Он откинулся на спинку стула, ответив только кивком. В отличие от тех, кто сидел с ним за одним столом, он не пил, но удовлетворение разлилось в крови куда лучше дрянного вина, что подавали здесь к ужину.
Рыбка подцепила наживку. Как и ожидалось.
– И что теперь? – спросил Дэйв, попыхивая самокруткой. Табак слегка вонял болотом, вплетаясь в пестрядь запахов, окутавших просторный зал и пропитавших бревенчатые стены и столы из доброго крепкого дуба. – Обоз?
– Обоз, – коротко подтвердил он. – А потом отправляетесь в Пвилл.
Сам он не пил, но слишком хорошо читал лица собеседников, чтобы понять – даже такой нетребовательной публике, как его наёмники, вино сгодилось лишь чтобы залить им острую свиную рульку. Рульку в Равнинной всегда готовили отменно, но откуда в Приграничном взяться приличной выпивке.
Он встретил взгляд Хэмила: просто чтобы увидеть, как тот отводит глаза. Бородач Дэйв был у наёмников главным, но пересекаться взглядами с ним тоже не рискнул. Чутьё хищников работало слишком хорошо, чтобы не распознать хищника куда матёрей.
Найти их было не так сложно, но и не легко. Не каждый согласится без лишних вопросов похитить ребёнка. Убить оборотня – уже проще, но не в его собственном доме. Впрочем, выбором он был доволен, пусть та, что теперь спала под своими яблонями, и заслуживала лучшей смерти.
В других обстоятельствах он бы казнил её сам. Быстро, без боли.
– И что нам, просто в Пвилле сидеть и ждать, пока вяз грушами разродится? – смущение и страх Хэмил привычно спрятал за нахрапом и злостью. – С чего вы, драть, вообще взяли, что девки туда намылятся?
– С того же, с чего взял, что эта фитюлька кудрявая сумеет нас нагнать, – так добродушно, как только может звучать голос законченного головореза, проговорил Дэйв. – И сестру вытащить.
– Если б мы, драть, не хотели, дрын бы она её вытащила.
Он почти не слушал, глядя на лица за соседними столами. Сытые, пьяные, разморенные едой, вином и дорогой. Кто-то из них, наверное, ехал тем обозом, за которым теперь увяжется его наёмная парочка.
В том, что ехать им осталось недолго, он не сомневался. Дородный Дэйв дымил, как сырой костёр, долговязый Хэмил не мог произнести и фразы без того, чтобы не ругнуться, но дело своё они знали.
– Пвилл так Пвилл, – не дождавшись ответа, сказал Дэйв. – На месте посидеть нетрудно. Особливо после такого пути.
– Мы б, драть, за это время могли ещё пару дел провернуть, – заявил Хэмил, ёрзая по своей кожанке, которую он постелил на скамью. – Будем, драть, штаны без толку протирать, денег в кошелях больше не станет.
– О деньгах не беспокойтесь. За каждый день, проведённый там, получите больше, чем сможете потратить, обещаю. – Когда он встал, с губ его сорвался смешок. От него не укрылось, что руки Хэмила, оголённые задранным рукавом рубашки, при этом пошли гусиной кожей. – Мне пора. Приду, как закончите с обозом.
– Весточку кинуть, что мы закончили? – понимающе уточнил Дэйв.
– Не беспокойтесь. Об этом я узнаю без вашей помощи.
Проходя под луковыми венками, свисавшими с балок под потолком, он улыбался.
Хороший день. День, когда они подобрались друг к другу так близко, что даже встретились взглядами. Не его вина, что взглядами дело и ограничилось: иначе всё могло закончиться, так толком и не начавшись.
Впрочем, это – как и многое другое – ему только на руку.
На другом конце двора конюх, всё ещё соображавший, с чего он без вопросов отдал незнакомому дэю чужого коня, хмуро посмотрел, как открывается и закрывается дверь таверны. Дверь, из которой так никто и не вышел: словно тот, кто перешагивал порог, растаял в воздухе, как только сидевшие в зале потеряли его из виду.
– Святой отец, может, всё-таки соизволите ответить на пару моих вопросов, не заподозрив меня в недоверии?
Спёртый воздух Криволесья, казалось, забродил. Он пах палыми листьями, сырой землёй и – почему-то – сладким душком гниющих яблок. Дорога узким туннелем пролегала меж стволов, гладких, словно шлифованный мрамор, отвесно уходивших в небо. Где-то наверху стволы распушались ветками, смыкая кроны сплошным лиственным пологом, и вокруг царил неестественный для сумерек мрак. В стороне от дороги прела листва, но сама дорога была абсолютно чиста, как и тропки, редкими ниточками уползавшие от неё в чащу.
Что дорога, что тропинки – они были какими-то… ненастоящими. Будто их добавили в лес в последний миг, на скорую руку чиркнув пыльные полосы. Забыв о том, что протаптывать их некому, а тропы могут покрыть мхи и засыпать листва.
– Задавайте свои вопросы. – Дэй бережно удерживал Лив, держась в седле слишком уверенно для простого священнослужителя. – Может, я отвечу.
Вначале Таша планировала придержать вопросы до привала, но некоторые вещи стоило прояснить поскорее.
– Вы чтец сознаний, да? Слышите мои мысли?
– Было бы глупо отрицать.
Действительно: только эта догадка объясняла всё.
Так он правда знал, о чём она думает…
– Сильный?
– Скажем, недурной.
Понятно. Сильный.
– А я, случаем, не отрываю вас от некоего дела в трактире Приграничного?
– Вы и ваша сестра были моим единственным делом.
– Вы же говорили…
– Когда на меня напали волки, я уже возвращался из Заречной. Собирался подлечиться и продолжить путь в родную деревню. Но потом услышал ваш разговор с мальчиком-конюхом и решил помочь.
– И после этого вы требуете, чтобы я вам доверяла? Да вы с ходу меня обманули!
– «Провинность есть в моём деянии, но не преступление».
Что возразить на цитату из Священного Писания, Таша не нашла.
– Может, не стоит? – лишь осторожно заметила она, когда дэй направил Принца на одну из тропок, уводивших в чащу.
– Место для ночлега лучше искать подальше от большой дороги.
– Большая дорога? – Таша с сомнением оглянулась, но не стала развивать мысль. – А вы действительно сможете защитить нас от… неприятных представителей рода нечеловеческого? Против нечисти простой клинок не поможет.
– Я знаю.
– Так ваш меч посеребрённый?
– Нет.
– Тогда, осмелюсь предположить, вы с ними магией разберётесь.
– К сожалению, не могу сотворить и простейшего заклятия. Даже свечу зажечь.
Это Ташу удивило: прежде она не слышала о чтецах-немагах. Чтение мыслей было разновидностью особого Дара, что давался каждому волшебнику вкупе с умением творить заклинания. Кто-то заставлял предметы летать, кто-то отличался сверхъестественным везением, а кто-то слышал, о чём думают окружающие.
С другой стороны, маги всегда неохотно раскрывали свои секреты – а чтец, даже не способный колдовать, оставался магом.
– И как же…
– Увидите. – Дэй осадил Принца. – Что скажете?
– О чём?
– Об этой полянке.
– Была бы милой, если убрать окружающее Криволесье, – сказала Таша честно.
Полянка, к которой привела тут же оборвавшаяся тропка, действительно была милой: ровный круг пушистого мха, окружённый шестью древесными стволами. Ни папоротников, ни листвы, лишь в самой серёдке чернеет след от давнего костра. На таких любят танцевать феи… если верить рисункам из книг сказок.
– Стало быть, здесь и остановимся.
Таша покорно соскользнула наземь. Скинув плащ, она подхватила Лив, чтобы уложить сестру на плотный бархат; дэй тоже спешился и, прихрамывая, подвёл Принца к кострищу.
Когда он, отстегнув от седла ножны с мечом, взялся за потёртую кожаную рукоять, Таша ожидала зловещего металлического скрежета, но клинок выскользнул разочаровывающе беззвучно.
– А говорили, что не маг, – сказала Таша, пока дэй, отмерив пять широких шагов, очерчивал просторный защитный круг.
– Это не магия.
– Разве нам может помочь что-то кроме магии?
– Да. – Лезвие меча, прорезая зелёный мох, сияло во тьме лёгким золотистым светом. – Самое обыкновенное чудо.
– Хотите сказать, чудеса и магия – разные вещи?
– Когда магия становится обыденностью, да. – Замкнув круг так, чтобы Таша оказалась ровно посередине, дэй вернулся в центр. Воткнув меч в землю, он извлёк из недр объёмистой сумки шерстяной плащ. – Поберегите свой, наземь лучше постелите этот.
Таша послушно взяла из его рук отрез колючей чёрной ткани.
– Судя по тому, что меч у вас светится – если он и не посеребрён, то явно не прост. – Как и хозяин, добавила она в уме.
– Не прост, – кратко подтвердил дэй. – Будьте здесь.
– А вы куда?
– Хворост для костра нам не помешает.
– И как вы вернётесь в круг? Или он пропускает своего создателя?
– Защитный круг, в котором мы с вами стоим – магия столь древняя, что уже перестала быть магией. Ему не нужно заклятий. Необходима лишь чуточка веры.
– Веры?..
– Как вы знаете, некогда нежить и нечисть приходила только туда, куда их приглашали. В противном случае они просто не могли переступить порог дома.
– Но это же сказки, старые легенды! Те же эйрдали…
– Тш, – дэй приложил палец к губам. – Здесь слова материальны, помните.
– …я читала о них, и им плевать, приглашали их в дом или нет! Они просто приходят и всё!
– Они приходят, потому что люди перестали верить в то, что они не смогут прийти.
– А раньше, значит, верили? Просто верили, и вера спасала их от нечисти?
– Сказки ведь не на пустом месте возникли, Фаргори-лэн. Раньше люди многое принимали за должное. Просто верили в какие-то вещи, не докапываясь до причин, следствий и обоснований. Нечисть тоже. И потому раньше мир был куда… безопаснее. – Дэй коснулся рукояти меча, пронзавшего мох кончиком золотистого лезвия. – Наш круг – это наш дом. Никакая нежить, нечисть и просто люди с недобрыми намерениями не войдут в него без моего приглашения. Этой ночью вы можете спать спокойно.
Таша хмуро следила, как он отворачивается, чтобы широким шагом пересечь границу круга.
– Вы меч забыли, – сказала она.
– Не забыл. Вы же не любите темноту, верно?
Лесной мрак поглотил его за пару мгновений.
Таша посмотрела на клинок, узкой золотой полоской разгонявший тьму. Расстелив плащ дэя рядом с кострищем, переложила на него Лив; закуталась в свой, бархатный, и села на траву, тоскливо обхватив руками колени.
Её взаимоотношения с верой были… специфичными. Она послушно постилась и исповедовалась каждый шестой день месяца (попробовала бы не исповедоваться, пастырь мигом заинтересовался бы, что она скрывает). Слушала проповеди о Пресветлой Богине Льос. Не поминала к ночи имя Лукавой Богини Мирк, сестры Льос, обитавшей в Бездне и повелевавшей сонмом злобных дамнаров. Почитала заповеди Кристали Чудотворной, ниспосланной некогда Пресветлой в их грешную Долину. Надеялась, что после смерти душа её отправится не в Бездну, а в лучший мир – или обратно сюда, в Аллигран, искупать незначительные грехи в новом перерождении. Да только мама тоже соблюдала все внешние приличия – всегда, – пусть даже за внешним полностью отсутствовало внутреннее. А Таша никогда не смогла бы исповедаться в тех сомнениях, по поводу которых ей и правда хотелось бы услышать совет – или ответ; сомнениях, большую часть которых выразила одна-единственная мамина фраза.
Как-то раз Мариэль обронила: «Она утратила мою веру в Неё».
Как-то раз Таша поняла, почему.
Из этих причин, не считая некоторых прочих, логичным образом вытекало то, что Таша не слишком хорошо относилась к священнослужителям. Но Арон… он был каким-то другим.
Таша отвела прядь волос с лица сестры. Поёжилась, с прищуром всматриваясь в темноту. Вместе с дэем ушло всё её спокойствие: до того за границами круга была просто тьма вечернего леса, но сейчас тьма стала ощутимой. Обволакивающей, густой, как кисель. Далёкие кроны тонули в однородной сизой мгле, сквозь которую не пробивался ни свет лун, ни звёздное сияние. Деревья вокруг полянки сливались в чёрные стены, отвесно уходившие в небо.
Таше вдруг пришло в голову, что Арон вполне может не вернуться. И что делать тогда, она не знала. Хотя ещё вопрос, что хуже… В конце концов, неизвестно, что он намеревается делать с нею и с Лив.
В тот миг, когда Таша поняла, что вряд ли вместе с ними дэй бросит свой меч, она поняла и другое: она ждёт его возвращения. Надеется на него. Очень.
Очень, очень глупо.
Досадливо тряхнув головой, Таша подтянула к себе сумку.
Понять бы ещё, почему ты безоговорочно доверяешь свою жизнь незнакомцу, думала она, на ощупь разгребая немногочисленный скарб. Может, он вообще сам нечисть вроде эйрдалей… или оборотней. Таше как «порождению Мирк» тоже положено было очаровывать простых смертных, но она до этого не доросла и надеялась никогда не дорасти. Не хотела вечно сомневаться, привязался кто-то к тебе или к магии в твоей крови. Хотя привязаться к оборотню – ещё полбеды, а вот эйрдали… Никто не знал, как они появились или кто сделал их такими, но факт оставался фактом: эйрдали рождались без души. Поэтому им требовалось поглощать чужие. Их поцелуй забирал у тебя жизнь и душу; лишь насытившись ворованной силой, телесной и духовной, эйрдали чувствовали себя живыми, чувствовали хоть что-то – недолго. Прежде чем снова отправиться на охоту за новыми жертвами, новыми поцелуями, новыми чувствами…
Наконец нашарив в сумке необходимое, Таша стиснула пальцы на деревянной рукояти обычного кухонного ножика.
А ведь эйрдали вроде и мысли читать умеют. Те, что постарше и посильнее. Если прибавить к этому способность вызывать необъяснимую симпатию и почти нечеловечески лучистые глаза… Говорят, у эйрдалей радужки светятся, а зрачки обращаются чёрными звёздами. Хотя про оборотней тоже много чего говорят – и едва ли бездушное порождение Мирк стало бы вежливо дожидаться, пока Таша спасёт сестру, да ещё помогать ей в этом. К тому же книжки сходились в одном: нечисть нечисть чует издалека. Кто-кто, а оборотни распознают эйрдалей задолго до того, как те сбросят маску, и чарам их подвластны куда меньше простых смертных.
Оборотни всегда видели то, чего не видели другие.
Успокоительные мысли не помешали Таше вытащить нож, прикрыв его складками плаща на земле, и заодно достать ещё одну лепёшку – о пропущенном ужине она снова вспомнила куда позднее, чем её возмущённый живот.
Спустя некоторое время дэй вернулся с охапкой хвороста, достал из котомки трутницу и развел костёр. Тьма за границами круга враз стала ещё темнее, но тревога и страх отхлынули, стоило Таше услышать шелест его одежд.
Запивая скудный ужин водой из фляжки, она следила, как дэй, вытащив меч из земли, садится чуть в стороне, чтобы протереть лезвие куском замши.
– Ешьте. – После недолгого колебания Таша неуверенно протянула ему одну из оставшихся лепёшек. – Вы же свои доели, я на Равнине видела.
– У меня ещё есть хлеб.
– Это вы тот кирпич называете хлебом?
– Разве хлеб не может быть в форме кирпича?
– Может, но я имела в виду настоящий кирпич. У меня кроме лепёшек ещё свежий каравай… и даже мясо есть.
– Увы, вынужден отказаться. В этом месяце мы едим только рыбу.
– Ну а хлеб?
Дэй, вздохнув, отложил меч:
– Если вам так хочется переводить на меня свои припасы…
Таша смотрела, как он ест – неторопливо, тщательно прожёвывая, глядя на огонь.
– Вы всё про меня знаете, да?
Дэй поднял взгляд:
– Смотря что вы имеете в виду.
– О том, кто я.
– Трудно говорить про людей, кто они. У каждого человека множество… определений. У нелюдя тоже.
– И почему бы сразу не сказать, что знаете?
– Вас интересовало, знаю ли я всё о том, кто вы. Пока я могу сказать только, что у вас с матерью были две большие тайны, одна из которых та, что вы оборотни. Насчёт остального есть догадки, но чтобы говорить уверенно, в них надо вначале убедиться.
– Остального?
– «Хороший человек» – тоже определение. Или «хороший оборотень». – Дэй отправил в рот последний кусок и, отряхнув руки, полез в сумку за фляжкой. – Благодарю за угощение, хлеб замечательный.
В другое время Таша улыбнулась бы комплименту – хлеб она пекла сама, – но не сейчас, когда некоторые из его слов заставили её вытянуться напряжённой струной.
– А вторая тайна?
Дэй пожал плечами: