— Вот вы упёртый, — укоризненно сказала Ольга, — сказала же — отойдите!
— Что… это… — Олег в шоке смотрел на залитую кровью платформу, на которой продолжали с хлопками и облачками дыма подрываться какие-то узлы и детали. На его глазах в искорёженный кусок металлолома превратилась многоствольная бортовая установка.
— Самоподрыв? — с интересом спросил майор, брезгливо стряхивая с рукава долетевшие брызги.
— Да. Ни одного пленного до сих пор. Пытаемся глушить сигнал — но пока, сами видите…
— А если…
— Идеи на этот счёт можете изложить вон им, — Ольга махнула рукой в сторону техников, — но предупреждаю, все очевидные решения мы уже перебрали. Заряды вмонтированы во всё их снаряжение, и снять его без подрыва тоже невозможно.
— В машине есть вода, умойтесь хотя бы, — сказал Олегу Евгений. — Пойдёмте, я вам на руки полью. Вы, я смотрю, священнослужитель?
— Да… — растерянно ответил он.
— Боюсь, работы по специальности не найдется. У нас народ не религиозный, жизнь не располагает. Но и для вас какое-нибудь занятие подберём. У нас тут странно, но интересно, вам понравится…
Глава 31. Артём
Меня, в отличие от Анны, хочу ли я повоевать, не спрашивали. Вероятно, предполагали, что раз я мужчина и у меня на плече автомат — то, само собой, хочу. Я не питаю иллюзий насчёт своей ценности в качестве боевой единицы, но отказаться тоже никак. Не станешь же заявлять: «Не, не поеду я никого спасать, я чота ссу…». Особенно когда две девушки едут. Особенно, когда одна из них рыжая красотка, с которой у вас уже что-то было.
В общем, я сделал лицо героическим кирпичом и полез в «бардак» просто потому, что все именно этого от меня и ожидали. Так и совершаются самые большие глупости.
Ехали быстро, куда именно — я не видел, потому что обзор из десантного отсека отсутствует. Вскоре сквозь шум двигателя стали слышны взрывы и пулемётная пальба, отчего мне стало совсем неуютно. Сидящая напротив Анна проверила гранатомёт и хищно улыбнулась. Я заглянул в патронник автомата и постарался сделать вид, что тоже мечтаю сегодня кого-нибудь убить. Наверное, вышло не очень убедительно, потому что брюнетка громко, перекрикивая вой трансмиссии, сказала: «Не бойся! Мы внезапные, как понос!». Не могу сказать, что меня это заявление успокоило. Может, я и ощущал себя немного жидковато, но не стал бы это вот так подчёркивать.
— Бегом, бегом, бегом, — буквально вытряхнул меня из машины майор, — быстрее, пока по «бардаку» чем-нибудь не влупили.
Картина боя мне представилась смутной — пыль, грохот, дым, над полем летает неведомая херня, по полю крутятся танки, ездит какая-то бронетачанка… Бухают пушки, долбит пулемет, откуда-то сбоку постреливают автоматы — мне с перепугу показалось, что тут чисто Курская дуга. Наверное, мне тоже полагалось в кого-то стрелять, но я не мог сообразить, в кого именно, поэтому просто бежал, пригибаясь, вслед за остальными, ориентируясь на красивую задницу Ольги. Да, даже в такой момент не мог не отметить. Правда влюбился, что ли?
Ольга прилегла за холмиком, откинула сошки модерновой винтовки и припала к прицелу. Я рухнул рядом, а Борух с Анной поскакали дальше. Может, мне надо было с ними? Понятия не имею. Упер автомат магазином в землю, прицелился из него в летающую штуку. Она не выглядела сбиваемой автоматным огнем, но надо же что-то делать?
— Не стреляй! — шикнула на меня рыжая. — Внимание только привлечёшь…
А я что? Я со всем удовольствием. Я не то, что некоторые — мысль кого-то угробить не доставляет мне ни малейшей радости. Тем более что я вообще не в курсе, кто это там летает. Воюют они, судя по всему, с группой Карасова, а он только что чуть не превратил нас с радиоактивный пепел. Так что я к ним без сочувствия. Может эти, на леталке, нам вообще союзники?
Похоже, что нет. Ольга, прицелившись, нажала на спуск — винтовка сухо и громко щёлкнула, как пастушеский кнут. Ни дыма, ни пламени, и звук не похож на выстрел. Стреляла она по летунам, нанесла ли какой-то ущерб — непонятно. Платформа всё время двигалась, маневрируя в воздухе, но мне показалось, что после выстрела она дёрнулась и изменила траекторию.
Хлоп! Хлоп! — рыжая стреляла не часто, но равномерно. Перед холмиком, за которым мы лежали, внезапно зафонтанировала пылью сухая земля. Я не сразу понял, что это по нам стреляют, и только поэтому не сделал почву менее сухой.
Я даже не успел толком испугаться — во всяком случае, больше, чем уже был напуган, — когда сбоку, из канавы, по которой бодро убежали майор с брюнеткой, стремительно вылетел огненный просверк и встретился с этим летающим недоразумением. Грохнуло, вздулось дымное облако, тут же ушедшее вниз струями от винтов, и платформа быстро, по пологой дуге пошла на снижение. Ольга перевела прицел на колёсный броневик, провожая его стволом, Анна в канаве быстро и сноровисто перезаряжала гранатомет.
Хлоп! — Ольга. Вжух-бац! — Анна. Не знаю, кто из них нанёс больший ущерб, но бронемашина остановилась и тут же получила в борт снаряд от танка. На этом, собственно, бой и закончился. Я так ни разу и не выстрелил, так что не знаю, за что Ольга сказала мне: «Молодец». Может, за сухие штаны похвалила.
Потом Ольга с рации «бардака» уговорила Карасова сдаться, и мы встретили живого и невредимого отца Олега — чему лично я рад. Мне было неловко за то, что мы так и не собрались его искать в пустом городе. Умом понимаю, что шансов не было — и всё-таки как-то не очень красиво вышло. Хорошо, что он выжил.
Потом оказалось, что у Ольги есть какой-то «заместитель по внешней безопасности и разведке». Интересно, а по каким ещё вопросам у неё есть заместители? Это неприятно напомнило мне, что некоторые рыжие девушки, как совы — не то, чем они кажутся. Но задница у неё всё равно идеальная, факт.
Самым героическим моим поступком в этот день стало то, что я всё-таки не сблевал, когда летуны с упавшей платформы лопнули, как перезрелый помидор под ботинком. В основном, правда, потому что желудок был пустой. Стер со щеки что-то мокрое и красное, стараясь не смотреть, что именно, отошёл в сторонку и закурил. И даже почти с первой попытки. Это кем надо быть вообще, чтобы в такой шахид-снаряге воевать? Люди бывают очень странными — и это я ещё мягко выразился.
Потом мы снова погрузились в «бардак» и долго ехали, а когда вылезли — оказались посреди города. Ну как, «города»… Городка. Чем он меня на первый взгляд удивил — отсутствием машин, магазинов, кафе и рекламы. Единственный транспорт, который я заметил — старенький, но ухоженный трамвай, который ехал по рельсам — но без контактного провода. Он катился посередине улицы, небыстро, так, что гуляющие по проезжей части люди спокойно расходились, уступая ему дорогу. На заднем сцепном устройстве висела задорная белокурая девица с хвостиками, лет двенадцати на вид, в желтом сарафанчике из-под которого торчали сбитые коленки. Девочка помахала мне рукой, чуть не сверзившись на рельсы, и трамвай укатил дальше.
Нас с Борухом и Олегом провели по казённому учрежденческому коридору и оставили в мрачноватой комнате — без окон и с жёсткими деревянными стульями. На одном из них дремал, привалившись к стене, мужчина лет сорока, высокий и крепкий, с измождённым небритым лицом и руками человека, не чуждого физической работы, одетый почему-то в расстёгнутый на груди теплый комбинезон и зимний тельник. На коленях у него лежал толстый свитер, а глаза скрывались под плотной повязкой из грязноватого бинта.
Наша возня его разбудила, он неловко повернулся, свитер упал на пол и слепой завозился, пытаясь его нашарить рукой. Я поднялся со стула и подал ему одежду.
— Спасибо, — сказал он, уставившись замотанными глазами мимо, — кто бы вы там ни были.
— Артём, — представился я, испытывая некоторую неловкость. Странно общаться с человеком, который не может тебя увидеть.
— Иван, — ответил тот коротко.
Все замолчали — обсуждать что-то в его присутствии было… Невежливо, что ли? Так и просидели минут пятнадцать, пока не пришел Ольгин «заместитель по» и не увел слепого, поддерживая его за локоть.
Потом сидели ещё полчаса или около того — часов у меня не было, мобильник вообще не помню, куда делся. Тот же заместитель вернулся и поманил за собой на этот раз меня. Я пошел — а почему, собственно, нет? События последних дней меня морально вымотали, и было уже как-то даже всё равно. Надеюсь, меня там покормят и разрешат покурить, а то очень хочется. От объяснений, что происходит, я бы тоже не отказался, но есть и курить хочется сильнее.
Сначала со мной долго беседовал некий Семён Маркович, тоже чего-то там по безопасности. Только не внешней, а внутренней. Я не стал спрашивать, является ли он тоже замом моей рыжей зазнобы или сам по себе рулит. Моложавый и подтянутый дядька лет пятидесяти, суховатое лицо, горбатый нос, седина на висках, тщательно выбрит. Вымотал все нервы, сволочь такая. И спрашивал, и спрашивал, и спрашивал… Вроде вежливо, без наезда, но в такие подробности биографии норовил залезть, о которых я вообще никому рассказывать не собираюсь. Пусть мои скелеты в шкафах покрываются пылью дальше. Очень уж ему хотелось выяснить, почему это я в деревне жил, и как так получилось, что все пропали, а я нет. Деревня моя, впрочем, осталась там, где была и сюда не перенеслась, так что придётся ему мне на слово поверить. И чёрта с два я знаю, почему так вышло. Наверное, буду отзываться на кличку «Счастливчик».
А ещё въедливого безопасника страшно интересовало, отчего да почему я оказался ровно там, где засели военные из какой-то там «конторы», и не имею ли я, случайно, к ним какого-нибудь отношения. И моё «да хер его знает, как так вышло» его не устраивало. К счастью, потом пришёл Евгений, который зам, и принес какие-то бумаги, почитав которые Семён Маркович от меня отстал. Сказал только, что первичные допросы задержанных отсутствие моей связи с Конторой пока подтверждают, но он всё равно будет за мной приглядывать. Я подумал, что Борух так легко тут не отделается. Однако на этом мои страдания не закончились — Евгений сопроводил меня в подвал и сдал на руки раздражённому человеку в лабораторном халате.
Он представился как «профессор Воронцов», усадил меня на стул в чём-то вроде телефонной будки и сунул в руки какой-то планшет. Профессор выглядел не молодым и не старым, а что-то среднее: вроде и седой и с залысинами, а резвый, как будто ему не больше тридцати. Но при этом склочный, как будто ему лет тысяча. Планшет оказался без кнопок и вообще, кажется, цельный. Как будто пластина тёмного полированного камня или вулканического чёрного стекла. Размером дюймов десять-двенадцать по диагонали, если планшетными мерками мерить, толщиной сантиметра два. Массивная такая штука.
— Смотрите туда! Чего вы меня разглядываете? — наорал на меня профессор.
— А как он включается? — тупил я, вертя в руках монолитную штуковину.
— Вы идиот, молодой человек? Я что, неразборчиво говорю? Я не прошу вас ничего включать. Я прошу вас смотреть!
Я послушно уставился в тёмную глубь.
— Что вы видите?
Сначала мне казалось, что надо мной зачем-то издеваются, но потом увидел, что за поверхностью, если приглядеться, просматриваются какие-то структуры. Словно вплавленные в стекло нити и пузырьки. Чем внимательнее я их рассматривал, тем отчетливее они проступали. Сложная многомерная сеть из точек и линий, которая завораживала и тянула рассмотреть её подробнее. По привычке пользователя смартфона я провел пальцем по экрану, пытаясь повернуть изображение, планшет дрогнул в руках, и в ответ, кажется, дрогнул пол… В внутри меня как будто что-то натянулось, в солнечное сплетение плеснуло холодом, точка на экране поехала за пальцем…
— Прекратите немедленно! — заорал на меня профессор. — Вы с ума сошли? Вы что творите?
Над будкой замигала оранжевая лампа, где-то вдалеке за дверями включился тревожный ревун. Учёный распахнул дверь и грубо выдернул планшет у меня из рук.
— Что случилось, Сергей Яковлевич? — в комнату забежал встревоженный Евгений и ещё какие-то люди. На меня они смотрели недобро.
— Очень… Хм… Активный потенциал попался. Ручонки шаловливые, а ума нет.
Я поднял руки жестом сдающегося немца. Всё-всё — обезврежен и обезоружен, нихт шиссен.
— Забирайте этого диверсанта, — резко сказал профессор, — давайте следующего…
— Я не… — возмутился я, но меня никто не слушал.
Отвели в лабораторию, набитую удивительно старообразными приборами — там был работающий лучевой осциллограф! Здоровенный, как бабушкин сундук, с круглым зелёным экраном. И ни единого компьютера!
Меня усадили на кресло, словно взятое в кабинете стоматолога, подключили какие-то датчики к рукам, под голову пристроили холодную неприятную железку. Я, было, подумал, что это антикварный полиграф, и мне сейчас будут задавать вопросы. Кто застрелил Кеннеди, кто убил Лору Палмер, кто подставил кролика Роджера и так далее. Но нет — никаких вопросов. Две молодые симпатичные лаборантки и немолодой несимпатичный мужик в халате что-то делали за моей спиной, щёлкая переключателями и тихо переговариваясь непонятными словами, а я просто так сидел. Даже задрёмывать начал.
Но тут одна из лаборанток поставила передо мной высокий барный стул, на котором стоял стеклянный лабораторный колпак. Под ним, на тарелке с надписью «Общепит», лежал чёрный, матовый, с жирным графитовым отливом кубик. Он почему-то показался мне неприятным, хотя обычно я ничего не имею против кубиков.
— Пожалуйста, поверните кубик, — сказала мне лаборантка. Та, что пониже, но пофигуристей.
Я дёрнулся, но вторая, высокая и стройная, мягко придержала меня за плечи.
— Не отрывайте головы от съёмника импульсов, пожалуйста.
— Но как…
— Представьте, что владеете телекинезом. Вам знакомо это слово? — она стояла за креслом, держала руки на моих плечах и волнующе дышала мне в затылок.
— Ну… Да, слово-то знакомо… Я должен повернуть его силой мысли, что ли? Если что, я не из этих…
— Просто попробуйте, — горячо и влажно мурлыкнула мне в ухо эта фемина.
Я попробовал. Кубик повернулся. И ещё повернулся. И начал скакать по тарелке, как будто его черти пинают.
Лаборантка поменьше его быстро унесла, так что не знаю, что с ним потом стало. Может, так и скачет.
— Я таки владею телекинезом? — удивился я.
— Нет, — шепнула мне на ухо стройная, — не владеете.
— А как же…
— Спасибо, мы сняли показания, вы можете идти, — голос её стал строгим, и руки с плеч она убрала.
— Куда идти-то?
— Там скажут.
И я пошёл.
Что это было? И что теперь будет? Вот два вопроса, которые меня волновали больше всего и которые я задал Ольге. А ещё:
— А пожрать тут где-нибудь можно?
— Пойдём, страдалец, — рыжая осмотрела меня с ног до головы, и я осознал, какой имею потасканный вид.
В этой одежде я лежал в поле с автоматом, потея от… Ну, например, боевой ярости. И это было заметно. Кстати, было ещё и жарко — хотя я снял все тёплые вещи и остался в штанах, майке и куртке, они были немного не по сезону. Кстати…
— Оль, а сейчас что — лето?
— В смысле? Ах, да… Тут ещё нет времен года. Слишком мала метрика. У нас даже Луна пока не проявилась.
— Пока? Луна?
— Не забивай голову, всё поймёшь постепенно. Ты тут надолго, привыкай. Пошли в столовую, покормлю тебя…
В столовой было успокаивающе тихо и малолюдно. Система самообслуживания — берёшь поднос, везёшь его по направляющим, ставишь тарелки и стаканы. Девочка в фартучке и белом колпачке по просьбе наливает горячее. Именно девочка — вряд ли ей исполнилось хотя бы пятнадцать. Удивило отсутствие кассы в конце стойки. Впрочем, платить мне нечем, тут не примут мою кредитку.