Майским утром Наденька расплакалась, глядя на увядшую глоксинию. Листья и бутоны выглядели так, будто плесень поедала их целую неделю. А ведь вчера цветок чувствовал себя прекрасно.
Мама называла его засоней, потому что он спал зиму под ванной из-за периода покоя. Когда Наденька здоровалась с цветком по утрам, ей казалось, что она рядом.
Папе тоже нравилась глоксиния, вся в крупных трехцветных венчиках. Она создавала праздничное настроение в доме.
А потом появилась мачеха Елена и заявила, что у неё аллергия именно на это растение. Горшочек с отвергнутым цветком переехал в Наденькину комнату.
Глоксиния распереживалась, перестала пахнуть. Венчики почти обесцветились. Наденька утешала и уговаривала цветок: мачеха молодая, красивая, её очень любит папа. Он даже стал казаться моложе. И к падчерице мачеха добра. Ни одного сурового взгляда, только понимание и... жалость, что ли. Наденьке такое отношение казалось красивым фантиком, под которым неизвестно что.
А потом случился черный день. Папа умер. И эти слова - "папа умер" - стали постоянно звучать в голове. Они были как осенние листья, которые хрустят и рассыпаются под ногами. Как последний ноздреватый снег, что вот-вот растает. Как печальный перезвон на колокольне церкви.
Наденька бы сошла с ума, если б однажды не заметила: цветок пахнет! Она не дурочка и не вообразила, что это мама пришла поддержать её. Но стало не так больно и страшно жить.
Мачеха тоже многое сделала для падчерицы. Устроила по блату в медучилище, как раз по Наденькиным способностям: старательности и пунктуальности, отличной памяти и внимании, которое не упускало ни одной детали. Всё остальное было намного хуже. Однако преподаватели Наденьку любили и были снисходительны к ней. И эта снисходительность тоже напоминала разноцветные фантики без конфет: красиво, заманчиво, но зачем ей они?
Мачеха Елена таскала за собой Наденьку на все вечеринки. И в театр водила, и в кино. И везде отвечала вздохами на сочувственные взгляды, принимала печальные рукопожатия, выслушивала шепотки и советы.
Ничто не ускользнуло от обострённого Наденькиного внимания. Ей и самой казалось странным: зачем Елене чужая девчонка, которая даже не была родной умершему супругу. И документов об усыновлении не было. Ничего, кроме прописки, не связывало Наденьку с трехкомнатной квартирой в центре города.
И её забрала мачеха. Подсунула документы, которые привёз к ним на дом старик, похожий на Кощея Бессмертного. Наденька, сама не своя, всё подписала. А потом с облегчением рассталась с домом, полным горькой пустоты, и уехала в маленький городок работать медрегистратором.
Ей повезло и с работой, и с жильём, и с коллективом. Наденька думала, что это только благодаря цветку. И вечером, и утром она всё рассказывала бархатистым венчикам. После разговора жизнь казалась классиками, в которые играла девчонкой: всегда знаешь, в какую клетку пнуть битку. И никакой неизвестности: вот "старт", вот "отдых", а вот и "финиш". А если сбился, то есть "пропал", - начинай снова.
И вот - цветок отчего-то сгнил. Вроде бы, что тут такого? В природе ничто не вечно, это закон. Но как же ужасно, когда весна умирает, не успев начаться.
Наденька убрала покрытые плесенью листья, решила посмотреть, что с луковицей. А её-то и не оказалось! Но выбрасывать горшочек Наденька не стала. Отнесла в погреб бабы Даши, у которой снимала комнату, положила его в мешок и оставила в углу у тёплой стены.
На работе заметили красные глаза, поэтому Наденька не успевала объяснять коллегам причину слёз: погиб цветок, её единственное наследство от мамы. Все тут же принимались предлагать ей новых жильцов на подоконник. Она благодарила за участие и говорила, что больше не будет заниматься цветами.
Её вреднейшее и всепроникающее внимание донесло сочувственные шепотки: бедная девочка! Ничего она не бедная. Ведь жила же много зим без засони...
И что тут поделаешь, Наденька снова расплакалась!
Случилось это как раз в то время, когда в окошко регистратуры сунулось отёчное, изжелта-бледное лицо старика Лунёва, сердечника и скандалиста. Кроме потрясающей склочности, он славился ещё и кляузами. Каждое его появление в поликлинике означало: в министерство отправится новая жалоба.
А жаловаться вышестоящим органам Лунёв умел! Но вот одна беда - теперь ему оставалось послать свою кляузу только во Всемирную организацию здравоохранения, потому что нижестоящие инстанции были уже завалены его письмами, как говорится, по самую крышу.
Блёклые, непонятного цвета глаза впились в Наденькино расстроенное лицо.
- От начальства влетело? - поинтересовался старик, оживляясь с каждой секундой.
- Нет, что вы... - прошептала Наденька, промокая лицо платочком.
- Хахаль... кхм... бросил? - сладострастно покряхтывая, спросил старик.
- У меня нет хахаля, - уже спокойно ответила Наденька. - Вам ведь нужны талончики к терапевту, хирургу, кардиологу, урологу, окулисту и неврологу? И ещё на ЭКГ?
- Да, - ответил озадаченный Лунёв. - И что, найдутся? Ведь в вашей поликлинике всегда даже в туалет очередь. Не умеете и не хотите работать.
- Нет, сию минуту не найдутся, - весело, как девчонка, играющая в классики, проговорила Наденька. - А я вас в очередь запишу! Впереди всех. Не верите? Вот посмотрите, запись к терапевту. Какой список-то! Первый - майор Кузаков, наш начальник полиции. А вы вперёд него пойдёте! Ну как?
- Ладно, так и быть, записывай, - распорядился Лунёв. - Ко всем врачам!
- Хорошо, хорошо, - быстро ответила Наденька и заводила курсором по экрану. - Я вам позвоню, сообщу о дне приёма!
Лунёв громогласно откашлялся и двинулся к выходу.
- Ты чего, Надька? Сдурела? У нас одна Анна Ивановна на три участка!.. - сердито сказала сестра, которая раскладывала медицинские карты.
- Наверное, сдурела, - отозвалась Наденька. - Я показала старику старый список, вон их сколько валяется в ящиках. А пойдёт он на приём только согласно очереди.
- А как отвертишься-то? - удивилась сестра. - Ведь задолбит главврача, а он - нас.
- Просто буду ему звонить каждый день, рассказывать, как продвигается очередь. Выслушивать, что мы не умеем работать. А там и время приёма подойдёт, - сообщила Наденька.
- Делать тебе нечего, - рассердилась сестра и понесла груду карт к кабинетам.
А Наденька на секунду приуныла: таких, как Лунёв, у неё было пятеро. Ежедневные разговоры со скандалистами показывали, что бабки и старики вовсе не скандалисты, а просто одинокие, никому не нужные люди. Они не переставали названивать Наденьке даже после того, как получали вожделенный талончик.
И вот теперь появился шестой собеседник. Вернее, она сама его нашла и привязала к себе. А что будет дальше? Наденька вздохнула, извинилась перед усталой тёткой, которая сунулась в окошко так далеко, что стало страшно: а ну как застрянет? И рабочий день пошёл своей чередой.
А вечером главврач подошёл к Наденьке и сказал:
- Ты расстроена из-за какого-то растения? Ерунда. Сама как цветок - краше нет на свете.
Коллеги надули щёки, боясь рассмеяться, а когда главврач вышел, дружно прыснули, закрываясь кто чем. Но всё-таки громко хохотать не посмели.
Наденька была рада, что они не позавидовали: шутка ли, главврач наблюдает за медрегистратором, в курсе её проблем и даже высказывает сочувствие.
Наденька вместе с коллегами вышла из поликлиники тёплым весенним вечером. Медсестра кабинета ЭКГ, красавица Лия, сделала рожу за спиной Наденьки: растянула пальцами веки, оттопырила губы. Всё было видно в дверное стекло.
Но Наденька не обиделась: мама и папа ещё в детстве объяснили, что некоторые люди не будут рады ей, более того, станут подчёркивать плохое отношение. Но это не значит, что к ним тоже нужно плохо относиться. А Наденька и не знала, что это такое - плохое отношение.
Поэтому она согласилась на своё первое в жизни свидание. Со стариком Лунёвым, который её ждал за углом поликлиники.
Он сообщил, что ненавидит молоденьких вертихвосток за одежду, мысли в голове и слова, которые вылетают из их рта. Поэтому если Наденька планирует в будущем стать нормальным человеком, ей нужно обрадоваться предложению попить чаю в доме Лунёва, который совсем рядом.
Наденьке было всё равно, где пить чай, поэтому она согласилась, но позвонила бабе Даше, квартирной хозяйке. Лунёв на это презрительно усмехнулся и сказал, что Наденька никому сто лет не нужна, просто он по доброте своей хочет наставить её на путь истинный.
Коллеги, которые всё же стали свидетелями сцены, громко рассмеялись. На это Лунёв вытащил из-за спины хорошенькую корзиночку с разноцветными фиалками и вручил Наденьке.
Коллеги приумолкли: такая корзиночка в соседнем магазине "Цветы" стоила восемь тысяч.
Наденька поднесла подарок к лицу и ощутила одновременно сладкий и горький аромат. Тревожный, от которого чаще колотится сердце, и счастливый, от которого оно замирает.
И без всякой опаски зашагала рядом с Лунёвым. Старик был огромный по сравнению с миниатюрной Наденькой.
Как оказалось, он жил в старом особняке, неопрятном из-за того, что давно не ремонтировался. И самое главное - со своею старухой! Они вместе так напоминали героев иллюстрации к сказкам Пушкина, что Наденька против воли оглянулась в поисках разбитого корыта.
Она спросила у Лунёвой, которая сидела в странной позе на диване: "Как вы?" На что старуха расплакалась, схватила её за руку и не отпустила до тех пор, пока Лунёв не приготовил всё к чаю. Его жена откинула край пледа, закрывавшего юбку. И Наденька поняла: под юбкой нет ног.
- Авария, - буркнул Лунёв.
- Наказание мне за всё, - отозвалась Лунёва.
Наденька не решилась что-то сказать, только погладила её по руке. Ей стало тревожно, так как обрюзгшее и отёчное лицо Лунёвой что-то ей напомнило.
Наденька глянула в тёмное зеркало, которое закрывало четверть стены от полу до потолка. В нём отразилась она сама - коротышка на толстеньких ножках, с круглым лицом, словно нарисованными углем бровями, раскосыми глазами и большим ртом. Да уж, было от чего Лие корчить рожи у неё за спиной.
А Лунёва сохранила остатки былой красоты: брови вразлёт над чёрными большими глазами, тонкий прямой нос. Наденька подумала, что такими красавицами были те актрисы и певицы, которых она видела в театре, и спросила:
- Вы ведь снимались в кино?
- Нет. Я оперная певица, - гордо ответила Лунёва.
- Я очень люблю "Травиату", - поделилась Наденька и даже испугалась, когда Лунёва принялась рыдать.
Старик сунул ей разивший валерьянкой стакан и прошептал Наденьке:
- Ира много лет исполняла партию Виолетты. Была лауреатом международного конкурса.
Лунёва выпила успокоительное, дёргая обвисшей на подбородке кожей, а потом сказала мужу:
- Ну давай же скорей чай! Не могу больше ждать.
Старик поставил перед Наденькой большую чашку с потрясающе пахшим чаем, подсел к жене и уставился на Наденьку с тем же выражением лица, что и в поликлинике.
Наденька отхлебнула чай, попробовала пирожное, тут же растаявшее на языке, и почувствовала умиротворение и покой, которые ощущала до смерти родителей.
- А вы разве не будете пить чай? - спросила она. - Я никогда не пробовала ничего вкус...