Она пришла вдвоем со странным парнем, Максом, кажется, итальянцем или греком, которого она не то подцепила на нервном перевозбуждении, не то подписала ее сопровождать, чтобы найти мужа. Этот самый Макс некоторое время понаблюдал за беседой, потом уснул, а утром ушел до рассвета и без завтрака. Вероятно, не хотел присутствовать при встрече Алисы с фактом провала ее затеи, суть которой так и осталась неясной, похоже, даже ей самой. Утром Полина еще раз попыталась вернуть барышню в реальность, увидела очень мощное сопротивление и прекратила попытки, чтобы не развалить бедной девке остатки стабильности. Искать и надеяться получить помощи психиатра в городе, как и места на отделении клиники, выглядело даже на первый взгляд наивным оптимизмом. Полина очень жалела женщину погибшего сослуживца и друга, фактически его жену - но запроса на помощь не было ни от нее, ни от лиц, отвечающих за соблюдение ее интересов. Потому что лиц таких тоже не было. Даже сумей она так сформулировать запрос, ее стоило бы передавать другому специалисту, а найти его в Питере после этой зимы практической возможности уже не представлялось. А к лету по понятным причинам исчезнет даже иллюзия надежды на нее.
Примерно к началу весны граф да Онгай - "наш отморозок", как называли его горожане уже почти с симпатией, - начал выглядеть на свежих фото как человек, которому только что отменили смертный приговор и его попустило. Всю зиму он провел в холодном и темном городе с очень небольшой группой верных ему людей. Вместе с МЧС и городскими службами они обеспечивали городу хотя бы какую-то доступность медикаментов и базовых продуктов питания, работу транспорта и основных муниципальных и городских служб. И по прикидкам Полины делали они это впятером в лучшем случае. Город уже почти принял да Онгая и относился без неприязни - в основном. Красавчик за зиму растратил весь свой лоск, остриг волосы так, что был бы неотличим от среднего городского хиппи, водись они еще в городе, потерял половину живого веса и, видимо, ждал от своих то ли петли, то ли пули, но продолжал пахать с упорством обреченного. За все это он получил прозвище "этот отморозок", к январю превратившееся в "наш отморозок", и почти что уважительное отношение питерцев. А с первой капелью вдруг посвежел, приободрился и даже начал улыбаться. И вскоре стало ясно, что это было только следствие, потому что причина радостей Скольяна да Онгая соизволила предъявить себя народу. Неведомо откуда вылез новый имперский чиновник - легат императора Аль Ас Саалан в Озерном крае. На свежем фото он выглядел как здоровенный лось - на полголовы выше да Онгая, а в графе любознательные намерили сто девяносто два сантиметра, он был среднего для пришельца роста. И конечно, легат щеголял гривой до локтей, по обычаю саалан. В кадр он попал недовольно прищурившимся. Впрочем, возможно, просто мерз, как все "гости".
Полина ждала от него каких-то сюрпризов и предполагала, что они вряд ли будут приятнее событий прошлого лета и осени, но даже ее опыта не хватило, чтобы предположить характер и темп действий новой власти. Так что во Пскове Полина глотала корвалол и капли Морозова перед тем, как посмотреть новости из Питера или открыть почту - просто так, на всякий случай. И все равно, получив сразу четыре письма с описаниями того, во что превратилась Сенная площадь стараниями императорского легата, она не спала несколько дней и раза три или четыре не смогла заставить себя поесть. Легата она невзлюбила, еще не зная его имени, пожалуй, даже сильнее, чем наместника, маркиза да Шайни.
А в очередную пересменку заехав к подруге, Полина обнаружила и ее тоже очень расстроенной. Марина едва не плакала. Кроме легата, объявилась еще одна неприятность - красавчик из вновь прибывших, уже уверенно говоривший по-русски. И понимающий, кажется, не хуже. Что самое противное, субкультурные сленги ему тоже кто-то продал. По непроверенным данным, вместе с обсценной лексикой. Этот сюрприз чуть не с первого своего дня в городе терся на Литейном, совершенно не смущаясь незнанием языка. Звали его так же языколомно, как всех их, - Дейвин да Айгит. И он уже через три недели после появления бойко болтал на русском и запросто сокращал имя до Дэна с каждым из журналистов, подошедших к нему больше чем с тремя вопросами. И, как назло, по росту и сложению он меньше всех пришлых отличался от местных жителей. Естественно, количество его связей росло неприятно быстро: его уже знали на Фонтанке.Ру, в "Собаке", в "Дневнике", ряде районных изданий и начинали узнавать и называть по имени у муниципалов. Промосковским подписным "Русским миром" он побрезговал, зато не поленился лично зайти в редакции пока живых "Мегаполиса", "Чифтайма" и "Рейда". Еще немного - и его контакт с "Ключиком" становился вопросом неизбежного будущего.
Собственно, у журналистов граф Дейвин да Айгит и добыл контакт, необходимый ему, чтобы освободить наконец беднягу Гейра, толмача всей второй экспедиции да Шайни, которого и так рвали на сто клочков люди Димитри. Граф не был легатом императора, о котором заранее позаботились и да Онгай, и Эмергов, и если ему хотелось знать язык, то он должен был сам найти себе донора. А журналисты - ну, сами напросились. Он же отвечал им на вопросы, значит, имел право и спросить. Контакт человека, готового помочь гостю из-за звезд освоить сразу и язык, и культуру, ему добыли дамы из Фонтанки.Ру, краевого новостного портала, через своих коллег из "Собаки", так назывался один из городских журналов о моде и культуре. Гейр созвонился, условился о встрече, и они поехали.
Адрес был на юге города, почти у самого здания закрытой станции метро, во дворах с большими деревьями и старыми кустами, под которыми еще лежали впечатляющие сугробы. В этих домах этажей оказалось меньше, чем на окраинах, хотя их высота тоже впечатляла. Значит, решил Дейвин, у вероятного донора апартаменты с высокими потолками. Да и длина лестничных пролетов это, похоже, подтверждала. Около двери Дейвин увидел кнопку и рядом с ней надпись. Гейр, усмехаясь, перевел: "Не работает. Звонить - сюда". Стрелка под надписью указывала на торчащий прямо из двери шнурок. Дейвин улыбнулся и дернул его как следует. С той стороны двери послышался веселый звучный перезвон колокольчиков. Гейр успел сказать, что хозяин трехкомнатной квартиры - тридцатипятилетний журналист, консультант по стилю и автор обзоров работ модных домов. Кроме этого, он историк моды и реконструктор, специалист по началу двадцатого и концу девятнадцатого века, "твидовый мальчик", как определила его компания из журнала "Собака". Толмач едва договорил - и "мальчик", открыв им дверь, сделал двумя руками приглашающий жест, в ту же секунду указал Дейвину рукой на гардероб в прихожей и толкнул дверь в комнату. В открывшемся взгляду пространстве внимание графа привлек необычный очаг. В камнях, насыпанных между двумя стеклами, горел настоящий живой огонь, но дымохода над ним не было. Дейвин удивился этому мельком и стал присматриваться к хозяину. Человек этого дома оказался легким, гибким и быстрым. Теплая и длинная домашняя одежда, в которой он встретил гостей, не прятала его стать и сложение. С Гейром он поздоровался за руку как со старым знакомым и сразу отправил в комнату греться. Дейвину он протянул руку для приветствия и назвался: "Евгений". Дейвин повторил его имя настолько четко, насколько смог, и назвал себя. Хозяин дома кивнул и жестом пригласил его проходить к огню и устраиваться. Около очага стояли три мягких квадратных сидения без спинок, а у окна с широким подоконником расположились два стула - похоже, эта часть комнаты была назначена чайным столом. У входа в комнату все место было занято угловым диваном и низким широким столом перед ним.
Евгений что-то сказал Гейру, тот перевел Дейвину: "На диване вообще приятнее, но у огня теплее". В доме еле заметно пахло застарелой болью, слабостью и страхом. Дейвин спросил Гейра, не умер ли здесь кто-нибудь, и Гейр ответил: "Да, его отец, за год до объявления протектората". Евгений, наклонив голову, выжидательно посмотрел на Гейра и сказал известные Дейвину слова - "переводи давай". Он уже знал, зачем Дейвин у него, и его заботили совершенно другие вещи, чем ждали оба сааланских гостя. От первого вопроса поперхнулся сам Гейр.
- Спроси его, - сказал Евгений, - уверен ли он, что хочет в свою голову все то, что получит. Все-таки две мировых войны, не баран начихал. Не считая репрессий и чисток.
Дейвин решил уточнить значение каждого слова, начиная с двух последних. С ними сложностей почти не возникло. Выяснив их смысл, он заверил Евгения, что с понятиями репрессий и чисток он теоретически знаком, а наместник так даже и практически в курсе, поскольку сам едва под них не попал в молодости. Только вот не знал, что для этого есть специальные слова. И увидев понимающую улыбку Евгения, попросил кратко объяснить, что такое мировая война. Тот сказал, что это война, в которой принимает участие весь мир, причем люди воюют не с внешним врагом или недружественными соседями по планете, а против своих же сородичей, таких же людей, как они сами. Дейвин призадумался. Но все же решил, что если это часть культуры, - да, он хочет в свою голову и это, боевой маг он или нет, в конце концов.
Получив ответы, Евгений кивнул и продолжил:
- Он в курсе, что я атеист?
Гейр усмехнулся:
- Ему все равно, - и перевел Дейвину вопрос и ответ.
Дейвин вежливо улыбнулся и кивнул, подтверждая: да, все равно.
Евгений развел руками:
- Ну, он сам выбрал. Скажи ему, что я согласен.
Ошарашенный Дейвин, услышав это, спросил Гейра, как тот условился о цене. Гейр что-то спросил у Евгения, выслушал длинный ответ, посмотрел на Дейвина круглыми рыбьими глазами, полными изумления, и передал:
- Ты расскажешь ему о нас все, что он спросит. Потом. Денег на этом он заработает и сам.
Дейвин засмеялся:
- Идет.
Гейр повернулся к Евгению, рассказал ему, что нужно делать и чего ждать после, и спросил, точно ли он уверен, что запросил все, что хотел. Евгений засмеялся:
- Точно. Все, иди в библиотеку, там для тебя журналы, не мешай нам знакомиться.
И Гейр вышел из комнаты. Видимо, он уже бывал в этом доме, поскольку уверенно пошел куда-то по коридору. А Дейвин развернулся к донору. Ему в лицо уперся веселый и твердый взгляд таких же темных коричневых глаз, какие он привык видеть в зеркале. Вот только шевелюра у донора была короткой, вьющейся и черной. Дейвин подал ему обе руки, принял крепкие прохладные ладони донора - и поразился. Этот чужак, рожденный и выросший под другим небом, ничем не отличался от него самого по привычкам и жизненным правилам. Ни на драконью чешуйку.
Евгений улыбнулся ему:
- Иди, не бойся, я буду рядом.
Они вдвоем вошли в этот мир. Мир света, света и света. Мир светящихся киноэкранов, сияющих витрин, уличных светильников, фар автомобилей и поездов, прожекторов театральной рампы и фотовспышек, мигающих огней взлетных и посадочных полос, огненных пунктиров трассирующих пуль Второй мировой, вспышек взрывов и орудийных залпов, прожекторов, шарящих по небу в поисках чужих самолетов, галогенных ламп операционных, мощных подвесных светильников огромных цехов, настольных ламп библиотек и узких ярких ламп-трубок студенческих аудиторий, сигнальных огней высотных домов, переливающихся рекламных табло, мерцающих мониторов и коммуникаторов. Мир свободы, побеждающей любой порядок, ее ограничивающий, и мир воли, превозмогающей любые природные препятствия и человеческие препоны. Мир жестокой наивности и безоговорочного принятия даже в смертельной вражде. Мир бесцеремонности и жестокости, не сравнимой с известными Дейвину примерами, превосходящий эти примеры многократно и во много раз. Мир игры с постоянно меняющимися правилами. Мир, в котором нет и не было места таким, как этот кареглазый и черноволосый парень. Мир, не верящий в Дейвина.
Когда процесс закончился, Дейвин заметил, что за окном уже успело стемнеть, а огонь в камине начал слабеть. Отпустив руки донора, он растер лицо, возвращая чувствительность губам и коже.
- Мать-то вашу... - услышал он собственный голос.
Донор улыбнулся ему:
- Ну, значит, с речью точно все получилось. А про культуру - возьми мой телефон, визитки там, на столе, если что-то будет нужно, звони, спрашивай. Ты как, в порядке?
- А ты? - ответил Дейвин вопросом на вопрос.
Донор посмотрел на него с лукавой улыбкой:
- Не был ты на пьянках в Доме журналиста, вот что я тебе скажу. Я уж не говорю про ежегодные премии, хотя бы городские, и афтепати после них.
- Там все так страшно? - засмеялся маг в ответ.
Евгений улыбнулся в ответ и пожал плечами:
- Дело вкуса. Пошли посмотрим, как там Гейр.
Потерявшийся толмач увлеченно мерз в библиотеке у камина такого же типа, как в гостиной, но меньшего размера, над стопкой журналов, заполненных в основном красивыми фотографиями различных пейзажей.
В прихожей Евгений спросил, верно ли он понял, что визиток у Дейвина нет, и, получив подтверждение, сказал, что будет ждать звонка в течение двух недель.
Две недели Дейвин не вытерпел. Несмотря на занятость, лютый холод и плохую связь в городских зданиях, он дозвонился Евгению на третий день и приехал с вопросами, пакетом зернового кофе и коробкой печенья. Когда они заметили, что общаются регулярно, был уже апрель. К этому времени они успели сделать уйму полезных и просто интересных вещей. Дейвина покатали в автомобиле донора, а потом посадили за руль и убедились, что да, это знание тоже зацепилось и можно идти сдавать на права. Мечом графа разбили люстру в гостиной у Евгения. Рапиру донора нечаянно воткнули в потолок апартаментов Дейвина в замке в Приозерске. А потом достали ее оттуда заклятьем разделения сред. Модному критику рассказали про магию и Поток. Магу объяснили, что такое электричество. Разобрали останки убитой люстры и исследовали ее устройство. Познакомили Дейвина с лошадьми двух пригородных конюшен, в одной из которых уронили его из седла. Показали землянину рисунки сааланской фауны и угостили его вяленым мясом квама и соленой рыбой из столицы. Накормили сааланца солеными огурцами и салом с чесноком и перцем. Смешали местный коньяк с ддайгским вином несколько раз и пришли к согласию, объявив идею дурацкой. Закопались в библиотеку Евгения по уши и прозевали начало совещания на Литейном, на котором Дейвин должен был присутствовать. Объяснили Евгению, что такое портал и как им пользоваться. Перебрали экспонаты его коллекции антиквариата под беседу о трех эпохах, уложившихся в одно столетие. Покопались в запасе камней Дейвина и забраковали идею использовать хотя бы что-то как украшение. Доказали графу, что коммунизм не религия. Сориентировали журналиста, не чуждого истории, в сакральной природе власти императора Аль Ас Саалан и ее отличиях от магии. Между тем и этим успели проснуться в квартире Евгения и позавтракать в городе, в единственной работающей пышечной. А затем проснулись в апартаментах Дейвина и позавтракали в замке, внезапно с князем. И даже успели пообещать тому несколько разговоров с Евгением о том, что такое местный этикет и как понять, что и почему от него хочет служба протокола. Но это было уже ближе к весне, и не календарной, а реальной.
А в феврале Димитри слушал доклады, и у него едва не опускались руки. Электричество, точнее, его отсутствие, оказывается, создало проблемы не только с освещением. На нем же работали водопровод, канализация и отопление. Кроме того, экономические санкции, которые ему уже прямо назвали словом "блокада", практически перекрыли поставки топлива, продовольствия, товаров народного потребления и медикаментов. Описывая жизнь горожан в сложившихся условиях и объясняя неутешительные прогнозы, докладчики упомянули остановившиеся предприятия города и впавший в спячку из-за экономической блокады городской порт. Рассказали князю и про дышащие на ладан больницы, роддома и поликлиники. Посетовали и на закрытые школы и другие образовательные учреждения - кажется, цеховые, Димитри не понял точно. С гордостью перечислили живущие на одном упрямстве университеты и академии.