- Нет, - Алёна попыталась улыбнуться. - Я не беременна. Но если он так компетентен, как вы говорите, он сможет мне помочь.
- Его зовут доктор Мусарский - как композитора, только две буквы другие - он работает в первой городской поликлинике. Скажите помощнице, что вы от меня, - Пётр Петрович говорил медленно, будто сомневался в каждом слове. - Я позвоню ему прямо сейчас. Вызвать вам такси?
Метрдотель бросил поверх очков взгляд на барометр, висящий на стене, прямо над календарём. Это старый советский прибор, и Юра в первый день их пребывания здесь выразил сомнение в том, что он работает.
- Вечером будет дождь. Я договорюсь с таксистом, и он подождёт вас снаружи. Хорошо бы вам вернуться до того, как непогода разойдётся по-настоящему. Когда начинаются дожди, город становится совсем другим - таким, в котором ничего не стоит заблудиться.
- Да, пожалуйста, - попросила Алёна. В висках стучало, будто кто-то ломился в запертую дверь её разума отнюдь не с добрыми намерениями. "При посторонних этот кто-то не рискнёт ворваться, - подумала Алёна, усаживаясь в кресло пока Пётр Петрович заказывал такси. - Поэтому сегодня я не должна ни на минуту оставаться одна".
Мобильный телефон выпал из кармана и шлёпнулся на пол. Поднимая его, Алёна подумала, что ничего не стоило бы выбрать в телефонной книге номер мужа и нажать "вызов". А дальше - будь, что будет... Он приедет, если узнает что ей плохо, непременно приедет. Но что он подумает? Что она манипулирует им, словно актриса на театральных подмостках. Алёна с детства питала отвращение к таким манипуляциям, она никогда бы не позволила себе играть с близким человеком в кошки-мышки.
Если он бросит своё новое увлечение и примчится сюда, останется только немедленно рассказать ему правду, а также обо всём, что её терзает. Убирая телефон обратно в карман, Алёна покачала головой: они пока могут без этого обойтись.
Пётр Петрович куда-то исчез, а потом вернулся в сопровождении Александры и что-то настойчиво говорил ей на ухо. Алёна едва удерживалась от того, чтобы не подтянуть к животу колени. Она чувствовала себя рыбиной, заглотившей блестящую монетку или старый ключ, который один из моряков-рыболовов случайно выронил за борт и уже собрался вернуть утерянное.
- Что-то случилось? - неприветливо спросила Александра. - Может, я смогу чем-то помочь?
- Нет, спасибо, - сказала Алёна и испугалась собственного голоса, ломкого, как ветки давно высохшего дерева. - Если можно, воды.
Пётр Петрович побежал за водой. Александра же не сдвинулась с места. Она нависала над Алёной всей своей внушительной массой. Алена, не смея пошевелиться, смотрела в пол, на собственные колени, обтянутые коричневыми брюками, на ноги Александры, обутые в домашние мягкие туфли, на её голые толстые щиколотки. Грубый голос зазвучал над самой макушкой:
- Я пыталась ввести вас в курс дела, но вы не стали меня слушать, а ты ещё и высмеяла на пустом месте. Возможно, жителям мегаполисов наши обычаи кажутся варварскими, но за любыми предрассудками стоит в первую очередь живая история, а история не потерпит, чтобы с ней обращались небрежно. Я могла бы тебе объяснить, что происходит, но зачем метать бисер перед свиньями? Скажу только одно... так сказать, бесплатный совет. Никогда не закрывай глаза. - Алёна почувствовала, как палец с острым ногтем упёрся ей в лоб, и подавила желание зажмуриться. - Ты сказала, что ни во что не веришь, но ты должна поверить собственным глазам. Рано или поздно оно проявится - то, что держит всех нас здесь. Ты увидишь его во всём своём страшном великолепии. Пока что ты можешь только чувствовать - и списывать на собственную шальную голову, на воздух, депрессивную архитектуру, пыльцу растений или местных жителей с тараканами в головах, - но однажды ты увидишь. Я тебе это обещаю. Теперь иди. Твоя машина подъехала.
Алёна встала и как робот проследовала к дверям. Она бы, наверное, разбила себе лоб о монументальные двери, если бы вернувшийся вовремя портье со стаканом воды в одной руке и с зонтом в другой не открыл их перед ней. Он поправил у неё на плечах пальто и вручил зонт-тросточку, который она прижала к груди как ребёнка - ребёнка, которого она никогда не сможет выносить и родить. Если не случится чуда.
От воды она отказалась.
Блог на livejournal.com. 01 мая, 19:14. Где они? Где они?
...Я попросил прощения у сестрички. Кажется, теперь она меня боялась. Я надеялся, что её тело восстановится, но всё было как раньше. Я подошёл и сказал: "Прости меня!" Волосы, заляпанные кровью, сбитые в колтуны, не торопились ко мне тянуться, глазок был непривычно чёрным, будто с той стороны его залепили жвачкой.
У меня, наконец, появилась гипотеза относительно её имени. В ворохе пыльных свидетельств о рождении, налогах, справках, принадлежащих уже несуществующей стране, фигурировало множество имён, в которых впору было запутаться, но одна из фотографий оказалась подписана. Здесь две девочки, смеясь, обнимают отца, а третья, самая нетерпеливая, тянет его за край рубахи: "Мол, пошли, пойдём скорее, нужно перевернуть мир! Иначе всё пропустим, и мир, принадлежащий нам по праву, перевернёт кто-то другой". Отец улыбается широкой улыбкой счастливого человека. Такую невозможно сымитировать.
Фотография была подписана необычно - прямо по лицевой стороне, красивым каллиграфическим почерком. Под каждой из девочек стояло имя.
"Мария, Анна и Ольга играют с папой. 1979 г."
Я трогал пальцем лицо мужчины. Как мог он стать... тем, что я видел в своей комнате? Как эта улыбка, эти ямочки у щёк могли превратиться в оскал и нездорово поблёскивающую бледную кожу со щетиной, похожей на рябь на поверхности беспокойного моря? Воистину, человек напоминает бесстрашного акробата, что идёт по натянутой над пропастью струне и глядит вперёд - в сторону своей мечты, в сторону своего маленького человеческого счастья! - с улыбкой. Но у пропасти есть то, чего часто не хватает людям, у неё есть терпение, и она будет ждать, пока в минуты слабости наш отважный акробат не пошатнётся. И тогда уж постарается не упустить своего.
Я рассматривал и другие лица, в надежде понять, кто из них стал сестрицей-в-двери, в конце концов пришёл к выводу, что это либо Ольга, либо Анна. Это старшие сёстры, и между ними чувствовалось сходство. Начиная с длинны и цвета волос, и заканчивая одинаковой формой подбородка и рисунком бровей. Вот только... я быстро перебрал другие фотографии, сравнивая лица. Теперь я без труда их отличал. Вектор у этих двух людей был разный. Если б над головами девчушек был флигель, у Ольги он показывал бы в сторону семейного очага, спокойного времяпрепровождения в кресле, а у Анны - прочь из дома, из двора, из города, посмотреть другие миры, прежде чем выбрать для себя тот, что станет домом. Именно такие люди рано или поздно начинают называть родителей стариками, непременно с лёгкой снисходительностью в голосе. Если они и возвращаются в семейное гнёздышко, то только для того, чтобы рассказать всем, кто готов слушать, об удивительных изобретениях, которые видели там, за границей маленького мирка.
Второй раз я пришёл к двери с кипой фотографий у груди. Потоптался с минуту, изучая причинённые мной повреждения и стараясь залить водой скепсиса жгучий стыд. Спросил, стараясь, чтобы в моём голосе звучало как можно меньше эмоций.
"Как тебя зовут? Анна? Ольга?"
Стена безмолвствовала. Я слышал её хриплое дыхание - дыхание человека, лежащего в коме на больничной койке. Повысил голос, пытаясь пробудить её от шаткого забытья:
"Ольга?... Или Анна?"
На этот раз сестрица отозвалась. Она заворочалась в своём каркасе; глазок ожил.
"Ольга? Анна?"
Ольгу она проигнорировала. Зато на второе имя ритм дыхания чуть изменился. Не отдавая себе полностью отчёта, что же я всё-таки творю, я освободил от фотографий одну руку и дотронулся до искорёженной плоти.
"Прости меня, Анна... - хрипел я. - Я причинил тебе боль... думал, что смогу выбраться, но ты здесь не причём. Ты такой же узник".
Ну конечно, такой человек, каким была Анна, мог попытаться сбежать из-под материнского гнёта (настало время посмотреть правде в глаза). Судя по всему, попытка эта была обречена на провал: её замуровали в дверь, поставили на страже. Ольга же из тех, кто вечно будет сидеть в своей башне, стоически перенося невзгоды и горести, что раз за разом падают ей на плечи. Весь бунт, на который она оказалась способна, был карманным, потаённым, а именно - участие в заговоре сестёр - помните рисунки на кроватях? - и сольное выступление в виде этого нелепого, вырезанного ножом имени, робкого напоминания: "Я ещё жива".
Волосы ожили и потянулись к моей руке, словно хотели, чтобы я их погладил. Сломанные пальцы задёргались. Почувствовав дурман, я отступил вглубь коридора, под моргающую лампочку, словно её свет мог заключить меня под купол безмятежности и безопасности.
"Что случилось с твоими сёстрами, скажи мне? - спросил я. - Чёрт меня дери, если я не слышал вчера, как ты говоришь!"
Но в ответ слышались только невразумительные хрипы. Волны их окатывали меня с ног до головы потоками нечистот.
"Скажу честно, - принялся рассуждать я, - не знаю, что даст мне это знание, но я буду обращаться с ним так бережно, как только смогу. Что случилось с послушной Ольгой, которая наверняка втайне мечтала, что герой прискачет и освободит её из башни от власти жестокого дракона? И самой младшей, Марией, той смешливой девчонкой с веснушками?"
То, что они исчезли, наводит на некоторые мысли. Так или иначе, перед рассветом всегда самые тёмные часы.
Возможно, обе девочки мертвы. Застряли где-нибудь в этом тёмном мире, так же как и Анна. Она - на страже у дверей... значит, погрузись я глубже, я смогу их встретить?..
3.
Такси не стало заезжать на стоянку, оно прижалось к бордюру на дороге. Без их с Юрием машины парковка выглядела последним ночным троллейбусом, пустым и плохо освещённым, собирающим на остановках только облака пыли.
- Зря вы ей сказали, - прошептала Алёна, когда Пётр Петрович вёл её под руку к открытой дверце автомобиля. Полы его пиджака развевались на ветру, штанины прижимало к худосочным ногам, так, что, глядя на них, Алёна изумлялась - почему не слышно хруста суставов? Этот человек настолько старый, что, наверное, совсем уже не нуждается в еде.
Он сконфуженно извинился.
- Думал, что вы в хороших отношениях. Мы прикладываем все усилия, чтобы наши постояльцы жили душа в душу и не надоедали друг другу. Что она вам наговорила?
Алёна будто не слышала.
- Зачем все они здесь? Что они делают так долго в этом городе? Они же бездельничают, целыми днями гуляют и смотрят телевизор.
Орлиный профиль Петра Петровича в смешной фуражке качнулся вправо и влево.
- Мы не задаём вопросов. Мы просто предоставляем комнату за небольшие деньги и вычёркиваем имена постояльцев, когда становимся им не нужны... вот, прошу. Садитесь. Вам не хуже?
- Нет. Саша сказала, что... ну, я не уверена, но мне кажется, смысл был таков: "Разуй глаза, и увидишь". Что увижу? - Помешав метрдотелю захлопнуть дверь, Алёна протянула к нему руки. - Что она имела ввиду? Эти смерти? Что Марина не смотрела, куда наступает? Или что Слава чего-то не видел? Что он должен был увидеть? Это спасло бы его от смерти?
Лицо Петра Петровича окаменело. В чертах его мелькнуло что-то, похожее на решительность.
- Это всё просто череда прискорбных случайностей, - сказал он. - Езжайте. И... берегите себя.
Коротко переговорив с водителем, он сунул ему деньги, и машина - жёлтая старенькая "Волга" - тронулась.
Шофёр молчал всю дорогу. Он пригибал голову к рулю, будто прятался от кого-то снаружи; с заднего сиденья Алёна могла видеть только его макушку в потрёпанной красной кепке, да иногда, в зеркале заднего вида, глаза в тёмных кругах, с жёлтыми комочками слизи по краям. Девушка тоже молчала. Нечего было сказать, хотя несколько раз она ловила себя на мысли, что, когда машина притормаживала на перекрёстках, хотелось выскочить и убежать, скрыться в одном из переулков, а там - будь что будет. Но прежде чем она собралась с духом, водитель свернул к обочине и проговорил: "Приехали".
Больница оказалась двухэтажным зданием, выкрашенным белой краской. Скучную его коробку весьма неожиданно дополняли башенки по углам строения, со стрельчатыми окнами и треугольными крышами. Крыльцо приёмного покоя с табличкой на двери, информирующей о том, что "в выходные продление листа о нетрудоспособности и оказание неотложной медицинской помощи проводится в здании МСЧ-02", против ожидания, не было облеплено немощными бабушками и хмурыми людьми на костылях. Алёна наморщила нос, пытаясь вспомнить какой сегодня день. По всем подсчётам выходило что среда.