Что за дрянь на платке? Конечно, мы тут же расспросили этого Патрика, а заодно и напрягли всю лабораторию, но никто не смотрел на эту дрянь с какой-то надеждой. Для Эписа, конечно, если этим можно вводить их в коматоз, то так всех существ и успокоим на время, пока не будут найдены их имена или еще какие-то способы.
Маленький, крошечный шанс, что он может остановить то, что с ней происходит. Она же чувствовала эту дрянь с момента, как увидела журналиста. Настолько маленький, но я вцепился в него всеми силами. Пусть там будет хоть что-то, Безмолвная.
По-моему, я сказал это вслух.
Прислонившись лбом к стене, налаживал дыхание.
Хоть что-то.
Стук в дверь заставил дернуться, расправляя плечи. Тело странно побаливало, хотя, если учитывать, что я удерживал груду железа, что грозилась сожрать Правящих или оторвать себе голову, неудивительно. Втянув воздух, я отпустил с пальцев поток, позволяя тому коснуться и ощутить след с пришедшего. Уголок губ невольно дрогнул.
Сама пришла.
Только ее эмоции были какими-то странными. Смятение и радость, но все это щедро приправлено страхом. И какая-то неяркая точка боли, что пульсировала вокруг нее. Это я вызываю такие эмоции? Нахмурившись, я рванул дверь на себя, наблюдая, как Елена Марил, кивнув, проскользнула мимо меня внутрь комнаты, поправляя волосы.
– У тебя есть ключи, – захлопнув дверь, я повернулся, скрестив руки на груди.
Осирис кивнула, убирая белоснежную прядь с фарфоровой кожи. Что-то с ней было не так. Глаза блестели и бегали, но при этом взгляд даже не касался меня. Язык нервно скользнул по губам, но тут же исчез, а пальцы рук не могли найти себе места.
И еще.
Струна вытянулась резко, грозя разорвать нахрен внутренности.
Рабочий халат.
Глубоко вздохнув, я просто уставился в потолок.
Почему ты не дала Крейну сдохнуть, Вел. Ну почему?! Ведь это могло дать тебе шанс. Никакого перегона потоков.
Хотя – ни хрена мы не знаем, что было бы тогда.
Закрыв глаза ладонью, закусил губу изнутри, лишь бы не заорать в потолок. Тонкие пальцы коснулись предплечья в попытке успокоить. Она боялась сказать.
Наверно, потому, что сама начинала ощущать мою боль как собственную.
– Лео, – голос Елены подвел ее, а пальцы на руке сжались.
– Говори, – голос охрип, – не бойся.
– Давай сядем, пожалуйста, – опустив глаза, Осирис потянула меня на себя.
Настолько плохо? Но я просто кивнул, опускаясь на кровать рядом с ней. Елена не убирала пальцы, и это успокаивало. Я лишь потянулся и сжал их в руке, снимая с предплечья. То, как громко девушка сглотнула слюну, ударило по нервам с новой силой.
– Состав известен как «снадобье очарования». Смесь ароматизаторов сандала, лаванды, ромашки, лимона для снятия напряжения с клеток мозга и нескольких слов с отложенным действием. По сути, для обычного человека он практически незаметен, так как действует расслабляюще и собеседник не вызывает отрицательных эмоций. А для тех, чье обоняние в несколько раз превосходит звериное, – Елена снова дернулась, но не вырвала руку, а сжала пальцы сильнее, – из-за присутствия там отложенного слова… В общем, это можно использовать лишь как наркотик для Валери. Да, она будет сваливаться в небытие, но, – Елена прервалась.
– Чем чаще мы будем к этому прибегать, тем большая «доза» нужна, не говоря о том, что, – я закашлял, отворачиваясь.
– Это ускорит процесс разрушения клеток мозга, Лео. Это не спасение, это – яд.
Вот и все. Усмехнувшись, я отвернулся к стене, пытаясь наладить дыхание. Разве не понимал, что так и будет? Сколько вот таких уже было? Только тогда почему ощущение снова, что из-под ног убрали пол и заставили скатываться в бездну? Вот же она. Пару часов назад живая и невредимая, веселая, что-то напевает себе под нос и наворачивает бутерброды в тесной пристройке к землянке.
А сейчас она снова пульсирует обезумевшим монстром на обратной стороне век. Тем, чей голод в разы сильнее сломанных костей и разорванной плоти.
Поэтому она сказала сегодня. Знала, что, возможно, больше не будет случая. Хотела рассказать Правящим все, собирала Нестора.
Как же тебе страшно, Валери. Рваный выдох сорвался с губ, а я сжал зубы сильнее, медленно втягивая воздух носом.
– Мне жаль, Лео, – Елена хлюпнула носом, уперевшись лбом в мое плечо, – как мне жаль.
– Я привык, – коснувшись губами волос девушки, снова отвернулся, – уже привык.
– Лео, – пальцы девушки коснулись моего лица.
Глаза Осирис покраснели, а кончик носа забавно дергался. По правой щеке потекла дорожка туши. Я потянулся, пальцем вытирая лицо девушки.
– Я хочу с ней увидеться, – девушка прижалась щекой к ладони, – я даже придумала как. Ты поможешь мне?
Не успел я ответить, как дверь распахнулась, впуская взлохмаченного Крейна. Кажется, Эрик не видел вообще никого перед собой. Тяжелый запах алкоголя ударил в нос, перебиваясь ароматом боли и страха. Вот кого уж в последнюю очередь хотелось видеть в товарищах по несчастью.
Но, несмотря ни на что, Осирис был абсолютно трезв. Тяжело дыша, он кивнул Елене, пытаясь восстановить дыхание. Он… бежал?
Не знаю почему, но волоски на всем теле поднялись лишь от одного присутствия. Какое-то чувство летало по венам Сильнейшего, сопровождаемое пламенем. Видимо поэтому я не мог его уловить. Осирис нервно облизал губы, захлопывая дверь.
– Мог позвонить. Или постучать хотя бы, – бросил я.
– Трубка отключена.
– Ты был пьяный за рулем? – Елена подскочила с кровати.
Лишь за это я готов был сейчас его убить. Она смотрит на него так. Все еще смотрит. Злость горячей волной разлилась по венам.
– Я прибежал, – вот тебе и причина дыхания, – Лео. Послушай сейчас меня внимательно и подумай еще раз. Кто помогал Оливеру кроме тебя и всех тех, кого и так уже знаем?
– Крейн, ты пришел в очередной раз прошлое помесить? Так я тебе сейчас лицо разделаю, – проскрипел я.
Крейн усмехнулся, поправляя взлохмаченные волосы.
– Хорошо. Тогда скажи мне, умник. Где Книга Безмолвной?
Я поперхнулся рвущимися наружу словами. Елена медленно переводила взгляд с меня на Крейна, но я мог лишь судорожно перелистывать в голове события трехлетней давности.
Твою же мать.
– Ты гребаный гений, Крейн.
Несколько ранее
Эрик Крейн
Родной дом встретил бьющей по ушам тишиной. Кажется, что у меня не один ребенок, а трое. И каждый на меня за что-то обижен. Почему я самый взрослый в этой семье?
Уличная коляска матери стояла прямо на проходе. Похоже, Натали опять что-то не поделила с Жанной. Жена Прика была на удивление единственным разумным человеком в моем окружении. После того, как мать пришла в себя, именно она помогла уговорить не принимающую никого Натали попробовать побороться за свою силу. Конечно, выбор перед мамой стоял сложный.
Старейший говорил, что переход она может не выдержать, но в его случае, если израненная энергия будет убрана, то за счет потоков некромантов можно попробовать восстановить ее здоровье. Сеть питает всех ее участников, а если для нее сделают свою, то более сильные некроманты с накопленным резервом смогут попытаться.
Вернуть ей возможность ходить.
То, что Валери умудрилась сломать ей позвоночник при падении, сама девушка не знала.
Но в случае, если Баку и Назару удастся восстановить энергию, то Натали вернется к нормальной полноценной жизни без зависимости от эмоций чужих людей и потребности постоянно насыщаться потоками. Все же стать некромантом действительно возлагало ответственность гораздо большую.
Как, например, то, что если некромант действительно захочет кого-то убить, то не сможет остановиться.
Такой выбор нужно делать осознанно.
А не рождаться с ним.
Скинув ботинки, я прошел на кухню. Правда, Жанна сидела тут, что-то тихо читая. Женщина подняла на меня глаза, но заметив настроение, лишь тихо кивнула, обратно впиваясь в книгу. Видимо, что-то интересное. Прик как-то незаметно со всеми событиями стала членом нашей семьи. Тем более, что ее новоприобретенная дочь с удовольствием общалась с Максом. Девочку Жанна, несмотря на протесты Марселя, удочерила. Правда, память ребенка так и не удалось восстановить. Лилиан Нейм. Когда Жанна услышала имя, еще долго благодарила небеса за такой подарок.
И Валери.
Распахнув дверцы шкафчика, я уже забытым давно движением вытащил два стеклянных стакана и закрытую бутылку коньяка. Плюс шесть лет к выдержке, можно сказать. Жанна вздохнула за моей спиной.
– Ты бы сначала с ним поговорил, Эрик, – осторожно сказала женщина.
– У меня в крови живой огонь. Вот это, – одним движением откупорил крышку, – больше никакого вреда мне не принесет. Даже напиться не могу, – усмехнулся я, – будете?
Женщина вздохнула, откладывая том. Взгляд зацепился за обложку. Что-то знакомое.
– Только чуть-чуть, Эрик.
Я кивнул, разливая коньяк по стаканам. Да, только успокоительное. Даже жаль.
– Он упокоил собачку, – Жанна протянула руку, беря похудевшими пальцами стакан, – даже слезинки не проронил.
Вот это он может. Одним махом опрокинув в себя алкоголь я, немного подумав, плеснул еще. Мозг сковало спазмом, а мне срочно нужно было хоть немного расслабиться. Так себе средство. Для слабака, что не в состоянии справиться с самим собой. Демонстративный топот привлек мое внимание.
Макс, одетый в парадный костюм, напялив новенький рюкзак на спину, с пакетом, полным чего-то увесистого, решительно задрав голову, шел к выходу. При этом мальчик каждый шаг отпечатывал с таким усердием, что сюда на звук легко могли прибежать пара соседних домов. После каждого раза, как пятка соприкасалась с полом, он словно замирал на секунду. Понятно, сегодня театральное выступление для папочки. Выдохнув, я оттолкнул от себя стакан, что послушно проехался по деревянной поверхности.
– Не ругай его, – прошептала Жанна уже в спину.
А вот мне кажется, что пора. Ремнем и хорошенько всю дурь вытрясти. Но я прекрасно знал, что с ним это точно не выход. Еще эти каникулы летние. Макс же все решал сам. Где учиться, что делать, кто хороший, а кто плохой. Только вот до недавнего времени я был в категории первых. Когда успел перекочевать во вторую, непонятно.
– Стоять, – выйдя в коридор, я сложил руки на груди, – ты говорил с мамой?
Макс развернулся, выпуская пакет из рук. В голове защекотало, а воздух начал накаливаться. Сканирует меня, засранец. Потоки дергает, даже особо не беспокоясь, что замечу. Специально делает, назло.
– Я с вами обоими не разговариваю, – объявил сын, задрав нос, – и это не смешно.
Ага, попробуй спрятать эмоции от ребенка-некроманта. Но раз уж так. Вздохнув, я потянул за пылающий комок внутри. Тепло разлилось по телу, заставляя кожу светиться. Макс обиженно засопел. Пламя отрезало ему доступ к потокам. Да, он мог обжечься, но, вытянув силу наружу, сыну пора понимать, что нужно быть готовым столкнуться с сопротивлением.
– Это нечестно.
– Мы не используем потоки друг на друге, Макс. Вот это нечестно. А сейчас давай спокойно поговорим, – я вздохнул, усаживаясь на корточки, чтобы быть с ним одного роста, – куда собрался?
– Я поживу у дяди Бака, – мои брови взметнулись вверх, – пока вы не поверите мне.
Тяжело вздохнув, я протянул руку, взлохмачивая волосы сына. Что же все так сложно.
– Макс, мы верим тебе.
– Тогда почему мне больше нельзя к маме? Почему вы снова так решили за меня? – ребенок обиженно топнул ногой.
– Макс, – моргнув, я постарался сохранить беспристрастное выражение лица, – просто сейчас нам обоим лучше быть здесь.
– Не понимаю, – мальчик отрицательно мотнул головой, – объясни!
Сглотнув слюну, я поднял взгляд на сына. Невозможные глаза. Невыносимые. Вытаскивающие откуда-то изнутри все, что так болит.
– Ей хуже, – не знаю как, но я решил сказать правду, какой бы она не была, – маме нужно держаться подальше от людей, Макс.
Сын нахмурился.
– Ты ее больше не любишь?
– С чего ты взял? – недоуменно я тряхнул головой. – Люблю, конечно.
Макс как-то странно положил голову на плечо, разглядывая мое лицо.
– Это потому что мама сейчас больше мертвое, чем живое?
А теперь пришло мое время сводить брови.
– Объясни.
Сын скинул рюкзак на пол, доставая из него блокнот. Послюнявив пальцы, отчего я поморщился, начал быстро перелистывать странички. Привычка Валери. Тащить пальцы в рот, прежде чем лапать книгу. Сын сосредоточенно что-то искал, пока вдруг лицо его не просияло. Он протянул мне блокнот, вставая рядом.
– Вот это поток мамы тогда, когда мертвый только проснулся. Я сидел тогда с дядей Баком и решил нарисовать. А потом рисовал каждый раз, когда она менялась. Посмотри, пап.
– Подожди, – я замотал головой, – не понимаю. Ее поток гибридный, смешанный. Как ты это видишь? То есть он же всегда смешан.
Макс отрицательно помотал головой.
– Так они все видят. А я вижу сам резерв, дядя Назар говорит, что это так называется. Когда некромант целиком сразу может оценить, – сын подбирал слова, – ну это как вот если бы Старейший посмотрел на меня, то пускал бы поток, чтобы он целиком сначала оболочку резерва окутал, а потом нитями щупал бы, что внутри. А мне так не надо. Я смотрю и вижу. Целиком. Не на ощупь, а вижу, понимаешь?
Прочистив горло, я кинул взгляд на рисунок.
– Если человек с закрытыми глазами наткнулся на стеклянную банку, то чтобы понять, что в ней, он ощупает ее снаружи, а потом полезет внутрь и будет прикасаться к содержимому, – я постарался выстроить предложение, а сын быстро закивал.
– Да, пап! И с закрытыми глазами человек никогда на самом деле до конца не поймет, что внутри. Там, например, какого оно цвета, ядовитое или нет. Для этого ему надо осмелиться попробовать или руку подальше запихнуть.
– А если все говорят, что внутри яд, – продолжил я, внимательнее вглядываясь в рисунок.
– То он и не будет далеко туда руку запихивать.А я вижу. Она для меня насквозь просвечивается, и что внутри, я хорошо понимаю.
Я перелистывал страницы, где на каждом было всего три цвета. Сын понятными для него образами обозначил живой поток – красным, мертвый – синим и гибридный – фиолетовым, почти черным. На первой странице все три были практически в одинаковых пропорциях. Фиолетового чуть больше, чем красного и синего в два раза резко стало на второй странице. На последней всю страницу делили гибридный и мертвый, лишь по краям струился красный.
Но не это было удивительно.
Я пролистал страниц десять. Фиолетовый не рос с каждой страницей все больше.
Примерно на пятой почти вся страница была закрашена красным. Гибридный фиолетовый на нем густо выделялся, но какими-то точками, словно складываясь в сетку. А мертвый синий…
Его не было.
– Почему не говорил раньше, – я пальцами бежал по рисунку, не веря своим глазам, – Макс?
Сын грустно вздохнул.
– Это ничего не изменит, пап. Вот это, – он перелистнул лист и ткнул пальцем в синее, – как бы мало его ни было, будет заражать это, – пальчик погладил красное, – в любом случае. Его нельзя убрать совсем. Даже если чистого нет, то в составе гибридного мертвое все равно будет смешиваться с живым.
Я тряхнул головой.
– Почему нельзя, Макс?
Сын положил руку мне на плечо и тяжело вздохнул.
– Потому что мертвое – мертво, пап. А все живое рано или поздно становится мертвым.
– Тогда зачем сейчас, – голос дрогнул, а я отвернулся.
Сын обнял меня за шею, а я лишь нашел в себе силы прислониться к его макушке.
– Потому что ты был мертвым, пап. А мама придумала, как это исправить. Я и подумал, что если у нее вышло, может, и ты что-то придумаешь?
Когда Макс появился, я не был готов стать отцом. Слишком молод, слишком влюблен. Это было так странно. Увидеть его и понять, что – все. Вот он, моя жизнь. Я многое делал неправильно, когда мы остались одни. Как мог. Но все же что-то, видимо, сделал правильно.
Сын не собирался сдаваться.
И я не должен.
– Макс, нужно хорошенько подумать и вспомнить, когда у мамы случались вот такие состояния, – я ткнул в пятую страницу, – и когда максимально такие, – в последнюю, – до самых мелких деталей. Сможешь?
Сын подпрыгнул, прижимая к груди блокнот, и кивнул. А я поднялся на ноги, быстро направляясь в сторону кабинета. Немного подумав, заскочил на кухню под удивленный взгляд Жанны быстро забирая открытую бутылку и стакан. Если не знаешь, с чего начать, значит, самое время начать сначала. Папка с делом убийства Осирис уже давно лежала разобранная на листы в кабинете, но она не зря упорно не давала мне покоя.