошо, - безучастно сказала мать.
- Развесить надо, чтобы подсох, - напомнила Харлан.
- Потом. Эсен, - обратилась ко мне мать. Я встрепенулся. - Сходи к шаману на реку и попроси траву тулях. Он знает, что это такое. Она вырастает на пепле и пахнет огнем. Скажи, что потом мясом долг отдадим.
- Да, мама, - я поднялся.
Надев стеганый дэгэл из овчины и натянув валенки-гутулы, я откинул полог юрты и соскользнул в прохладный мрак. Зимы в Меркит Ховдэ красивые, но жестокие и колючие, как сердце Ухин - девушки-луны. В лицо мне бил колкий ветер, а ноги по колено увязали в снегу, блестящем и хрустком. Поплотнее запахнув дэгэл, я быстро прочитал молитву духам, и зашагал по проселочной дороге, мимо курившихся юрт и утепленных загонов, где стоял во мраке скот.
Шаман Чимит-Арзалан жил на берегу быстрой, никогда не замерзающей реки Улян, возле плотины, перегородившей течение. Шамана мы видели только зимой. Летом мы кочевали по всему Меркит Ховдэ, то приближаясь вплотную к Рыжим горам, за которыми начиналась выжженная зноем Халха, то уходя далеко на север, к Бледной Шкуре. Шаман общался с духами и знал множество секретов. Старый нойон Банзар приказал выстроить для Чимит-Арзалана каменный дом на правом берегу Уляна, и с тех пор зиму мы проводили под бдительным присмотром шамана. Он отгонял от нас злые метели и врачевал раненых, принимал тяжелые роды, лечил скотину, если хорошо платили, и давал новорожденным имена, приманивающие удачу - но редко, под настроение. Дать хорошее имя - трудная задача.
Я обогнул утес и оказался на темном, бесшумном берегу Уляна. Река быстро несла свои тяжелые смолистые воды, скользя во тьме, как змея меж камней. Дом шамана стоял немного выше по течению. Из квадратного отверстия в крыше струился дым. Я остановился и громко позвал хозяина.
Шаман вышел не сразу. Он показался на пороге, высокий и жилистый, в жестком, обшитом костью дэгэле, с волосами, собранными в пучок на затылке - и спросил, зачем я пришел. Я ответил, и шаман неохотно впустил меня внутрь.
- У меня гости, ара-ойхон,- буркнул он. - Посланцы самого нойона! Сиди смирно и не надоедай им вопросами, а лучше вообще помалкивай. Мне надо заглянуть на ледник, все запасы там. Скоро вернусь.
Забывшись, я кивнул, и шаман проворно вырвал у меня волос со лба. Я вскрикнул, а Чимит-Арзалан рассерженно погрозил мне узловатым пальцем:
- Сколько раз тебе говорил - не кивай, дурак! Это гневит духов! Хочешь в конец их разозлить?
- Нет, - угрюмо произнес я.
Шаман ушел, а я вошел в дом и трижды поклонился уголку духов. Надо же как-то их умилостивить, чтобы не гневались. Гости насмешливо наблюдали за мной. Их было двое - мощный мужчина, с широченной грудной клеткой и руками в обхвате как моя голова, по-халхински усатый и бритый налысо, одетый роскошно, с двумя кривыми мечами на алом шелковом поясе - и сидевшая на сундуке-арын девочка в нарядном полушубке, с не по возрасту толстой косой, несколько раз обвитой вокруг плеч. Она была очень красива, и я смутился.
- Привет, - сказала девочка. - Как тебя зовут?
- Эсен, - ответил я, переминаясь с ноги на ногу.
- Моего отца звали Эсен, - сообщила она. - Он был меркит, как и ты.
Заметив, что я замерз, девочка снисходительно произнесла:
- Можешь к очагу сесть.
Я сел на войлок, поджав ноги. От очага шел жар, и я вспотел. Халхинец извлек один из своих мечей и начал неспешно полировать его каменным точилом. Я уставился на собственные колени, не зная, что сказать.
- Меня зовут Намджил, - важно произнесла с сундука девочка. - Я - ильбэш.
- Ведьма?
- Да! - подтвердила она.
Никогда не видел ведьм. Они не водились в Меркит Ховдэ. Говорят, ведьмам для ведовства нужны свирепые вулканы и раскаленное солнце, а у нас этого не было.
Намджил сидела и с нетерпением ждала новых вопросов.
- Так вы правда от нойона приехали? - спросил я.
- Нет, - ухмыльнулась Намджил. - Мы приехали вместе с нойоном! Он сейчас в юрте на том берегу, отдыхает. Мы скоро пойдем охотиться на Олгой-Хорхоя!
Мои глаза полезли на лоб.
Олгой-Хорхой...
Исполинский бог-червь, один из сорока четырех темных тенгри. Он оковал своими кольцами землю, чтобы пожрать, но дева-луна Ухин со скуки хлестнула его стальной плетью, и Олгой-Хорхой, съежившись, в страхе уполз обратно в Рыжие горы. Отец часто рассказывал эту историю перед костром. Он был онтохошином-сказителем, и побывал за свою жизнь во всех землях, где люди любили песни.
Червь, значит.
- Слышал про такого? - сияя глазами, спросила Намджил.
- Конечно! - сказал я, слегка оскорбленный. - Я даже видел его, издалека. Но то было летом. Как вы хотите его зимой достать?
- Зимой все черви спят, - сказала Намджил. - Мы его из норы выковывы... ковыко... достанем!
- Понятно.
Намджил нетерпеливо кивнула.
- Не кивай, - внезапно сказал я, вспомнив шамана. - Духов разозлишь.
От удивления она даже открыла рот.
- Что?
- Забыл, с кем разговариваешь? - спокойно спросил халхинец. - Я могу рассечь тебя лезвиями, и ты ничего не почувствуешь.
Он говорил тихо, но внушительно, и от его слов у меня мороз по коже прошел.
- Извини, - угрюмо сказал я, вставая.
- Нет, погоди! - спохватилась Намджил. - Не обижайся на Данзана, он должен меня охранять, поэтому постоянно злой ходит. Я хочу еще с тобой поболтать.
Халхинец хмыкнул.
Я бы посидел еще немного. В отличие от других девчонок, Намджил хотя бы слушала, что я говорю, и ей было интересно. Но этот лысый усач! Будь он моим ровесником, я бы живо ему все полы с дэгэла пообрывал.
- Нет, я пойду, - заупрямился я. - У меня отец дома болеет.
- Ладно, - сказала Намджил.
Она вдруг хитро улыбнулась мне.
- Подойди-ка.
Я с опаской приблизился, глядя в ее серые глаза. Намджил сидела неподвижно, как кошка в засаде. Едва я подошел, она вдруг ухватила меня за нос - да так больно, что я не выдержал и заорал.
Разозленный, я попытался ткнуть ее в ответ - но халхинец резво соскочил со своего сундука и одним движением повалил меня на пол. Его неподвижное усатое лицо оказалось совсем близко. Ни разу не видел ничего страшней.
Я лежал, не смея пошевелиться.
- Пусти его, Данзан! - прикрикнула Намджил.
Халхинец неохотно встал, и я вылез из-под него - спасенный. Мне хотелось сказать: "Было больно!" - но потом я подумал и сказал:
- Мне это не понравилось, - мои поджилки все еще тряслись от страха. - Я пошел.
- Потом еще увидимся, - ответила Намджил.
- Уверена?
- Конечно! - она попыталась состроить загадочное лицо. - Я же ильбэш. Я вижу будущее, и никогда не ошибаюсь.
Я покачал головой.
Ну и дура!
Появился шаман. Я быстро вырвал у него связку сухой травы. Шаман удивился, но ничего не сказал. Я со всех ног побежал домой, оскальзываясь на снегу.
Мои щеки горели огнем.
В темноте тяжко мычали коровы. Не доходя до юрты, я заглянул в загон. Ко мне тут же полезла пятнистая телушка. На морде ее блестела ледяная корка из смерзшихся в ком слез и соплей, не дававшая корове дышать. Я взял ее за рога, чтобы не брыкала, кулаком разбил корку и сразу же погладил по лбу испуганную корову. Она фыркнула, шумно дыша - значит, все нормально. Я очистил морды ото льда и другим коровам - затем, успокоенный работой, вошел в юрту.
- Мама, я принес траву, как ты просила, - сказал я, откидывая полог.
- Молодец, - сухо ответила мать, даже не повернувшись в мою сторону. - Отдай ее Харлан, пусть разотрет в ступке. Сам ложись спать.
Сон долго не шел ко мне.
Я ворочался с бока на бок, всё думая о нойоне, о Олгой-Хорхое, которого я никогда не видел, и о Намджил. Когда я заснул, мне приснилась дева Ухин, и мы делали с ней странные непонятные вещи, о которых жар шел по всему телу.
- Эй! - и меня бесцеремонно ткнули в бок.
- Эй!
Я открыл глаза. Было утро перед самым рассветом, и в разделенном палками тооно виднелся край неба - уже не черного, а серого. Надо мной стояла ужасно довольная собой, раскрасневшаяся от мороза Намджил в своем нарядном полушубке. Не успел я даже удивиться, как она наклонилась и прижала палец к моим губам.
- Тише!
- Ладно! - тихо ответил я, приподнимаясь на локтях и оглядываясь по сторонам. Все спали, только Харлан тихонько урчала во сне. - Что ты тут делаешь?
- Ничего, - сказала Намджил.
Она потянула меня за край одеяла.
- Пошли, покажешь мне тут всё.
- Дай мне одеться, - я покраснел. - И за одеяло не тяни.
Рассвет в Меркит Ховдэ размытый и текучий, без ярких красок. Солнце медленно выползало из холмов. Мы шли вдоль берега Уляна, обходя большие камни и пиная маленькие, и наши тени тянулись через всю реку до противоположного берега. В воздухе стоял каменный, минеральный запах быстрого течения.
- Как ты узнала, где я живу? - спросил я, не зная, куда деть руки.
- Ну, я же ильбэш, - подбоченилась Намджил.