Перкау тепло усмехнулся.
– Ты никогда даже не говорила с ним и не смотрела ему в глаза.
– Я видела его суть, когда убеждала его вернуться. Моё сердце тянется к нему. Как будто мы уже знали друг друга прежде.
– Если он узнает нашу тайну, тень накроет не только нас с тобой, но и весь этот храм.
– Он не накликает на нас беду, я точно знаю это, – ответила Тэра, чувствуя небывалую уверенность, правильность своего выбора. – Если тень и придёт, то не по его воле.
– Ох, девочка… Страж Порога предназначил нам в Своих планах роль даже важнее, чем та, к которой мы были готовы. Всё это время мы жили уединённо, а теперь, похоже, втянуты в дворцовый заговор. Тот, кого ты спасла, – не просто член семьи Владык, в жилах которых течёт кровь благословенного Ваэссира. Мы стали невольными участниками событий, в которые вовлечены силы могучие и опасные. Их жертвой должен был пасть Хэфер, наследник трона Таур-Дуат. Кто-то хотел погибели старшему сыну Владыки нашего Секенэфа, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. И мы помешали этой погибели наступить, хотя наше дело – лишь оберегать священный покой мёртвых Западного Берега да готовить тела умерших к перерождению.
Девушка замерла, недоверчиво глядя на учителя, а потом перевела взгляд на чёрного пса. Тот всё это время слушал разговор очень внимательно. Чёрные шакалы и псы считались глазами и ушами Ануи, Владыки Мёртвых, на земле. По легендам, именно его псы проводили души по опасным тропам Западного Берега на иных планах бытия. Тем более символично было, что этот пёс привёл Перкау к маленькой Тэре когда-то, и он же указал ей дорогу к месту нападения на царевича Хэфера. Спасти и провести душу…
– Царевич, назначенный Владыкой в преемники… Что ж, значит, Страж Порога тем более не простит нам ошибки, если мы таковую посмеем допустить, – сказала Тэра, не сомневаясь ни мгновения, и поднялась. – Я возьму с собой лиру и позабочусь о том, чтобы он никогда не увидел моего лица. Отведи меня к царевичу, учитель.
Перкау посмотрел на неё со смешанным чувством – гордости и глубокой печали одновременно – и медленно кивнул.
Верховный Жрец Перкау обещал, что, возможно, путеводная музыка ещё зазвучит для него. Она вернулась к нему во снах – манящая, тихая, но настойчиво пробуждающая силу жизни в его измученной плоти. Она помогала разжечь огонь его дыхания и ускорить потоки животворных вод в его теле. Она отгоняла пугающие тени, которые снова стали его неизменными спутниками.
Хэфер жалел лишь о том, что не мог приблизиться к ней. Иногда ему казалось, что музыка обретала плоть и касалась его тела так же, как касалась его духа – нежным согревающим объятием, едва ощутимым пожатием рук, тонкими пальцами в волосах. Жрецы опаивали его целебными снадобьями, позволявшими уберечь и накопить силы телу, но замутнявшими разум. Границы между сном и явью почти стёрлись. Он не различал, где была жизнь, а где – лишь мечта о жизни.
По мере того как силы понемногу возвращались к нему, Хэфер снова начал приходить в себя. В редкие мгновения бодрствования с ним говорил Перкау. Но жрец оставался безучастным к любым его просьбам о том, чтобы узнать музыку ближе. Хэфер копил в себе силы, чтобы проснуться и познать не только духом, но и своими земными чувствами то, что происходило рядом с ним, пока он пребывал между жизнью и смертью. Он страстно желал этого, но и боялся – что если это был лишь сон?
Однажды ночью ему удалось преодолеть навеянное затяжной болезнью и снадобьями полузабытьё. Комната была погружена во мрак, глубокий даже для глаз рэмеи. На краю его ложа сидела женщина и пела тихую песню, аккомпанируя себе на ритуальной лире. Хэфер не видел ни рук жрицы, ни тем более её лица, скрытого покрывалом, но запомнил земное воплощение её голоса, духовное отражение которого он успел узнать так хорошо и близко.
Царевич чуть улыбнулся, почувствовав необъяснимую радость. «Значит, воля Стража Порога, отогнавшая мою смерть, всё же имеет облик и на земле…» – подумал он, снова проваливаясь в сон.
Глава 6
4-й месяц Сезона Половодья
Они сидели во внутреннем саду у фонтана с лотосами, – это место прекрасно подходило для размышлений и уединённых бесед. Ветер играл рябью на воде, целовал лепестки белых цветков, шептался с ветвями тамарисков… Солнечный свет, лившийся сквозь густую листву раскидистых сикомор, ласкал кожу.
Анирет, расположившаяся у ног отца, чувствовала спиной исходившие от него надёжность и защиту. Горечь утраты не сумела пошатнуть столп, на котором держалось благополучие Таур-Дуат. Император по-прежнему был силён… и опасен для своих врагов. Но многие при дворе уже начинали задумываться, отчего Владыка до сих пор не предпринимал никаких действий против мятежников и сдерживал боевой пыл своего сына. Ренэф жаждал совершить военный поход на Лебайю. Он не скрывал своих настроений перед вельможами и военачальниками. Разве не желал мести сам Секенэф? Тот же вопрос заботил и царевну.
Сейчас Владыка отдыхал от дневных забот, пребывая в собственных думах. Когда отряд Паваха вернулся ни с чем, Император был страшно разгневан. И хотя гроза быстро миновала, Секенэф стал ещё менее разговорчив, чем со дня получения страшной вести о гибели Хэфера. Что-то происходило внутри него, но пока воля Императора не давала этому выхода.
– Что ты думаешь о втором послании бальзамировщиков, отец? – тихо спросила девушка, поднимая голову.
Помимо письма жреца, которое доставил Павах, немногим позже прибыло ещё одно небольшое зашифрованное послание.
Золотые глаза Секенэфа сузились, и взгляд, подёрнутый дымкой раздумий, прояснился, стал острым и хищным, как у сокола – священной птицы их предка Ваэссира.
– Речи жрецов Стража Порога осторожны. Они боятся говорить открыто, однако их скрытое предупреждение своевременно.
– Ты хочешь вызвать их в столицу на разговор?
– В том нет нужды. Мне очевидна их лояльность – они по собственной воле проводили верных мне солдат даже в помещения, не предназначенные для непосвящённых. Дважды. В обычных условиях жрецы ревностно хранят свои тайны даже от императорской семьи. Этот акт доверия я не могу не отметить. К тому же, храм и некрополь лежат на моей земле. Хэфера там нет…
Анирет опустила голову. Она всё ещё надеялась.
– Никто не сможет пересечь тамошние границы без моего ведома, – продолжал Император. – И никто их не покинет. О том я позаботился. Моё внимание нацелено на границы с Лебайей. Иногда, чтобы получить желаемое, нужно нанести быстрый удар. Иногда же… необходимо выждать, подобно тому, как выжидает лучник, наблюдая за целью, выбирая нужный момент.
– Никто не смеет упрекнуть тебя в бездействии. И я не посмею тем более.
Владыка вздохнул:
– Горе ослепляет меня, но я непременно пойму, куда указывает мне псоглавый Бог, найду источник угрозы. А пока будь очень осторожна. Нет ничего хуже войны, начавшейся в собственном доме.
– Но мы хорошо защищены. Думаешь, эльфы могут нанести ещё один удар изнутри? – испуганно прошептала Анирет.
– Не только эльфы, милая, – Император усмехнулся и погладил дочь по голове. – Я много лет сражался с ними и много лет вёл с ними дела. Есть среди них и более достойные и более благородные, чем некоторые из моих подданных.
– Мне казалось, ты должен ненавидеть их…
– Многим казалось так. Каис, – он произнёс это имя с неизменным теплом, – погибла во время войны с потомками фэйри, это правда. Но не их стоит за это винить, а своих. Точнее, тех, кого мы считали своими.
– Я… не знала, – потрясённо вымолвила Анирет.
– Легко вложить оружие в руки старого врага и представить дело соответствующим образом. Куда как сложнее – разобраться в том, что в действительности произошло. Мать Хэфера погибла от рук рэмеи – тех, кто воспользовался смутным временем и так жестоко напомнил мне о необходимости сохранения силы крови в императорском роду.
Его губы сжались в узкую полоску, а лицо стало точно у каменной статуи. В глазах же тлели искры давным-давно подавленного гнева. Анирет не отодвинулась от него, но не решилась задавать вопросы, потому что даже ей сделалось не по себе.
– Какая ирония, не правда ли? – продолжал Император. – Наш народ так ценит… Любовь. Наш народ ожидает, что наследники Ваэссира будут обретать воплощение Золотой в своих царицах, ведь только в божественном, осиянном свыше союзе возможно зачать наследника крови. Владыка может получить любую женщину в пределах Таур-Дуат, и почти любая почтёт это за честь. Но не Владыка выбирает себе царицу… Это не упомянуто в Законе, но так есть. Магия, текущая в жилах древних родов, и древо душ каждого такого рода имеет значение. Дабы не померкла Сила в крови наследников Ваэссира, мы должны брать в жёны тех, кто ведёт свой род со времени Первых Договоров. Позволено ещё жениться на женщинах из побочных ветвей рода Эмхет, если в них сильно́ наше прошлое наследие. Неважно, кого мы любили на самом деле, союз Ваэссира Эмхет и Золотой Хэру-Хаэйат освящал рождение каждого наследника… Иногда кто-то из нас шёл против ожиданий, выбирая себе супругу по сердцу и не ища утешения в объятиях других. Не всегда… но бывало, что за это приходилось дорого платить. Власть Императора зиждется не только на божественном происхождении и на том, что мы воплощаем, пропускаем сквозь себя на земле, но и на нашем окружении. Это как тело, содержащее блистательный дух – искру первого Эмхет. Но если тело поражено болезнью, если оно восстаёт против духа – оба пострадают.
– Поднять руку на одного рода Эмхет – кощунство, за которое карают Боги, – прошептала Анирет.
Всё это время её мучил один вопрос: Боги ли покарали Арелей, стоявших во главе заговора против Хэфера?
Она знала, что изувеченное тело Метджена и едва живого Паваха нашли в дальнем поместье эльфийского торговца Тремиана Ареля. Но, как и многие при дворе, она не до конца понимала, к чему были такие зверства – уже после того, как израненных после нападения телохранителей пленили. Павах говорил, что никаких ценных сведений об императорской семье у них вызнать не пытались. Жестокость была бессмысленной и могла быть продиктована разве что местью за что-то. Как бы то ни было, спросить за эти преступления было не с кого – никто из Арелей так и не предстал перед судом Владыки, предпочтя умереть раньше. Но все доказательства говорили против них.
Император был разгневан и опечален, но не больше, чем дядюшка Хатепер, друживший с Тремианом. Анирет помнила, что после того как Великий Управитель тщательно осмотрел доставленное солдатами тело, он о чём-то долго говорил с её отцом. Что сделали с останками Арелей после того, как солдаты доставили их Императору – были ли они осквернены за измену или же переданы в Данваэннон – царевна не знала и не посмела спрашивать.
Секенэф меж тем грустно рассмеялся.
– Ты даже не представляешь себе, какими благородными целями мужчины и женщины порой оправдывают даже самые низкие свои поступки. А иной раз никакой высокой цели и не требуется, но тогда и до божественного наказания таким преступникам нет дела. Вот для чего есть суд земной, но он тоже должен быть справедлив. У меня есть свои подозрения, но я не могу позволить боли править моими суждениями. Я выжду… и нанесу удар точно в срок.
Его взгляд снова стал холодным и хищным, и у царевны не осталось сомнений, что Владыка уже наметил цель. И тогда она задала другой беспокоивший её вопрос:
– Почему ты не назовёшь Ренэфа своим наследником?
Император нахмурился и отмахнулся.
– Потому что он пока не готов. Владыка – это не только солдат, это ещё и целитель своей земли. Если я дам Ренэфу волю, он развяжет новую войну с нашим могучим соседом по ту сторону гор, как когда-то сделал мой отец. На моём веку наш народ достаточно напоил землю кровью. Сейчас Таур-Дуат нужен правитель, имеющий мудрость и милосердие. Мне пришлось научиться сочетать в себе и то, и другое. Хэфер… – его голос дрогнул, но потом снова зазвучал твёрдо, – Хэфер был в большей степени целителем земли, чем военачальником. Но и он способен был в случае нужды призвать разрушающую силу Сатеха, Отца Войны. Я знаю это, пусть некоторые и сомневались в нём.
– Но Хэфера… больше нет, – с усилием произнесла Анирет. – Ренэф – твой следующий наследник.
Секенэф протянул ей руку и заставил подняться, а потом усадил рядом с собой. Он погладил девушку по её иссиня-чёрным волосам, провёл кончиками пальцев по рогам – по форме они повторяли его собственные, но были изящнее и легче.
– Ты можешь стать целителем, – произнёс он мягко. – Таур-Дуат не нужна новая война – это будет бедой для нас даже в случае победы, которую мы не одержим, а… потерпим. Но ты способна обратить свой взор вглубь наших проблем, помочь стране восстановиться. Взор же Ренэфа устремлён далеко за пределы наших земель – к новым завоеваниям.
– Я не могу, – выдохнула Анирет, расширенными глазами глядя на отца. – Я – женщина, и я не последняя в нашей ветви.
– Императрица Хатши, да будет благодатным её отдых у Вод Перерождения, тоже была женщиной. И некоторые другие до неё.
– Но я совсем не желаю власти.
– И всё же в тебе есть то, что способно будет принять её, – взгляд Императора был полон искреннего сочувствия. – Я знаю, какую тяжёлую ношу возлагаю на тебя. Знаю, что лишаю тебя выбора, жизни, любви… Но лишь на тебя я теперь могу надеяться. Ты нужна мне и нашей возлюбленной земле.
Анирет почувствовала внутренний холод. Отец чуть сжал её плечи, серьёзно глядя в глаза. Он не шутил и не намерен был отступать. Весь масштаб его плана постепенно открывался перед ней. Его решения уже не казались ей недальновидными – теперь, когда она понимала.
Девушка подумала об устремлениях своего сердца, о той жизни, которую она так и не сумела даже начать проживать сполна, о любви, которую теперь так и не доведётся испытать. Эмхет не принадлежали себе, но более всех – те Эмхет, что занимали трон.
В глазах застыли непрошеные слёзы, но царевна медленно кивнула, принимая выбор своего Владыки.
– Я буду просить род Таэху о великой милости, чтобы они отдали тебе одного из своих мужчин как верного и могучего союзника и спутника, – сказал Император, запечатывая этими словами своё решение. – А когда придёт мой срок уйти на Западный Берег, вот что тебе надлежит сделать…
Наклонившись к ней, Секенэф зашептал ей одну из величайших тайн семьи Эмхет – формулу призыва Силы Ваэссира в тело.
Верховный Жрец как-то обмолвился, что когда сил наследника начнёт хватать на выздоровление, в музыке больше не будет нужды. Сам Хэфер хотел победить немощь, хотел вернуться на Берег Живых окончательно, но мысль о том, что он больше не услышит исцеляющей песни, глубоко печалила его. Скрыть выздоровление от служителей Ануи было невозможно, и потому он не мог больше медлить. Царевич вкладывал всю свою волю, чтоб хотя бы ненадолго пробуждаться ночами и по-настоящему слышать жрицу, если уж разглядеть её было не дано. Не раз он хотел заговорить с ней, но боялся спугнуть. А однажды удача сама пришла ему на помощь…
В ту ночь жрица снова сидела рядом и пела. В какой-то момент она тихонько отложила лиру, хотя и не прервала песнь. Хэфер не шевелился, стараясь не выдать себя даже изменившимся дыханием, и наблюдал за ней сквозь приоткрытые ресницы. Он с трудом различал в темноте её движения, поэтому можно было не беспокоиться, что она, в свой черёд, способна увидеть едва уловимую дрожь его век.
Женщина склонилась над ним, опираясь на руку, и отвела пряди волос с его лица, а потом застыла, точно любуясь, что, конечно, едва ли было возможно во мраке настолько глубоком. Кожей Хэфер чувствовал её дыхание – словно дуновение лёгкого бриза касалось его вместе с тихой песнью.
– Останься со мной, прошу, – проговорил он в темноту чуть слышно.
Жрица приглушённо ахнула от неожиданности и отшатнулась, но он успел осторожно перехватить руку, на которую она опиралась.