Посвящается Лёхе Жарову и Герману
- где бы они сейчас ни были...
Ежедневно и ежесекундно наше сознание бомбардируется нескончаемым потоком новостей, сообщений и сенсаций. Где уж тут за всем уследить, во всём сориентироваться и не утонуть. Вот например, я готов поспорить, что мало кто помнит короткое сообщение, промелькнувшее в новостях некоторое время назад - о внезапно сошедшем с орбиты американском спутнике. Большинство небось даже не заметило эту новость и не задалось очевидными вопросами: что это был за спутник, какую функцию выполнял в околоземном пространстве и что за причины заставили его внезапно выйти из строя и рухнуть в Южный океан?
Так получилось, что я знаю ответы почти на все вопросы, а чего не знаю, о том могу догадываться с высокой долей вероятности - хотя бы потому, что в данный момент работаю над созданием аналогичного спутника, более надёжного. Я предложил техническую идею этого проекта, а страна, ставшая моей новой родиной, любезно предоставила мне возможность воплотить мою идею наяву. Я знаю наперечёт все детали спутника, все до последнего винтика. Никто не корпел над расчётами и чертежами столько, сколько я. Когда проинспектировать мою работу приезжают шишки с самого верха, никто из них не удосуживается даже заглянуть внутрь спутника и поинтересоваться его начинкой. Им важен лишь результат, а не процесс его достижения. По этой же причине на всех испытаниях систем присутствую лишь я и мои здешние коллеги...
Но для начала, наверно, стоит рассказать о себе и о том, какие события натолкнули меня на идею моего спутника.
Мы с моим школьным другом Женькой вместе поступили в Бауманку, учились с одинаковым удовольствием и одновременно получили дипломы. Страсть к технике была у нас в крови и проявляться начала с раннего детства. Пока наши сверстники в "лихие девяностые" мечтали по-быстрому срубить бабла, мы с Женькой таскали домой подшивки старых советских журналов "Техника молодёжи", "Моделист-конструктор" и т.д., которые наша районная библиотека пачками выбрасывала на помойку. (Директор библиотеки высвободил таким образом половину читального зала и сдал его в аренду торговцам шмотками. А что делать, в 90-е каждый выживал, как умел.) Зарывшись в них с головой, мы всё свободное время что-нибудь собирали, вырезали, клеили... Сейчас просто - радиоуправляемые игрушки продаются в магазине, - а мы с Женькой делали их своими руками.
Само собой, путь наш после школы лежал только в Бауманку. Очевидно, наш с ним дружный и продуктивный тандем не укрылся от взоров "кого надо", потому что, не успели на наших дипломах высохнуть чернила, как нам уже предложили работу. Лихие девяностые остались позади, у государства возникли новые приоритеты и башковитые ребята снова оказались в цене. Башковитые - не в смысле как разворовать бюджет, а в смысле работы на техническом поприще.
Правда, работа была не в Москве. Есть такой термин, "градообразующее предприятие". Теперь представьте не город, а скорее небольшой посёлок городского типа, окружённый приусадебными участками, садами и огородами. Назовём его условно Энском. Несколько многоэтажек, одна-единственная котельная, пара-тройка магазинчиков - и всё. Вот что такое был Энск. "Градообразующим предприятием" в Энске была секретная оборонная шарашка, чудом сохранившаяся с советских времён. Эта секретность была секретом Полишинеля, ведь все местные прекрасно про эту шарашку знали, но никто ни о чём не болтал - чисто по инерции, унаследованной от брежневско-андроповского поколения. Время в Энске словно застыло на месте.
Поскольку альтернатив всё равно никаких не предвиделось, мы с Женькой раздумывали недолго. Подайся мы в бизнес, нам, конечно, предпочтительнее было бы остаться в столице, но мы были молоды, бесшабашны и полны радужных надежд. Наши головы туманила романтика первопроходцев, шедших осваивать таёжные дали, вдобавок контракт выглядел весьма привлекательно. В итоге мы с Женькой собрали вещи и уехали в этот тьмутараканский Энск...
Не ждите от меня географических, бытовых, технических или ещё каких-то подробностей проживания и работы в Энске. При увольнении с меня взяли подписку о неразглашении; я никому ничего не должен рассказывать до самой смерти. Один лишь раз я вынужденно её нарушил - этого требовали обстоятельства. Всего один-единственный раз. Сейчас в этом потребности нет, так что не обессудьте. Нам с Женькой практически открытым текстом намекнули, что если что, то никакие границы и барьеры не помешают "кому надо" заткнуть нам рот.
Да и рассказывать-то особо не о чем. Рабочая рутина - она везде рабочая рутина. Она увлекает тебя лишь в самом начале, когда в тебе ещё много молодецкого огня и задора, а с возрастом она наоборот отупляет.
Разумеется, с виду наша шарашка изо всех сил старалась не выглядеть секретным оборонным объектом. У входа на главную проходную даже висела вполне безобидная вывеска, скажем условно: "НИИ Тыр-пыр и сто дыр". Чисто внешне это была парочка уныло-серых четырёхэтажных корпусов с грязноватыми стёклами и ещё несколько корпусов поменьше и погрязнее, разбросанных по пространству, размером со стадион "Динамо".
Оба главных корпуса соединялись общим двором. Второй корпус был самым секретным и закрытым, в нём имелась собственная проходная со своими вахтёрами. Кто попало туда пройти не мог. Очевидно, по задумке создателей, гипотетический вражеский шпион, устроившийся, допустим, слесарем, заявился бы выведать все секреты, а его бы просто не пустили на порог, мол, тут у нас директор, администрация, техническая библиотека и посторонним сюда нельзя.
Мне трудно судить насколько все эти меры предосторожности были действенны. На мой взгляд, самой надёжной мерой безопасности являлся режим и внутреннее устройство. Второй корпус состоял по сути из двух взаимно не пересекающихся частей. Директор, администрация, библиотека и прочее - всё это действительно здесь было, в НАЗЕМНОЙ части. Но кроме неё было ещё несколько ПОДЗЕМНЫХ этажей и всё интересное происходило именно там. График работы обеих частей был разнесён на час, чтобы сотрудники не пересекались в вестибюле и на проходной. Сперва, к восьми утра приходили сотрудники наземной половины и поднимались на лифте наверх. Затем являлся лифтёр, открывал спецключом панель и переводил большой красный тумблер в нижнее положение. Теперь лифт мог следовать только вниз, на нижние этажи, если нажимать те же кнопки. К девяти часам приходили нижние сотрудники, лифтёр отвозил их вниз и затем возвращал тумблер в прежнее положение. До конца смены нижние сотрудники оставались заперты внизу, покидать в рабочее время своё место им было запрещено.
Был ещё другой лифт, маленький, грузовой, на нём нижним сотрудникам спускали из столовой обеды.
Любопытно, что там, где я сейчас работаю и живу, примерно такая же секретность и такие же меры безопасности. Кое-кого из моих коллег это напрягает, а вот я чувствую себя привычно, как рыба в воде.
Помимо двух главных корпусов, как я уже сказал, предприятие располагало небольшими производственными цехами, складами, гаражом, какими-то сараями и ангарами непонятного назначения. Если смотреть сверху, эти постройки окружали свободное место, оставленное пустым. Вернее, на нём был разбит сквер с торчащим посреди него памятным обелиском. Во время войны с шарашки ушло на фронт (несмотря на "бронь") много добровольцев. Почти все героически погибли в сражениях. В их честь был установлен памятный обелиск, на котором все погибшие перечислялись поимённо. У подножия обелиска всегда лежали цветы - кто-то неустанно этим занимался...
Распорядок дня у нас был стандартным: с девяти до часу работа, затем обеденный перерыв и с двух до шести снова работа. Опаздывать было нельзя, за опоздания дрючили. Причём опозданием считалось не только прийти позже девяти, но и ровно в девять. Приходить надо было хотя бы минут за пятнадцать, а лучше за полчаса. На самом деле это было нетрудно, даже в условиях отсутствия общественного транспорта. Посёлок был невелик и из любого его конца до шарашки можно было спокойно дойти пешком за несколько минут. Вот все и ходили пешком - здесь это называлось "растрясти жир"; я и впрямь не встречал в шарашке ни одной жирной туши.
Как только мы приехали, нам на двоих выделили одну квартиру на окраине Энска. Сразу за нашим домом начинались уже приусадебные хозяйства. Если летом выйти на балкон, глазам открывался вид зелёных цветущих садов и огородов. Многие держали коз, коров и, естественно, кур. По утрам нас будили петухи - как в деревне. В магазинчиках и на стихийном базаре продавались только натуральные продукты. Сложно представить, но мы с Женькой питались в Энске лучше, чем в Москве.
О повседневной рутине, как я уже сказал, говорить особо нечего. В обеденный перерыв, наскоро проглотив приехавшую из столовой еду, мы с Женькой сдвигали стулья, расписывали пульку и резались в преферанс. Третьим в нашей компании был Алик, удивительный и немного чудной человек, заслуживающий того, чтобы рассказать о нём поподробнее. К тому же, если б не Алик, то и всего остального с нами не случилось бы...
Он был года на три или четыре старше нас. В шарашку его завербовали тоже из Бауманки. Одновременно с получением диплома жизнь преподнесла ему чудовищный сюрприз: семья Алика возвращалась на машине с дачи, на дороге ей попался пьяный лихач - в итоге ДТП, авария, все погибли. Алику просто физически невыносимо было оставаться в Москве, где всё и все напоминали ему об утрате. Контракт с шарашкой он подмахнул неглядя и укатил в провинцию с твёрдым намерением больше не возвращаться в Москву. Опустевшую квартиру он сдал гастарбайтерам.
В Энске Алик нашёл себе подругу, Тамару, у них всё было серьёзно и со стороны казалось, что он в итоге осядет в посёлке навсегда. Вспоминая сейчас об этом, я не перестаю думать о том, насколько обманчивы бывают первые впечатления...
Алик был немного безбашенным, иногда ему было плевать, к каким последствиям приведут те или иные его действия. Ещё он был умеренно строптивым, ему нравилось "нагибать систему" по мелочам. Играть в обед в карты - это его идея. Мы с Женькой поначалу побаивались втыка от начальника, пока Алик не показал нам, как увлечённо начальник режется с сослуживцами в домино и в шахматы. Сам игрок, он и на других игроков закрывал глаза.
Рабочий компьютер Алика был забит музыкой. Алик считал себя фанатом русского рока и держал в своей фонотеке все альбомы Цоя, Бутусова, Кинчева, Шевчука, Гребенщикова, Науменко, Башлачёва, Летова, Янки, Сектора Газа, Калинова Моста, Чайфа, Чёрного Лукича, Аукцыона, Крупнова и много чего ещё. Попадались группы с совершенно сумасшедшими названиями, вроде "Водопадов имени Вахтанга Кикабидзе"...
Пока мы играли, Алик тихонько включал колонки, чтобы музыка никому не мешала, и разделывал нас с Женькой под орех.
Свою неформальную и нонконформистскую сущность Алик подчёркивал и внешне. Мы с Женькой старались выглядеть как добропорядочные "ботаны", носили костюмы и аккуратные причёски, а Алик наряжался как панк. Своим имиджем он заразил и Тамарку, после чего та тоже вырядилась как рокерша - выкрасила волосы в чёрный цвет (до этого была светло-русой), в Питере, куда Алик свозил её в отпуск, купила косуху...
За это своё бунтарство он однажды и поплатился. Я не знаю, в чём там точно было дело, но однажды Алик крупно поцапался с начальником. Слово за слово, они оба перешли на повышенный тон. "Пошли п...здиться!" - услышали мы голос Алика и увидели, как он хватает начальника за грудки.
Всё произошло так неожиданно и так быстро, что мы не успели опомниться. Сверху приехали какие-то люди, увели Алика с собой и больше мы его не видели. До сих пор я не знаю, где он и что с ним. Начальник после этого категорически не желал слышать никаких упоминаний об Алике. Может его выслали из Энска, может он сам сбежал... Если так, тогда странно, что он не взял с собой Тамарку. Она после его исчезновения вся извелась. Порывалась ехать в Москву, мы её еле отговорили. Скорее всего Алик подался куда-то ещё, потому что в Москве по его номеру всё время отвечали люди с восточным акцентом.
Предполагать что-то худшее мы не имели и не имеем никаких оснований. Всё-таки сейчас не тридцать седьмой год...
Впрочем, непосредственное отношение к моей истории имеет не этот случай, а одна особенность Алика. Или, скорее, не особенность, а причуда. Алик был настоящим генератором безумных идей, гипотез и теорий. Развлекался ли он таким образом или действительно во всё верил, понять было сложно. Обычно, когда кто-то врёт или сочиняет, у него может появиться непроизвольная ухмылка, по которой всё становится ясно. Алик же любую свою мысль излагал с непроницаемым выражением лица, на полном серьёзе. Какие-то его бредни были забавными и не более того, а какие-то были настолько оригинальными и крышесносными, что буквально взрывали мозг.
При этом создавалось впечатление, что Алик сочиняет их на ходу, потому что любое случайно брошенное слово, любая самая невинная фраза могли послужить триггером и запустить в его голове генератор идей. В этом смысле я иногда даже завидовал неуёмному воображению Алика.
Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров. Как-то раз Тамарка нашла бездомного щеночка на улице и решила оставить себе. Рассказывая нам об этом на следующий день, Алик помолчал и добавил:
- Вообще-то ни одомашненных, ни прирученных животных не существует. В теле человека живёт крошечный паразит, схожий с кошачьей токсоплазмой, которым заражаются только животные, вернее, некоторые из животных, а сам человек к нему резистентен. Как и кошачья токсоплазма, этот паразит меняет поведение заражённого животного, после чего оно, вместо того, чтобы жить на природе, в естественной среде, начинает проявлять иррациональную тягу к человеку и к противоестественной жизни в тесном человечьем жилище. Именно эту болезненную патологию животных мы почему-то называем "одомашниванием". А те животные, которые, как считается, неподвержены одомашниванию, на самом деле тоже резистентны к человечьему паразиту. Иногда бывает и так, что собака кусается, лошадь брыкается, а корова бодается. Обычно про них говорят, что они "сбесились", но в действительности они просто здоровы, по какой-то причине паразит на них не подействовал и они ведут себя так, как и должны себя вести нормальные животные...