– Искренне надеюсь, что ты ничего не утаиваешь от нас, мудрейший, – нахмурился Павах, и в его голосе зазвучали нотки угрозы.
– Утаиваю? – бальзамировщик рассмеялся, и голос его стал неприятным, колючим. – По силам ли тебе были бы таинства смерти, юноша, даже если б я действительно рассказал тебе всё, что знаю?
Рядом со служителем Ануи тенью возник большой пёс, чёрный с проседью. Павах невольно отступил на шаг. Он понял вдруг, что воины не помогут ему, что сейчас здесь были только он, жрец и этот пёс – вестник самого Стража Порога, читавшего в душах живущих любые секреты.
– Лучше тебе не возвращаться сюда больше, – вдруг посоветовал ему жрец. – Не знаю уж почему, но тебе не рады здесь.
– Я пришёл не по своей прихоти.
– Я понимаю. Но совет мой всё же прими… – жрец задумчиво посмотрел куда-то за спину Паваху и закончил: – А на твоём плече сидит чужая смерть. Вот почему ты дряхлеешь, несмотря на молодость тела.
Воин почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а глубинный страх крепче сжал свои когти вокруг его позвоночника. В последнее время он и без того боялся оборачиваться, а слова жреца словно придали форму его безликим кошмарам.
– Я проклят? – прошептал он. – Ты видишь это, мудрый?
– Я вижу, но помочь тебе не в моих силах. Судия не даст мне на это дозволения. Возможно, ты сам знаешь, почему всё так, а не иначе, но мне о том неведомо, – бальзамировщик развёл руками. – Боги не всегда открывают Свой замысел даже жрецам.
– Я должен исполнить свой долг перед Владыкой, – сказал Павах.
Чувство долга придало ему силы бороться со страхом.
Жрец покачал головой.
– Вести доходят до нас медленнее, чем гружёные баржи – до дальних пределов Империи. Да ведь и мы сами – один из этих дальних пределов, чего уж там. Мы постараемся помочь Владыке, чем сумеем, в этом не изволь сомневаться. Это и наш первейший долг тоже – служить Богам и тому, кто воплощает Их Закон на земле.
Павах медленно кивнул, едва вникая в суть слов жреца, – сейчас его мысли занимало лишь то, что он не может сдержать свою клятву. Но фраза служителя Ануи о чужой смерти за плечом проникла глубоко в его разум, подпитывая страх.
– Так тебе передать мумию воина? – спросил бальзамировщик. – Над ней ещё предстоит поработать, но если Владыке угодно…
«Если же тебе доведётся найти останки предателя – сделай то, что повелит тебе справедливость…»
Император испытывал его, не иначе. Согласно Закону, останки Сенахта нужно было рассечь на части и бросить в пустыне, а не предавать погребению. Но как смел он совершить такое кощунство здесь, под взглядом Самого Стража Порога, который ведал истину?..Павах хотел было попросить жреца хотя бы показать ему мумию, но понял, что был не в силах даже смотреть на то, что осталось от его боевого товарища. Хватило с него пыток Метджена.
– Вы – те, кто освящает тела… но и те, кто оскверняет их для подготовки, нарушая целостность священного сосуда, – сказал Павах. – Ты сможешь сам сделать то, что нужно, мудрейший? Согласно воле Владыки, предатель должен понести наказание.
Верховный Жрец усмехнулся и покивал в ответ не то на слова воина, не то на свои собственные мысли.
– Несомненно, предатели будут наказаны. Ваэссир защищал нашего бедного царевича. Его проклятие найдёт всех, кто причастен к нападению.
– Истинно так, – холодно подтвердил Павах.
– Что до твоей беды – обратись к столичным жрецам, – доброжелательно посоветовал ему бальзамировщик. – Они умнее и талантливее нас. Лучшие умы ведь остаются в городах, а здесь у нас… сам видишь.
«Никто не поможет мне, – обречённо подумал Павах, чувствуя на себе тяжёлые невидимые взгляды мёртвых и их божественного покровителя. – Я должен узнать, что стало с телом Хэфера… Только это если не спасёт меня, то хотя бы облегчит мою участь…»
Молчание затягивалось.
– Спасибо за совет, мудрый… Хорошо здесь у вас, я даже не ожидал, – вздохнул Павах, нервно поведя изувеченным хвостом.
Движение прогнало по позвоночнику привычную уже вспышку боли, и воин поморщился. На самом деле Павах не хотел оставаться в храме ни одной лишней минуты. Но он готов был поспорить, что жрец знал больше, чем говорил. Да и царица не просто так указала на это место. Нет, Павах совершенно не хотел оставаться ночевать в тени этих стен, но он должен был узнать у жрецов больше.
– Оставайтесь сколько нужно, – пригласил бальзамировщик. – Мы можем проводить вас к захоронению.
– Благодарю, – Павах склонил голову и устало потёр лоб.
Готов ли он был вернуться на место ужасного боя? Едва ли! Как не готов был увидеть останки Сенахта. Но что он скажет Анирет, которой обещал узнать, что сталось с телом брата? Что доложит Императору и царице?..
Скрепя сердце, Павах отдал отряду приказ: оставаться здесь ещё два дня. Перкау предложил показать ему весь храм. Воля Владыки открывала любые двери, хотя в каждом святилище, безусловно, были свои тайники.
В ту ночь Павах почти не спал. Его мучали вопросы: что он расскажет по возвращении в столицу? Были ли у произошедшего в пустыне другие свидетели, кроме песчаных ша? Он отчаянно хотел верить, что жрецы Ануи действительно ничего не видели и не знали. «В конце концов, – успокаивал себя воин, – если бы бальзамировщики узнали меня – они бы уже постарались подороже выторговать своё молчание».
Глава 5
3-й месяц Сезона Половодья
На следующий день Перкау сам вызвался проводить воинов Императора к месту нападения на царевича. Сопровождала их пара крепких чёрных псов. Отряд быстро преодолел путь, по воле Ануи проделанный Тэрой больше месяца назад. В тот день девушка, обычно не выходившая за пределы храмовых земель, разве что не бегом покидала святилище. Зов Стража Порога и Его священные псы указали ей дорогу сюда… к кровавому пиршеству ша, по странному проявлению божественной воли отдавших ей единственного выжившего. Едва выжившего.
Позже, когда Перкау со своими братьями и сёстрами по культу также посетил место битвы, чтобы похоронить мертвецов, Верховный Жрец сумел частично восстановить ход событий. Чудовища разорвали наёмников, но они же не подпустили людей к маленькому островку посреди этого безумия и не позволили добить того, к чьему телу сами даже не притронулись. Зато они пропустили Тэру и псов, после чего исчезли в песках, больше не интересуясь своей добычей. Сложно поверить, но священные звери двух Божеств будто бы пришли к некоему безмолвному согласию – ша передали тело царевича псам. Такое странное единение воли Ануи и Сатеха Перкау встречал очень редко. Ему о многом, очень о многом нужно было подумать…
Прибытие второго отряда почти не удивило его. В столице происходило что-то, чего он не понимал. Не понимал он до конца и то, почему Бог, которому он служил, запрещал выдавать местонахождение царевича даже самому Владыке. Но то, что наследник за свою недолгую жизнь вольно или невольно нажил немало врагов, причём, скорее всего, в близком окружении, было очевидно.
В ночь перед прибытием отряда Паваха к храму приходил один из песчаных ша и долго стоял напротив статуй шакалов Ануи. Зверь удалился лишь когда Верховный Жрец вышел ему навстречу, и то не сразу. Он не нападал, только смотрел, переминаясь на мощных покрытых красно-рыжей шерстью лапах. Перкау знал, что находился под защитой Стража Порога, пока не пересекал невидимой черты. Но бальзамировщик понимал: ша пришёл не для того, чтобы напасть. Владыка Пустыни, Отец Войны, к которому даже Императоры взывали лишь в случае крайней нужды, посылал жрецу предупреждение. Весть чудовища была недвусмысленной: враг у порога. Сатех мог быть сколь угодно противоречивым и непредсказуемым Божеством, но именно к нему взывали воины Таур-Дуат, когда приходило время сражений. Его жестокая сила защищала пределы Империи. И Перкау был встревожен этим знаком, предчувствуя поступь перемен.
Стоя в стороне, жрец наблюдал за тем, как воины осматривали захоронение. Их командир, молодой поджарый мужчина с измученными зелёными глазами и наполовину обрубленным хвостом, бродил вокруг точно призрак. Взгляд его был пустым, обращённым к чему-то внутри. Перкау, как и всякий бальзамировщик, глубоко познавший тайны тела, видел, что прежде этот рэмеи был сильным, крепким воином, но недуг словно высушил его мышцы, и прежняя красота помутнела. Жрецу было жаль воина, вот только Ануи почему-то не желал его присутствия на Своей земле. «И зачем Императору понадобилось посылать сюда того, кто только-только начал оправляться от ран?» – подумал Перкау, продолжая наблюдать.
Командир отряда вдруг резко сел прямо в песок и обхватил голову руками, покачиваясь из стороны в сторону. Кто-то из воинов поспешил на помощь.
– Что с ним? – спросил жрец у ближайшего солдата.
– А, ты ведь не знаешь, мудрый… – протянул воин, бросая полный уважения взгляд на командира. – Павах из рода Мерха был пленён здесь во время нападения. Он один остался в живых, – солдат понизил голос. – Эльфийские пытки пошатнули его разум.
– Один… – повторил жрец, хмурясь.
И вдруг он понял.
Хэфер сказал, что Сенахт, единственный, кто оставался ему по-настоящему верен, пал рядом с ним. Полуобглоданный труп мужчины-рэмеи, который жрецы нашли рядом с наследником, принадлежал верному. Тело его Перкау бальзамировал сам, а теперь командир отряда недвусмысленно дал понять, что эти останки должны быть осквернены.
Что стало с двумя другими телохранителями, Хэфер не знал – кроме того, что они предали его, напали на своего господина вместе с появившимися из засады наёмниками. Если нежеланный гость храма был единственным выжившим рэмеи – стало быть, это один из стражей царевича. Перкау почувствовал, как голова пошла кругом, точно он слишком много времени провёл под палящим солнцем.
Предатель пришёл как глашатай воли Императора. И то, что он, Перкау, разглядел и озвучил молодому командиру отряда – о чужой смерти, сидевшей на его плече, и о недуге, пившем силу его тела – было Проклятием Ваэссира. Вот о чём, должно быть, приходил сообщить песчаный ша. Но почему солдат говорил о пленении и пытках? Ведь не сам же Павах отсёк себе часть хвоста и сломал рог…
Солдат говорил что-то ещё, кажется, о чём-то спрашивал, но жрец его не слышал. Он должен был как можно скорее вернуться в храм – под любым благовидным предлогом – и предупредить наследника.
Боевой клич людей… Ржание обезумевших лошадей… Жуткий день ожил перед внутренним взором Паваха. Снова он скидывал с колесницы Хэфера, слишком занятого стрельбой по нападавшим наёмникам, чтобы предугадать удар от телохранителя. Снова бежал на помощь верный Сенахт, и Метджен посылал ему вслед копьё. Снова колесница уносила их прочь от места неравного боя. Они должны были остаться, убедиться, что наследник погиб, и доставить его изувеченное тело в условленное место. Но неожиданный приход пустынных хищников смешал все планы. Павах и Метджен еле успели уйти.
Снова стремительно неслась колесница, и у самых ног клацали челюсти песчаных ша. А потом жуткие насмешливые взгляды чудовищ провожали бывших телохранителей навстречу не менее жуткой судьбе.
Павах застонал, сильнее сжимая виски ладонями и пытаясь сфокусироваться на том, что было здесь и сейчас. Кто-то из солдат предлагал ему воды. Воин с благодарностью улыбнулся, сделал несколько жадных глотков из фляги и тряхнул головой. Постепенно он приходил в себя и наконец-то слышал реальные голоса.
– Всё хорошо, – сказал бывший телохранитель и поднялся, опираясь на руку одного из солдат. – Здесь ничего нет. Вернёмся в храм.
Воины наскоро восстановили захоронение. Павах старался не думать о людях, которых он оставил здесь погибать. То, что они не выжили, было к лучшему – не осталось свидетелей жуткого дня. Беспокоило его только одно: пропажа останков Хэфера.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Павах обернулся. Верховный Жрец храма внимательно наблюдал за ним, поглаживая своих псов. «Нет, он не может знать…» – в очередной раз подумал воин и кивнул бальзамировщику, как ни в чём не бывало. Затем он отдал приказ воинам возвращаться.
Отряд вернулся в храм уже с наступлением сумерек. Далеко в некрополе тонко подвывали шакалы. Со стороны песков доносились голоса других тварей, о которых Павах старался не думать.
– Итак, мне проводить тебя к телу? – учтиво осведомился бальзамировщик, подходя к бывшему телохранителю.
Воину не понравился этот спокойный выжидающий взгляд. А ведь он просил жреца разобраться с мумией без него буквально вчера! Паваха снова как будто испытывали. Сил смотреть ещё и на останки Сенахта у него сегодня не было, но он упрямо вскинул голову и ответил:
– Да, проводи, мудрый.
– Как тебе будет угодно, – кивнул жрец и поманил его за собой.
Вдвоём они прошли по обветшалым помещениям внутрь и куда-то вниз. Здесь фрески с изображениями Западного Берега были обновлены свежими красками. Перед статуями Ануи, внушавшими Паваху священный трепет, стояли вино и пища и курились благовония. Ароматный дым вызывал странное удушающее ощущение. Взгляды Стража Порога и его свиты казались воину осуждающими, пугающими. Но нет – это была всего лишь игра света и теней, ведь лица и звериные морды на фресках оставались столь же умиротворёнными, какими и были изображены рукой древнего художника.
Верховный Жрец привёл воина в сакральное закрытое для непосвящённых место – залы подготовки. Здесь рельефы содержали священные тексты с описаниями искусства сохранения тел для вечности. Как и большинство рэмеи, тем более благородных, Павах был образован, но и он не понимал многого из написанного и изображённого здесь. Да он и не пытался вчитываться, лишь силился собрать всю свою волю для того, что ему предстояло совершить.
Они прошли зал омовений и оказались в зале с бассейнами, наполненными каменной солью и благовониями. Рядом с одним из бассейнов на столе лежало высушенное тело, местами грубо облепленное глиной. Лицо его было закрыто безликой гипсовой маской. Павах поморщился, не в силах поверить, что эта жалкая хрупкая форма – всё, что осталось от высокого крепкого воина, рыбацкого сына Сенахта, близкого друга царевича. Весёлый, статный молодой мужчина, немного грубоватый в силу своего простого происхождения, Сенахт на многих производил приятное впечатление. Девушки так и вовсе обожали этого добродушного великана. В бою он был страшен, как один из Ануират, но в обычной жизни отличался спокойствием и рассудительностью. Сенахт был сильнее Паваха и даже сильнее Метджена, но в последнем бою его, как и господина, поджидало предательство, сгубившее обоих.
– Нам удалось добыть священную глину из ближайшего храма только на днях, – пояснил бальзамировщик. – Поэтому мы ещё не успели вылепить подобающую форму там, где не достаёт плоти. И мы не знаем, как восстановить его лицо, чтобы душа узнала своё тело – некому рассказать нам, как он выглядел.
Павах закусил губу. Да, он мог бы рассказать… Но ведь тело необходимо уничтожить, разбить форму, чтобы о предателе не осталось памяти!
О предателе… На самом деле, о единственном, кто до конца остался верен наследнику…
Верховный Жрец поднёс Паваху молот и топор. Воин непонимающе посмотрел на него.
– Ты ведь хотел совершить правосудие, – бесстрастно произнёс бальзамировщик и вложил в его руки простые инструменты, сейчас казавшиеся более жуткими, чем самые изощрённые орудия пыток.
Павах отложил топор, покрепче ухватил молот и приблизился к телу. Гипсовая маска – да, это должно быть легко. Он занёс молот, чтобы раскрошить и маску, и череп. Некстати Паваху вспомнилось обычно такое доброе открытое лицо, исказившееся от гнева и презрения, когда Сенахт осознал предательство и бросился защищать своего господина. Даже тяжело раненый Метдженом, он продолжал биться. С уст Сенахта не слетело ни одного проклятия в сторону бывших товарищей по оружию – он лишь яростно отбивался от нападавших людей. Но и взгляда его было достаточно – взгляда, перечеркнувшего долгие годы их дружбы. Да, Сенахт истово возненавидел их обоих – тех, к кому так тянулся и с кого брал пример в своей службе царевичу, – и был прав.
Павах почувствовал, как дрогнули его руки, а на глазах выступили слёзы. Он опустил молот и упал на колени, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Нет, он не мог обречь своего брата по оружию на забвение, предназначавшееся для похороненного с почестями Метджена и для него самого.
Через некоторое время воин почувствовал на плече тяжёлую руку бальзамировщика, к счастью, всё ещё обтянутую льняной перчаткой.