Флойд Гиббонс
Красный Наполеон
1
Сегодня 17 июля 1941 года.
Со дня окончания войны между Соединенными Штатами Америки и Мировым Союзом Советских Республик прошло ровно пять лет.
Я сижу на веранде старого отеля на одном из Бермудских островов; легкий ветерок колышет листву пальм, и она блестит под лучами солнца, словно мальчуган смазал ее жиром.
В нескольких шагах от меня в шезлонге сидит человек, заставивший весь мир содрогнуться, человек гордившийся своей цветной кожей и задавшийся честолюбивой целью уничтожить расовые различия – создать из всех человеческих рас одну всечеловеческую расу.
Я нахожусь на этом райском островке в качестве представителя всей мировой прессы, и на меня возложена обязанность быть при этом человеке до его кончины. Ежедневно я посылаю сообщения о состоянии его здоровья, о его мыслях и соображениях, которые он порой высказывает по поводу тех или иных одержанных им побед или понесенных поражений.
Я сообщаю миру его слова о том, что целью его было даровать цветным расам множество белых женщин и тем самым отомстить за всех тех цветных женщин, которые стали военной добычей белых завоевателей.
Он побежден, но он не сломлен. Его архив более не существует, флот его потоплен, воздушный флот сбит, и все же он остается символом непреклонной воли, осмелившейся продиктовать миру свой девиз: „Завоевывай и плодись!“
Даже ныне, в изгнании, он остался все тем же гордым и непреклонным человеком, подавшим пример своим последователям тем, что он взял себе в жены белую женщину и имел от нее трех сыновей смешанной крови.
Он не отказывается от своих воззрений. Он гордится, что столько детей унаследовали его монгольскую кровь, и что рождены они белой женщиной, чья красота, ум и социальное положение привлекли его внимание.
В Европе, в Северной и Южной Америке, повсюду, куда ступали его победоносные полчища, живут тысячи евразийцев, мулатов и метисов – все это новое племя, результат его походов, и этому поколению смешанной расы суждено осуществить то, что он именует „первым шагом к освобождению мира от расовых предрассудков“.
С 1928 года прошло тринадцать кровопролитных лет, и эти годы кажутся мне веками. В 1928 году я возвратился из Европы в Америку убежденным пацифистом. Война пресытила меня – мне суждено было в течение четырнадцати лет работать в качестве военного корреспондента.
Я был свидетелем мексиканской войны, боев на американо-мексиканской границе, мировой войны, (которая должна была положить конец всем войнам). Наступившее в 1918 году перемирие заставило меня поверить в то, что мои кровавые обязанности окончены, но оказалось, что это было лишь началом новых кровопролитий.
В период с 1918 по 1928 год мне пришлось ежегодно быть свидетелем новой военной кампании. Польско-русская война, ряд восстаний в Германии, волнений в Ирландии, война в Прибалтике, в Южной России, в Сибири, на ближнем Востоке, в Китае, в Марокко, переворот в Польше и военные действия в Никарагуа.
Но откуда я мог знать, что последующее ужасное десятилетие заставит меня быть свидетелем еще более страшных кровопролитий?
Разве я мог предвидеть безжалостное избиение белых в Южной Азии и австралийскую бойню? Разве мог я предполагать, что обновившаяся Европа превратится в арену невиданных доселе боев?
Разве мог я предполагать, что изолированная от всего мира Америка принуждена будет бороться против всего мира и что ей будет угрожать величайшая в мире армия?
Разве мог я предполагать, что мне выпадет на долю сопровождать полководца, за которым пойдет эта величайшая армия, и что мне придется бороться против него? И что, наконец, я буду свидетелем его величайшей славы и величайшего падения?
Менее всего я мог предполагать, что мне суждено будет разделить его изгнание на одном из островков Атлантического океана, и что я напишу историю его жизни, историю человека, чья железная воля, безграничное честолюбие и военный гений превратили мир в груду развалин.
Всю свою жизнь я был корреспондентом, и то, что я пишу сейчас, также является корреспонденцией, соответствующей происходящему. Но личность этого человека настолько значительна, что мои корреспонденции неминуемо должны принять историко-биографический характер. К тому же я настолько близко стою к нему, что многое из написанного мной принимает автобиографический характер. Говорят, что никто так хорошо не познал его, как я, и мне кажется, что это действительно так.
Карахан, несмотря на свои сорок один год, еще очень молод. Годы не склонили его, и он по-прежнему высок и строен. Лишь бледность кожи свидетельствует о подтачивающей его болезни, – он медленно умирает.
Живя в заточении, он редко надевает мундир, в котором совершил победоносные походы. Обычно на нем светло-коричневый легкий костюм, – единственное, что в этом костюме напоминает о военном укладе его носителя, это стоячий наглухо застегнутый воротник. Вот и сегодня на нем этот костюм.
Его смолисто-черные волосы подернуты легкой сединой; он по-прежнему стрижет их коротко; в таком виде его изображали несчетное число раз карикатуристы всего мира. И по-прежнему на желтой его коже выделяется белый след от пули, отчетливо видимый на всех его снимках.
Его темные глаза горят по-прежнему огнем молодости, как тогда в 1933 году, когда он на пятый день после третьей битвы на Марне диктовал в Париже мир.
Его холеные руки с тонкими пальцами покоятся на ручках шезлонга. На коленях его лежит карта Карибского моря, – сегодня он занялся изучением битвы в заливе Уиндворта, которой военные историки приписывают его поражение.
Взор его устремлен в синюю даль Атлантического океана, – кажется, словно он пытается проникнуть в глубины, в коих утонуло солнце его славы.
Впервые я встретился с Караханом осенью 1932 года. Однако значение этого человека обязывает меня сообщить некоторые сведения о более раннем периоде его жизни и вскрыть читателю, откуда взялся этот источник несокрушимой человеческой воли и энергии, этот человек, которому суждено было занести свое имя в перечень величайших завоевателей и полководцев нашего мира.
Карахан родился 16 июля 1900 года в селении Алма на восток от Казани. Его отец Федор Карахан был казачьим есаулом, женившимся на татарке. Для него его жена всегда оставалась представительницей низшей расы, азиаткой, которую он взял в жены, соблазнившись ее красотой и приданым. Вместе с молоком матери мальчуган впитал ненависть к белой расе и их мощи. Мать воспитала своего сына монголом.
В детстве он познал приволье уральских отрогов. В нем рано пробудилось чувство гордости, – он гордился своим отцом-воином, но вместе с тем унаследовал выдержку и упорство матери, качества, сочетавшиеся с военными способностями, унаследованными от отца.
Будущий диктатор мира рос привольной жизнью пастуха. Отец редко навещал его и мать, и мальчик научился питать к нему почтение, смешанное со страхом. Ранние его воспоминания об отце были ему неприятны.
В этом он мне признался как-то впоследствии, когда я спросил его, почему он бреет усы и бороду. Он ответил мне, что в нем по сие время живо вспоминание о том, как отец при первом своим посещении поднял его и поцеловал в губы.
И на всю жизнь запомнились лохматая борода, обросшие волосами губы и тяжелый запах водки, табака и огурцов.
Есаул Карахан пал в бою под Мукденом, – ему не было суждено возвратиться с русско-японской войны домой. После его смерти осталось множество долгов, поглотивших все состояние жены. Мальчик рос в Приуралье под надзором старика-татарина, потерявшего на войне руку. Этот инвалид обучил мальчика начаткам грамоты.
Звали инвалида Сабутай, и от него Карахан впервые услышал монгольские сказания о Сабутае, великом монгольском воине, преемнике Чингиз-Хана. От него же мальчуган узнал о том, как монголы несли во всей Европе смерть и разрушение, и как некогда власть их простиралась от Желтого моря до Персидского залива. Эти легенды породили в его душе честолюбивые мечтания о том, чтобы последовать по стопам Чингиз-Хана, Сабутая, Александра, Цезаря, Ганнибала, Аттилы и Наполеона.
Сабутай научил его ездить верхом, обращаться с оружием, и от него же мальчик научился презирать толстых мужчин. Их презирали все обитатели гор.
Толстые мужчины не были мужчинами. Толстые муж-чины были предназначенным для убоя, откормленным скотом. Они были рабами и походили на евнухов.
У Сабутая молодой Карахан научился воздержанию и спартанской суровости. Как гордился он, когда, возвращаясь домой после длившейся целый день скачки, привозил с собой непочатую флягу воды, из которой он не отпил ни глотка!
Стояли холодные ночи, но Сабутай спал под открытым небом, прикрываясь конской попоной, и Карахан следовал его примеру. И Сабутай открыл Карахану весь смысл и глубины азиатской философии: жизнь и сила были наградой сильного, смерть и рабство – уделом слабого. Карахан научился расценивать по достоинству важного человека. Если мужчина был силен, то за ним следовало наблюдать, его следовало остерегаться и одновременно пытаться найти его уязвимое место. Если мужчина был слабее его, то все было в порядке вещей – более сильный должен был подчинить слабого своей воле.
Эта философия дала первые результаты на двенадцатом году жизни Карахана. Как-то он пас вместе с Сабутаем табун в Уфимской губернии. Незадолго до наступления сумерек они заметили какое-то движение в лощине – вспугнутые лошади бросились в различные направления.
Карахан и Сабутай знали, что это означает. Это были конокрады. Обменявшись немногими словами, старик и мальчуган вскочили в седло и бросились в погоню.
На рассвете мальчугану удалось настичь часть табуна, угнанную конокрадом. Карахан соскочил на землю, приложил ружье к плечу и разрядил его. Пораженная лошадь дрогнула под конокрадом и упала придавив всадника.
Карахан осторожно приблизился к упавшему. Лицо конокрада было искажено от боли – при падении он сломал ногу. Он был безоружен, ружье его осталось притороченным к седлу. Конокрад перевел взгляд на мальчугана, мальчуган смотрел на конокрада. Они не обменялись ни словом. Да это было и ни к чему.
На расстоянии десяти шагов от лежавшего на земле татарина Карахан остановился и разрядил ружье. Он всадил конокраду пулю меж глаз. Затем мальчуган отправился в обратный путь собирать свой табун.
Так Карахан впервые в своей жизни пролил кровь. Он убил человека, и это событие не произвело на него никакого впечатления. Он поступил так, как ему велел его закон, и он был рад тому, что смог осуществить его.
Впоследствии, когда по мановению его руки сотни тысяч людей шли на верную смерть, он оставался все тем же бесчувственным и спокойным человеком. Для него победа сильного и гибель слабого были законом природы.
До четырнадцати лет Карахан проводил зиму у своей матери. Семья его обеднела и испытывала нужду. Матери Карахана было нелегко воспитать троих сыновей и двух дочерей.
В Казани отставной офицер и сослуживец есаула Карахана обучал детей военных грамоте, – он согласился позаботиться и об образовании сына своего сослуживца.
О пребывании Карахана в этой домашней школе мы узнаем из книги „Школьные годы Карахана“, написанной полковником Субиловым (так звали отставного офицера) незадолго до своей смерти.
Наиболее сильное впечатление, – пишет он в своей книге, – произвели на меня его огромная жажда знания, прилежание и молчаливость. Он презирал детские игры своих сверстников. Для него жизнь в степи со стариком Сабутаем была гораздо более значительной и замечательной игрой, чем все игры его сверстников.
Особенно поражал интерес Карахана к точным наукам. Он обладал изумительной памятью. Математика давалась ему без труда, – он мысленно производил сложные вычисления и никогда в них не ошибался. География привлекала его в неменьшей степени, чем современную детвору кино.
Карты оживали под его рукой. Он измерял на них расстояния, определяя их числом переходов и перегонов. Заслуживает внимания и его отношение к истории, которая не являлась для него только перечнем хронологических фактов и пышных церемоний и празднеств. Он всегда старался вникнуть в существовавшую между отдельными событиями причинную связь и установить их происхождение.
Он внимательно изучал жизнеописания великих людей, но никогда они не вызывали в нем удивления. Он не преклонялся перед ними и гораздо более преуспевал в критике их ошибок, чем в оценке их подвигов.
Прочтя Плутарха, он как-то сказал мне:
Мне кажется, каждый совершает ошибки, и я знаю, какие ошибки совершил каждый из них. Чем больше человек, тем меньше его ошибки. Маленькие ошибки больших людей идут на пользу маленьким людям.
У Карахана не было друзей среди школьных товарищей. Он всегда сознавал, что одет беднее, чем они, и лишен карманных денег. Каждый медяк имел для него большое значение. Никогда он также не забывал о том, что кожа товарищей светлее его кожи, и это вызывало ненависть к ним. Но в то же время он был уверен в своем превосходстве.
Как-то один из сотоварищей, сын генерала Королева, бывший на три года старше его, сказал ему:
Желтая образина с гор, от тебя скверно пахнет и у тебя в твоей овчине водятся блохи.
Карахан неожиданно схватил левую руку генеральского сынка и стиснул ее. Не проронив ни слова, он сжал ее и стал медленно выкручивать, пока мальчик не застонал от боли. Карахан заставил его встать на колени.
Тщетно Королев призывал своих сверстников на помощь – остальные мальчики, заметив загоревшиеся в раскосых глазах Карахана бешеные огоньки, поостереглись принять участие в происходящем.
Теперь ты будешь знать, как бодаются горные козлы, – сказал Карахан. – Теперь тебе запах моей овчины приятнее? Перестань! Мне больно! Я пошутил!… Пожалуйста, перестань, ты сломаешь мне руку… помогите мне, – хныкал мальчуган.
Карахан оттолкнул его и сказал:
– Маменькин песик может отправляться домой. Болонки пахнут лучше горных козлов, но они слабее их.
В детстве ему суждено было пережить еще одно событие, сильно задевшее его гордость.
Как-то к матери Карахана попросился переночевать какой-то бродяга. Детей в эту ночь не было дома, и под утро бродяга отплатил одинокой женщине за гостеприимство тем, что попытался изнасиловать ее.
Женщина не растерялась, швырнула в него котелок с кипятком, и бродяга, вопя от боли, поспешил убежать из дому.
На следующий день мальчик, возвратившись домой и узнав о происшедшем, схватил нож и побежал по кабакам разыскивать оскорбителя. Поиски его были тщетны, но злобу против насильника он затаил навсегда – и в будущем за оскорбление, нанесенное его матери, поплатилось множество людей.
В 1914 году вспыхнула война. Годы учения Карахана закончились. Для него началась новая эра, и война явилась для мальчика той школой, в которой ему суждено было отныне обучаться.
Россия нуждалась в людях и в конях. Ремонтеры отбирали для армии лошадей и сгоняли их к железнодорожным станциям. Сабутай и мальчуган во время объявления войны оказались в степи. К югу от Уфы на железнодорожных станциях скопилось большое количество лошадей – чувствовалась нехватка в вагонах, дорога была забита эшелонами.
В Уфе Сабутай получил приказ вести свой табун в Казань. Это было первое соприкосновение Карахана с военными и военной службой. Сабутай был слишком стар для такого перехода, и Карахану пришлось заменить его.
На следующее утро неразлучные друзья расстались, и на рассвете Карахан пустился в путь.
Четырнадцатилетнему мальчику в сопровождении трех людей и трехсот лошадей предстоял переход в четыреста верст. Помощниками Карахана были три татарина – один старик и двое шестнадцатилетних парней.
Карахан отлично знал местность, знал, где находились лучшие пастбища и водопои. В день они проходили сорок пять верст. На десятый день Карахан в целости доставил свой табун в Казань и сдал его военным властями. Власти приняли табун и на следующий день разместили его в товарных теплушках и направили на фронт. Комендантом поезда был тучный подполковник Брянский, всю свою жизнь прослуживший военным чиновником и ненавидевший лошадей.