Изложенный им план показался Германову абсолютно безумным и по детски наивным, но парень явно многого не договаривал. Остаток дня они провели как заправские туристы. Вынырнув из еще какой-то двери в закоулках Старого города, они перекусили в очередном ресторанчике, покатались на небольшом катере, опять долго гуляли и зашли в пару музеев, а вечером долго танцевали, а потом выпивали в баре отеля. Как шепнула потом в постели Ольга:
- Мы с тобой образцовые туристы-любовники. Давай уж выполним программу до конца, чтобы не испытывать разочарования.
И выполнили.
Паром в Турку уходил на следующий день в два часа. Еще утром в номере Ольга молча положила на стол толстую пачку крон и показала на нее Германову глазами. Расплатившись за номер, они завезли на такси вещи в порт в камеру хранения и сдали их по отдельным квитанциям, а затем вернулись в центр города к Королевскому дворцу, где через час должна была начаться церемония развода караула. Зрителей у этого мероприятия всегда было немало, а уж среди приезжих туристов она пользовалась особой популярностью.
Оставшееся до церемонии время Ольга и Германов скоротали в небольшом кафе, выходящем на площадь. Минут за 10 до начала они расплатились, и Германов вышел на улицу. Ольга же зашла в дамскую комнату. Публика постепенно стягивалась к западной стороне дворца и внимание ее было сосредоточено на уже появившихся на площади королевских гвардейцах. Никто и не обратил внимание на то, что из дамской комнаты кафе Ольга вышла совершенно в ином виде: парик сделал ее яркой брюнеткой, а двусторонний плащ сменил цвет со светло-серого на темно-синий. Изменив походку, она как будто даже стала выше ростом, а большие черные очки закрыли почти пол-лица.
Четко следуя полученным накануне инструкциям, Германов подошел к киоскам с сувенирами, вытащил из кармана пальто и смял в руке небольшой бумажный кулек, очень убедительно оглянулся по сторонам, сделал два шага к давно замеченной урне и выбросил в нее ненужную обертку. Затем он опять смешался с публикой, которая все плотнее собиралась вокруг ограждения, рассматривала и живо комментировала перестроения гвардейцев.
Ровно через три минуты урна полыхнула то ли небольшим взрывом, то ли хлопком петарды. Полыхнула громко и ярко. Одновременно в другом конце площади возникла какая-то суета, но напуганная хлопком толпа колыхнулась и смяла начавшееся там движение. Возникла всеобщая суета, кто-то пробивался к центру заварушки, пытаясь рассмотреть, что там происходит, кто-то наоборот пытался покинуть место происшествия. Все, как говорится, смешалось.
В этой суете Германов, опять же четко следуя полученным инструкциям, повернул в первый переулок направо, затем налево, пересек канал и уже через пару минут поймал такси на набережной. Ему казалось, что он успел увидеть, как темно-синий плащ и черный парик Ольги скрылись в соседнем переулке. Он успокаивал себя тем, что ей надо было только завернуть за угол и на секунду выпасть из поля зрения преследователей, чтобы успеть опять кардинально сменить внешность.
"- Господи, чем я занимаюсь! - ученая привычка все анализировать не оставляла его и сейчас, - как в плохом детективе, бегаем по улицам в париках, меняем одежду. Чепуха какая-то. Но чего не сделаешь ради близкого человека."
Такси не спеша продвигалось в сторону порта, а суета и даже паника в центре города нарастала. Германов был готов поклясться, что между сиренами полицейских машин он слышал даже несколько револьверных выстрелов. Шофер включил радио, но сообщений о происшествии в центре города пока не было.
В порту особых мер безопасности Германов не заметил. Он получил свой багаж, прошел паспортный и таможенный контроль. Он был готов предъявить служащим таможни несколько пар вязаных шведских носков, купленных для жены и детей. Под ними в чемодане помещалась еще пара пакетов с женским вещами в упаковке дорогих магазинов - эта таким образом Ольга замаскировала свой скромный багаж, сдав в камеру хранения чемодан, в который для веса было положено два телефонных справочника. Сверху в чемодане Дьяконова лежал номер газеты "Дагенс нюхетер" третьего дня с репортажем о конференции в Уппсале, где парой строк упоминалось и его выступление. Фотоаппарат и десяток отснятых пленок он вез в саквояже вместе с научной литературой, набросками и записями с конференции. Такие пассажиры не могли заинтересовать таможенников по определению.
В каюту к Дьяконову Ольга ворвалась буквально за пять минут до отхода.
- Кажется получилось. Как они на него бросились, ты бы видел. А он вырвался и вскочил в какой-то подъезд. Еще минут 10 должен был от них убегать, скинув материалы по дороге им под ноги.
- А ты? Я, когда увидел, что творится в городе, испугался, что они перекроют все дороги в порт.
- Думаю, они так и сделали вскоре после твоего отъезда. На машине меня уже бы перехватили. Но там в пяти минутах ходьбы центральный вокзал. Я села в пригородный поезд, отъехала три остановки, а оттуда у меня уже была заказана машина до порта.
- То есть все?
- Думаю, что еще нет. Остается остановка в Мариехамне. Вполне возможно, что у полиции там будет просто приказ проверить и обыскать всех пассажиров.
- И что делать?
- Как что? Разбирай постель немедленно. Паспорта у нас на разные фамилии. Тут всем все сразу ясно станет. Посмеются и уйдут. Так что время до Аландов проводим в постели. Кстати, у меня еще один парик есть. Останусь блондинкой, но прическа короче. Ты как на это смотришь?
Остановка парома, следовавшего по маршруту Стокгольм-Турку, на Аландских островах в этот раз продолжалась на час дольше, чем обычно. Полиции поручили внимательно проверить пассажиров, но поскольку поручение исходило от военной контрразведки, весьма далекой от текущей полицейской работы, то сформулировано оно было невнятно, а приметы подозреваемых вообще отсутствовали. Подведя итоги осмотра, законопослушные шведские полицейские констатировали, что восточные соседи вовсю используют эту паромную линию для решения своих личных проблем. Из ста с небольшим кают парома пассажиры десяти, причем наиболее комфортабельных, имели разные фамилии. Но законом это не запрещено, а туризм - важная сфера экономики. Это полицейские знали твердо и на прощание пожелали всем путешественникам счастливого пути.
Так что после Аландов путешественники перебрались в ресторан. Как ни странно, от постели оба уже устали.
Опрокинули по рюмке молча.
- А что там все-таки было в толпе? Я так ничего и не видел.
- Он якобы передавал мне пакет. Они вели его от риксдага, он там работал. Именно сегодня документы - подлинные, заметь - могли теоретически попасть в его руки. И попали. Он извернулся и сумел вынести их на улицу. Но мне отдать не успел. Я убежала. Его половили со стрельбой и поймали, документы вернули. Они все герои - предотвратили важнейшую утечку. Родная Швеция может спать спокойно.
- А на самом деле?
- Фотокопии у тебя в саквояже. Он у тебя где?
- Да вот, как ты и сказала, сюда с собой притащил, ногу с него не убираю.
- Лучше на колени поставь, мне спокойнее будет.
- Хочешь - забери.
- Нет. В Турку. Когда наши встретят. Все же местная полиция ищет женщину, а не мужчину.
Так оно и произошло. У трапа в Турку их ждал симпатичный молодой человек на штатской машине. Очень быстро они оказались на огороженной части территории Центрального госпиталя флота, в небольшом домике, где Ольга и оказавшийся на поверку лейтенантом молодой человек почти трясущимися руками извлекли из саквояжа Германова все кассеты с пленками. После этого они стремительно выпроводили Германова, которого та же машина доставила на вокзал к поезду на Хельсинки. Путешествие завершалось.
Глава восьмая
В родном университете Германова встречали как триумфатора. Его стокгольмское интервью корреспонденту "Вестей Санкт-Петербурга" пришлось на момент абсолютного политического затишья. Для подавляющего большинства читателей факт проведения в Упсале - сосед, а не знаете, кстати, где это? - какой-то там то ли научной, то ли политической международной конференции был абсолютно не известен и малоинтересен, а тут вдруг оказалось, что наши там очень даже неплохо выступили и, кажется, даже чего-то добились. Проправительственная пресса, как водится, слегка напустила туману - надо же как-то поддерживать престиж страны, а, значит, и власти.
Ректор принимал многочисленные поздравления и от коллег из Академии, и из МИДа, и просто от знакомых. При этом он не забывал скромно упомянуть, что в силу занятости сам-то он принять приглашение не смог, но его воспитанник - большие надежды подает, большие, но и внимания постоянно требует немалого - сумел весьма удачно представить европейской общественности - и не менее! - его известные взгляды на европейскую ситуацию. Был даже звонок из Канцелярии Канцлера. Там, правда, пока в оценках были довольно скупы и попросили прислать для более подробного изучения тезисы выступления Германова.
Так что в целом акции Германова в университете существенно подросли. Довольны были его действиями в Стокгольме и под аркой. Ольга, которая покинула его в Турку вместе с загадочным флотским лейтенантом, телефонировала ему на Фонтанку через пару дней после его возвращения и иносказательно передала искреннюю благодарность своего руководства. Пообещала появиться днями.
Профессор воспринял ее отсутствие довольно спокойно, понимая, что в отличие от него его подруге и партнерше по столь богатым приключениям в Стокгольме предстоит в ближайшие дни извести не один лист бумаги. Да и устными вопросами наверняка замучают коллеги. Он вдруг подумал про себя, что впервые произнес это слово без той внутренней иронии, которую он вкладывал в него ранее.
Как раз на эту пару дней ему хватило общения с коллегами, рассказов о конференции и красотах Стокгольма - профессору приходилось особенно осторожно рассказывать о нем жене и детям, и самых срочных дел на кафедре.
Вечером третьего дня по возвращении он, наконец, смог заняться у себя на Фонтанке тем, что даже в наиболее острые минуты стокгольмских приключений, не оставляло его мысли. Он сидел за столом, буквально заваленным всем, что было у него в личной библиотеке и на кафедре по Версальскому договору. Сборники документов конференции, тома воспоминаний членов французской и британских делегаций, монографии. Германских и русских источников было по понятным причинам меньше.
Германов прекрасно понимал, что ни в одном из этих томов он не может найти текст таинственного секретного третьего приложения, но допускал, что среди этого обилия бумаг найдется какое-нибудь подтверждение того, что такое приложение действительно существовало.
Когда знаешь, что ищешь, следы находятся быстро. Первый признак того, что не все, обсуждавшееся на конференции в Версале в ноябре 1918 года, стало достоянием гласности, Германов обнаружил в протоколе вечернего заседания 12 ноября. В начале протокола заседания были указано время его проведения: с 15.00 до 21.40. Однако последнее из включенных в протокол выступлений завершилось в 17.35. Что же происходило потом? Речь, конечно, могла идти об ошибке в хронометраже, но Германов все же сделал первую зарубку в памяти.
Воспоминания победителей он помнил довольно хорошо, но все полистал их еще раз. Нет, здесь ничего не было.
Германские источники в его досье были представлены, в основном, публикациями в прессе. Воспоминаний члены германской делегации не оставили - хвастаться было совсем нечем, а с научной периодикой в Германии в конце войны было совсем плохо. Германов листал вырезки чисто машинально - газеты в таком деле не источник - но вдруг зацепился за заголовок: Германия разделена: на 20 лет? Автор статьи в далеко не самой уважаемой берлинской газете на следующий день после подписания договора комментировал его положения. В основном речь, естественно, шла о разделе страны - шок для немцев был колоссальный. И вот в последнем абзаце, подводя итог сказанному, автор патетически восклицал: мы опять разделены, дай Бог, чтобы только на 20 лет! Почему редактор вынес эти 20 лет в заголовок было не ясно, поскольку в тексте статьи эта цифра больше не упоминалась. Но факт оставался фактом, тем более, что автор статьи как раз входил в группу германских журналистов в Версале.
Надежда на успех заставила профессора забыть о времени. Часы давно пробили полночь, но он продолжал вчитываться в документы и листать книги на разных языках. Вроде бы все. Никаких новых зацепок.
Он еще раз взял в руки текст Версальского договора - в свое время коллеги-французы подарили ему фотокопию этого документа - и стал машинально листать его. Талмуд будь здоров. Под три сотни статей. Последняя страница. Подписи и печати. Внизу приписка от руки: приложения на 42 листах. Два приложения к договору включали текстовые разделы, а также карты новых границ в Европе и таблицы с дозволенными пределами вооружений для германских государств. Тексты были пронумерованы, карты и таблицы имели собственную нумерацию, а сквозной постраничной нумерации всех приложений не было. Германов машинально листал приложения и считал листы. 36, 37, 38, 39. Стоп. А сколько было указано там, в Договоре? Он перевернул страницы обратно. 42 страницы? А где еще три?