– Эх, свежей баранины бы сейчас – подумал старик, вспомнив свое пребывание в степи.
В разграбленном лагере их как будто ждали. Вежливо встретили вестовые и проводили внутрь. Послы в ужасе шли между куч окровавленных доспех и гор трупов. Кочевники пировали, положив щиты на тела поверженных врагов. Послов подвели к гигантскому обгоревшему шатру царя Ассении, и впустили внутрь. На столе лежала карта, знаменитая карта Ассенийских царей, покрывавшая весь континент. Такая карта была только у них. На карте стояли дорогая посуда и явства, она уже была забрызгана жирными пятнами и вином. Сокровища Ассенийских царей были разбросаны на полу. Кочевники иногда наступали на жемчуга и изумруды своими окровавленными сапогами. Все были в доспехах, доспехи были покрыты кровью, как тоненькой сеточкой, и латы, и лица воинов были покрыты непрерывным налётом крапинок крови, от сечи, которая была сегодня. На кушетке лежал огромный раненый богатырь, часть его доспехов была снята, и два лекаря зашивали рубленую рану на его груди. Несмотря на это, бородатый великан громко смеялся и пил вино из золотого кубка. В углу шатра рыдали дюжина полу-обнаженных красавиц. Это были наложницы Ассенийского царя и его вельмож, явно уже поруганные.
– Посол Роймийо, добро пожаловать в ставку – Хан Чолон обнял его. Чолон был высокий широкоплечий воин лет 50-ти с глубоко посажеными холодными глазами убийцы и короткой треугольный бородой. От него пахло кровью, и Роймийо казалось, что он в объятьях медведя, только что задравшего человека. Роймийо поклонился ниже чем это требовалось по этикету.
– Мы в вечном долгу перед вами и вашим народом.
– Вы дрались как львы, вы если бы не выстояли, мы могли бы не успеть.
Хан Чолон был благородным воином и дальновидным политиком. То что Ассения идёт войной, он знал раньше чем Палабрийцы. Мясные лавки были в каждом городе, и все доносили в ханскую ставку. Он собрал кочевников, подошел к границе Палабрии, и ждал пока армии горожан измотают друг друга. Увидев, что Ассенийцы побеждают, он стал ждать, когда их боевой настрой смениться эйфорией, предвкушениям кровавого погрома. И этот час настал. Если бы они опоздали, и Палабрийцы уже привели бы в исполнение свой кровавый план, ни один мускул бы не дрогнул на его лице. Роймийо смотрел на стол. Он нормально не ел уже давно.
– Как у вас в крепости с продуктами? – спросил Чолон.
– Неважно – ответил Роймийо – всех крыс три дня назад съели.
– Отправьте сегодня же обоз, возьмите сколько продуктов вы хотите, пусть ваши люди поедят досыта, они этого заслуживают.
Роймийо поклонился прижав руку груди.
– А можно мне вон ту баранью ногу прямо сейчас, пока я посылаю за обозом – очень хотелось сказать ему.
– Завтра утром я приду посмотреть город – продолжал Хан.
Роймийо не знал что ответить, он пытался открыть рот, но Хан уже отвернулся от него, вернувшись к своим соплеменникам, и нукеры, буквально вытолкали посольство из шатра.
– Завтра утром ворота города должны быть открыты – сказали послам.
– Ну как же … на каких условиях … гарантии … – мялся Роймийо.
– Если ворота не будут открыты утром, к вечеру не будет ни ворот ни стен – сказали ему.
В шатре раздались смех и вопли, видимо опять принялись за наложниц. Послов проводили до границы лагеря.
Оставалось надеется только на милость кочевников. С обессилевший поредевший армией, они не продержаться против этих варваров и дня. Но как объяснить это королю? Роймийо решил вначале накормить его. Когда обоз с продуктами прибыл, и двор поел досыта, Роймийо объяснил ситуацию.
– Если мы не откроем ворота, они их откроют сами, у нас просто нету другого выбора, как надеется на их милосердие. – Закончил он.
– На милосердие варваров? – возмутился один из министров – завтра нам всем конец.
– Они могли бы нас всех отправить вот это едой, но мы же живы!
Базиликку чуть не поперхнулся.
– А может отправлять врагов это не в их правилах, не по-солдатски?
– А нападать на спящих противников – нормально? Они всё сделали бы для победы, также как любой другой народ.
Этот довод убедил Базиликку.
– Мы впустим их завтра в город. Торговаться с ними сейчас бессмысленно. На всякий случай вооружите всех, пусть у каждой матери будет под платьем кинжал.
Утром Палабрийцы открыли городские ворота. Но кочевники не спешили, они возились с обозом, как будто собираясь в путь. Только поздним утром они построились у городских стен. Это было внушительное зрелище: конное войско приняло форму гигантского полумесяца – тяжелая кавалерия на правом фланге, легкая – на левом, а посередине – ханская гвардия. С изумлением, Палабрийцы обратили внимание на то, что армия кочевников гораздо более малочисленная, чем былая армия Ассении, и чем армия, которая была у них, до войны. Вчера, во время сражения, всадники беспрестанно снующие по полю боя, произвели на них впечатление бесчисленных. Первый отряд степняков вошёл в город и занял позиции по обеим сторонам ворот. Было понятно, что эти люди останутся охранять ворота, на случай какого-то подвоха со стороны Палабрийцев. Десятки воинов забрались на стены. Горожане им не препятствовали, это было бесполезно. Манёвр длился мучительно долго, Палабрийцы никак не могли понять, будут кочевники их резать сегодня или нет. Наконец-то Хан со своей гвардией медленно въехали в город. К огромному облегчению горожан, основная армия степняков осталась за городскими стенами. Роймийо встретил хана глубоким поклоном и стал показывать ему город. Кочевники с огромным любопытством смотрели вокруг, многие были в городе первый раз. Долго осматривали стены и башни, о чем-то переговариваясь.
– Ну все, обсуждают, как города брать, конец пришел цивилизации – вздохнул Роймийо.
Они медленно двигались верхом по городским улицам, посмотрели рынок и торговые ряды, с интересом рассматривая хорошо одетых и чистых горожан. И те смотрели на них с благоговением и ужасом. Ханская гвардия состояла из нескольких сотен облачённых в сталь гигантских воинов. Их доспехи были украшены мехами. Лица покрыты шрамами. Было видно что кроме убийства и насилия, эти люди не знали ничего. Очень сильно пахло потом и конским навозом. Доехав до храма, Чолон направился внутрь прямо на коне. Священнослужители преградили ему дорогу, верховный жрец схватил коня за уздцы костлявыми руками.
– Это храм святой, язычник!
Жрец был в длинном, расшитом золотом голубом халате, длинные седые волосы ниспадали на белый воротник. Ханские нукеры оттащили его в сторону, бросили о земь, пиная ногами, и отделали нагайками на глазах у всех.
– На коне в храм! – плакал жрец – Кощунство! Варварство!
– Хан не ходит пешком – объяснил ему старший нукер, просунув сложенную нагайку ему под бороду и приподняв ею за подбородок – Хан делает что хочет.
– Если бы не он, Ассенийцы уже бы сожгли тебя вместе с твоим сараем – добавил Роймийо.
Жрец уполз в сторону, встал на колени и стал горестно молиться, воздев руки к небу. Остальные жрецы разбежались.
Хан и его вельможи гарцевали верхом внутри храма. Степняки были язычниками. Они поклонялись солнцу и ветру, у них был бог войны, и бог смерти и много других богов на разные случаи жизни. Палабрийцы верили в одного бога. Храм был украшен росписями о его деяниях. Вот он открывает океан, как книгу, чтобы спасти затонувший корабль. Вот излечивает прокажённых. Вот искупает деяния грешников.
– Вы молитесь богу, который проповедуют любовь, равенство и милосердие, а сами кроме интриг, междоусобиц, и порабощения друг друга, не знаете ничего. Мы поклоняемся волку, а мы волки и есть. Верны себе. – Думал Чолон.
Он ухмыльнулся и выехал из храма. Кочевники двинулись в сторону городской площади. Базиликку и его двор ждали их там, намеренно не облачившись в доспехи, чтобы этим показать свою покорность, безоружные, и пешие.
– Я навек твой слуга и младший брат – прижав руку к груди, Базиликку поклонился Чолону.
– Мы братья близнецы – ответил Чолон – соседи всегда должны выручать друг друга. Ассения – чума, пожиратель царств и их нужно было остановить. Много ваших полегло?
– Половина тех кто могут держать меч – ответил Базиликку с горечью.
– Вы храбро сражались и долго сдерживали их натиск. Пока армия Ассении ослаблена, я хочу ударить по их столице. Я оставляю тебе их обоз, сохрани его для меня, я его подберу на обратном пути.
– До последней монеты спросишь с меня – Базиликку опять поклонился.
– А также пленных, можешь их казнить, можешь отправить на какие-то работы, я не могу их тащить с собой, они замедлит моё продвижение.
– Я найду им что делать – ответил Базиликку радостно.
– Но самое главное, это мои раненые бойцы. Я оставляю с тобой своих раненых воинов, пожалуйста займись ими.
– Их будут лечить дворцовые лекари, как будто это мои дети.
– До встречи, король! – Чолон поднял вверх руку, подчёркивая равный статус Базиликку.
– До встречи, Хан – Базиликку опять поклонился.
Чолом развернулся, и его кавалькада двинулась из города. Базиликку был счастлив: кочевники прискакали из степи, изрубили его врагов, не сделали его вассалом, не просили дани, оставили ему весь Ассенийский обоз с сокровищами и рабов. Точно варвары, не дать ни взять.
– Лучших лекарей для их калек, иначе потом доктора понадобятся нам – сказал он Роймийо.
***
Нойко был из знатного рода. Его отец был приближенным Астара, отца Чолона, легендарного хана, объединившего степь. Мать Нойко умерла когда он был совсем ребёнком, и его воспитывали бесконечная череда кормилиц и бесчисленных наложниц отца. Отец погиб в сражении, и подростком Нойко было отдан на воспитание дяде, Шобергу. Шобергу был советником Чолона, вторым человеком в степи. Полный, почти круглый, он был рубакой, и было непонятно, как такой толстый человек может умело обращаться с саблей. Шобергу был хитёр, как лис. Чолон был дальновидным политиком, но Шобергу дополнял его. Вместе они составляли непобедимый тандем. У Шобергу было восемь дочерей от разных жён и наложниц, но ни один из его сыновей не выжил. Нойко был ему сыном, которого у него никогда не было. Шобергу сам учил его держаться в седле, стрелять из лука, держать в руках меч. Нойко рос потенциальным принцем крови, и все это знали. Но он относился к заискиваниям сверстников снисходительно. Нойко был молод, его интересовали охота, сражения и девушки, а не политика и власть.
Наконец-то дали приказ наступать. Они неслись из за крепости, после часов ожидания, неудержимой конной лавиной на врага. Атака была в чем-то скучной. Ассенийцы шатались как пьяные, застигнутые врасплох. Кочевники рубили их сплеча. Наконец Нойко заметил достойного соперника. Раза в два старше его, лет сорока, пеший, он держал оборону против десятка степняков. Ворвавшись в круг, Нойко объехал воина и спешился, отдав коня ездовому.
– Пусть примет смерть от равного – сказал он солдатам – направляя на Ассенийца меч.
Тот мрачно улыбнулся и вступил в бой. Ассенийский воин был измотанный, доспехи на нём были одеты как попало. Нойко из вежливости пофехтовал с ним, потом, одним ударом распорол ему живот ниже панциря, где не было доспех. Ассениец подобрал кишки и бросился на Нойко. Вздохнув, Нойко ударил его в грудь мечом, поверх брони, проткнув воина насквозь. Слабо улыбнувшись, солдат шагнул вперёд, ещё более нанизывая себе на меч Нойко, достал из-за спины кинжал, и быстро засунул его в щель в доспехах кочевника. Он ещё раз слабо улыбнулся, и умер. Мир закружился в глазах Нойко. Он видел, как к нему бежали нукеры. Его ординарец, великан Тахтан, нёсся к нему через поле боя, разбрасывая Ассенийцев боевым молотом. Его наспех перевязали, и понесли на руках ставку, к знахарям. Все понимали, что если Нойко умрёт, никому не сносить голов.
***
Прозрачная вышитая занавеска из неизвестной ткани бессильно колыхалась на ветру. Нойко открыл глаза. Дворцовая комната, странная мебель, огромная кровать.
– Где я?! В плену?! Нет, не может быть, тогда условия не были бы такими шикарными. Что это?! Рай? Но почему тогда боль, туман в глазах и слабость?..
Знахари поили его живительным бульоном через трубочку, и перевязывали рану. Нойко стал поправляться. Вскоре реальность стала приоткрываться ему. Он был в Палабрии с двумя десятками других раненных. Войско ушло брать столицу Ассении. Горькая тоска охватила Нойко. Возможность вечной славы была упущена. Его братья сейчас рубятся в битве, которая бывает раз в тысячу лет, а он лежит здесь беспомощный на шёлковых простынях. Рана заживала медленно, и через некоторое время, Нойко смог ходить, опираясь на меч. Большинство остальных раненных были простые солдаты, они занимали квартиры внизу, вокруг двора, и были счастливы от происходящего. Первый раз в их суровой жизни, им не нужно было тяжело работать или воевать. Их лечили, еды было вдоволь, не нужно было целыми днями пасти скот или болтаться в походах. Из дворян был только Нойко, и сухопарый угрюмый старик Брахо. Брахо был молчалив, рот открывал изредка, только чтобы сказать какую-нибудь гадость, задевающую всех.
– Как здорово, не придётся ни с кем общаться – обрадовался Нойко.
Солдаты относились к нему и к Брахо с отчуждённым почтением и держались между собой. Язык в Палабрии был очень похожий на чём говорили в степи, но читал Нойко мало, откуда в степи книги. Обезумев от скуки, он стал заниматься в дворцовой библиотеке, в Палабрии хранились манускрипты, восходящие к началу времён. Он сидел там часами, с трудом складывая слова. Библиотекарем был грузный седой книжник, ему помогала в работе его дочь – юная Альмека. Она была белокожей хрупкой девушкой с золотыми волосами и голубыми глазами. Они днями просиживали за старинными книгами, Альмека помогала Нойко разбирать древние письмена. Скоро он читал уже свободно. Он изучал мифы и легенды, истории народов и их верования, читал про древних царей, деяния которых создали мир, в котором он жил. Иногда они гуляли с Альмекой, она помогала ему идти по тенистому дворцовому саду. Когда их руки случайно соприкасались, она краснела, и смотрела на Нойко, смущённо и преданно. Они нравились друг другу, но Нойко думал: она такая хрупкая, как бы не придушить её случайно в объятиях, в первую ночь. Да и какие дети будут от такой худышки.
Утром в дверь постучали; это принесли одежду, сшитую для Нойко. Он сидел на кровати и смеялся, думая что у него сейчас разойдутся швы. Кружевные рубашки, обтягивающие панталоны, башмаки с бантами. Что это за наряды?! Нойко долго вертел в руках башмак. Кожа была выделана отменно, и шитьё было исключительно тонким. Размер бы поменьше, обувь сгодилась бы для какой-нибудь аульной модницы. В дверь снова постучали. В комнату вошёл разряженный молодой аристократ. На нём был расшитый золотом кафтан, обтягивающие панталоны, на поясе красовался короткий меч, казавшийся игрушечным.
– Меня зовут Дорильо – изысканно поклонился он – мне поручено сопровождать вас и показать дворец и город. Как вам работа наших портных?
Нойко стоял посередине комнаты, полуголый, в тесных Палабрийских штанах, и опирался на меч. Его разбирал смех.
– А мужскую одежду они смогут пошить? – не выдержал он.
Дорильо изо всех сил пытался сдержать злобную гримасу. Его красивое лицо исказилось, и губы задёргались. Нойко понимал, что только что оскорбил дворянина, равного себе, но Палабриец ничего не мог поделать в этой ситуации. Перед ним стоял раненый герой-освободитель, и ни о каком конфликте не могло быть и речи. Нойко догадывался, что тот видит в нём лишь неотёсанного мужлана, волею судеб заброшенного в их странный мир.
– Я пошлю за портными – сдержанно прошипел Дорильо – уверен что они смогут вам что-то подобрать. – и придерживая игрушечную шпагу, он вылетел из комнаты, стуча каблуками.
Нойко провёл пол дня разбирая одежду, оставленную с трофейным обозом Ассенийцев, и с трудом смог найти себе несколько костюмов. Дворцовые портные их подлатали, и подогнали под его размер. Его стали приглашать на дворцовые ужины, это были чрезвычайны скучные вечера, где простой прием пищи был превращен в бесконечный ритуал, и еда и разговоры были подчинены бессмысленному регламенту. Но Альмека с радостью сопровождала его, если он её приглашал.