Но как-то сын Щуки обмолвился, где отец держит деньги. Всего-то нужно потушить камин в кухне, выгрести из него золу, выкопать яму глубиной в два фута, и там лежал свёрток с монетами. По словам рыбака, куча денег – больше трёх крон. Ну разве не гениальный тайник для семейных сбережений?
Эта информация не давала Гресту спать следующие три ночи. В конце концов, он решился идти на дело, прекрасно понимая: если его застукают – убьют, если поймают после побега – убьют, если хоть кто-то вообще узнает, что у него с собой такая куча денег, – убьют. Но смерть уже не казалась такой уж и плохой альтернативой.
До поры до времени.
Застукали его прямо в тот момент, когда он выгребал золу из камина. Нашли даже в дыму, который заполнил всю кухню из-за того, что он, вытаскивая на первый взгляд потухшие угли, случайно поджёг соломенную циновку.
Его избили. Били сильно, больно и долго. Грест уже собирался отходить в мир иной, когда Щука взял его за волосы и оторвал окровавленное лицо от пола.
– Ты так просто не отделаешься, – сказал рыбак. – Нет, тут никакой отработки не хватит. Плевать мне на долг, ты сдохнешь.
Теперь уже бывший рыбак закрыл глаза, надеясь, что сейчас к его ноге привяжут камень и отнесут к реке. Но у Щуки имелся другой план. Он не был бандитом, он считал себя честным человеком, и убивать должника по-тихому не собирался.
На следующий день Щука собрал всех местных рядом с большим дубом, растущим неподалёку от трактира. Грест стоял на коленях, и на его шею была накинута петля. Другой конец верёвки, перекинутой через толстый сук, находился в руках у того самого сына Щуки, с которым бывший воришка рыбачил.
– Этот чужак задолжал мне в кости, – негодовал Щука, размахивая руками, – но я предложил ему отработать долг. Я дал ему кров и еду, но он подло…
Грест не слушал. Его тело болело. Кровавые сопли стекали по верхней губе и подбородку, из глаз сочились слёзы. Он вспоминал всё хорошее, что случилось с ним в жизни, и всё плохое. Плохого выходило больше.
Да и как по-другому могла сложиться жизнь сироты? Его дом вместе со всей семьей сгорел в пожаре. Он выжил, но оказался на улице. Он умер бы, если б Жёлтый не накормил его тогда. А накормив, дал понять – бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Жёлтый научил его воровать, но сама профессия городского карманника оказалась мышеловкой, в которой сыр неожиданно был платным. Он рос, и воровать кошельки становилось всё сложнее. Но он не сдавался.
Потом Грест влюбился. В шлюху, конечно, ведь других женщин он и не знал. В дорогую шлюху, которую Жёлтый подарил ему на семнадцатый день рождения, подшучивая, что Грест – единственный воришка в Ариланте, который знает точно, когда вообще этот день. И Грест, оказавшись в её постели один раз, спустил на неё все деньги, покупая её ласки в те дни, когда она была свободна от более состоятельных клиентов, что случалось нечасто. А когда деньги кончились, он занял. А потом занял ещё…
Сейчас он здесь и через минуту умрёт, задохнувшись в петле. Скорее всего, никто не будет душить его так же долго, как могильщик душил того жреца, но на быструю смерть от перелома шейных позвонков надеяться не приходилось. Единственное, что утешало – смерть от рук того бонзы была бы в разы дольше и мучительней.
Грест тихо заплакал, когда верёвка натянулась на его шее, и дышать стало тяжелее.
– Что здесь происходит? – раздался резкий каркающий голос.
Грест вздрогнул, поняв – этот голос ему знаком. Давление верёвки ослабилось, но он не рискнул открывать глаза: ему казалось, что могильщик пришёл сюда, чтобы убить его.
– Вешаем воришку, – зло сказал Щука. – Разве не видно?
– Прекрасно видно. Я знаю этого человека. Он снова взялся за своё?
– Если под «снова взялся за своё» подразумевается воровство, то да, снова взялся за своё.
– Сколько он украл?
Щука ответил не сразу. Даже галдящая толпа притихла.
– Нисколько, – процедил он после достаточно долгой паузы.
– В каком смысле – нисколько?
– Мы взяли его, когда он пытался меня ограбить, – огрызнулся рыбак.
– За попытку ограбления бьют, – резко проговорил могильщик, – что вы, как я вижу, уже сделали. За ограбление могут повесить, да и то только если человек ограбил короля, в противном случае ему просто отрубают палец. Разве ты король?
– Он должен мне, и мне решать, что с ним делать.
– Должен? Что ж, если вы забыли, каково это – быть людьми, и вешаете человека за преступление, которое он не совершал, я выкуплю долг этого человека, показав вам, что такое милосердие. Сколько он должен?
На миг Грест оживился. Но почти сразу понял – могильщик хочет убить его сам. Зачем ему тратить на это деньги, воришке было невдомёк, но ничего хорошего он не ждал.
– Десять грошей, – ответил Щука, явно оживившись.
Послышался звон монет, перекатывающихся в кошеле.
– Десять грошей. Я могу увести его?
– Идёт.
Чья-то грубая рука сняла с шеи Греста верёвку.
– Пошли.
Воришка поднялся с колен и, пошатываясь, побрёл вслед за чёрной фигурой.
Довольно долго они шли в полной тишине. Наконец, могильщик остановился и повернулся к Гресту. Бывший воришка и неудавшийся рыбак вновь увидел его оценивающий взгляд, отчётливо осознавая: десять грошей за его жизнь – это слишком много.
Могильщик почесал отрастающую бородку длинными обломанными ногтями, под которыми была грязь. Его щёки запали, а тёмно-синие круги под глазами больше походили на синяки.
Грест уныло смотрел могильщику в глаза, хотя раньше наверняка стушевался бы. Всё равно ему конец. Подспудно пришло понимание, что взгляд изменился… Нет, изменился не взгляд. Грест хорошо помнил – у черноволосого были серо-зелёные глаза. Сейчас же их цвет стал настолько тёмным, что едва можно различить зрачки.
– Зачем? – спросил он.
– Зачем я выкупил тебя? – спросил могильщик. – Убивать за попытку ограбления – зверство.
– Только ради этого? – фыркнул воришка.
Могильщик вместо ответа снял с плеч рюкзак и принялся в нём что-то искать.
– Наверное, я просто устал, что большинство людей, которых встречаю, умирают. Вот и выкупил твой долг и, стало быть, вместе с ним твою жизнь. – Он вытащил из рюкзака пару чёрных перчаток. – Знаешь, когда я похоронил перчатку Элаги, это было правильно. Я знал её, она многое мне дала и ещё больше забрала, когда погибла. Но эти трое… Что они мне сделали? Кто они для меня? Вообще, кто они такие? Простые могильщики, которых я, наверное, никогда и не видел. Я даже не знаю, когда они умерли. Так почему они заслужили покоя? Вот, держи, когда-то эти перчатки принадлежали могильщику. Тогда я пощадил тебя, сегодня спас. Но знаешь, в этой жизни есть только одна категория людей, ради которых я готов пошевелить хотя бы пальцем.
Могильщик протянул Гресту перчатки.
– Ты хотел начать новую жизнь.
Воришка пожал плечами. Ему было всё равно.
Он надел перчатки, и мир на миг выцвел, а после окрасился новыми, куда более тусклыми, чем обычно, красками.
Вдалеке, возможно, на том конце света, что-то неясное, но такое желанное поманило его к себе.
Интерлюдия
Честная цена
Валлай ждал связного уже пару часов. Они условились встретиться в полдень, поэтому наёмный убийца, с утра закончив все приготовления к отъезду, расположился у дальней стены харчевни так, чтобы видеть вход, и сначала заказал себе обед, затем неторопливо выпил кружку пива, за ней – вторую, а после второй и третью. В конце концов, его дела в Новом Бергатте закончились, и он мог позволить себе расслабиться.
Хозяин таверны, Шёлк, как все его здесь называли, болтался то у входа, то у стойки, совершенно очевидно изнывая от скуки, тоски и жалости к себе. Валлай проторчал в «Жирном Окуне» уже добрых две недели и понимал чувства хозяина. После того странного случая со сказителем к Шёлку практически не ходили. А зря, место было вполне неплохим: кормили прилично, выпивка достойная, а прислуга обходительная, чего уж говорить о хозяине, едва не облизывающем состоятельного постояльца. Фактически, наёмный убийца стал единственным постоянным посетителем «Жирного Окуня», но в первую очередь именно из-за безлюдности этого места. Шёлк едва не завыл от отчаяния, когда узнал, что Валлай уезжает в ближайшее время.
У Валлая, как и у всех хороших наёмных убийц, терпения имелось в избытке, но оно готово было лопнуть, когда двери, наконец, открылись и в зал вошёл связной. Им оказался жрец Единого, как всегда у этого нанимателя. Тощий и сутулый, со впалыми глазами. Обычный замухрышка, которыми чаще всего представляются низшие чины храмов. Скорее всего, он таким и был.
– Валлай, – сказал жрец, усаживаясь напротив.
Наёмный убийца сделал долгий глоток, посмаковал пиво во рту, проглотил, ещё раз отпил, посмаковал, проглотил, посмотрел на открывшееся дно кружки, дунул на остатки пены, поставил кружку на стол, тяжело вздохнул и с равнодушной физиономией произнёс:
– Именно. А тебя как называть, жрец?
Жрец нервно облизнул тонкие губы, посмотрел на меч, стоящий у стены, сглотнул и быстро сказал:
– Это неважно. Каковы результаты расследования?
Они никогда не назывались и всегда сразу спрашивали про результаты расследования. Или мертва ли цель. Или сколько денег он хочет за следующий заказ. Никакой банальной человеческой вежливости.
– Могильщик, которого вы ищете, был здесь впервые в начале августа. Примерно через полторы недели он, израненный, остановился в окрестностях города в небольшом трактире. Сказал, будто на него напали разбойники, и снял каморку одного из поварят у хозяина. Он хорошо платил, поэтому хозяин, Негри, не задавал вопросов. Дальше…
– Возможно, – прервал Валлая жрец, – ты недостаточно хорошо платил этому Негри?
Прежде чем ответить, Валлай допил пиво. Они часто так себя вели. Одновременно и испытывали перед ним страх, и чувствовали мощь, стоящую за их спинами. Понимали, что он может уделать любого из них одним хлопком, но в то же время считали, будто он не посмеет сделать это. Что ж, они были правы. Каждый раз. Но знать им об этом не обязательно.
Валлай был рубакой, никаким не убийцей благородных, вроде скважечников, и не обладал большим актёрским талантом, да и не нужен он ему. Валлай хорошо дрался на мечах и отлично выслеживал цели. И одиннадцатилетняя жизнь простого рубаки оставила следы не только на его теле, но и на характере.
Наёмный убийца состроил запугивающую мину, склонился к жрецу и прошипел:
– Если ты, мелкий уёбок, ещё раз посмеешь вслух усомниться в моих профессиональных качествах, моргнуть не успеешь, как я разрублю твоё тело на куски и выброшу на помойку, где бродячие собаки не оставят от него и следа. Когда последняя собака дожрёт последний кусок твоего тела, я вернусь сюда и буду ждать следующего связного. И если он даже спросит, не видел ли кто тебя, ни я, ни кто-то из этой харчевни не скажет правды. Потому что я сумею их убедить, что иметь проблемы со мной сейчас гораздо хуже, чем иметь проблемы со жрецами Единого позже. Понял меня?
Жрец затрясся, но промолчал. Валлай медленно положил на стол испещрённый шрамами правый кулак и чуть громче прорычал:
– Понял меня?
– Понял, – пискнул связной, отшатываясь так, будто убийца только что ударил его этим самым кулаком.
– Это упростит дело. – Валлай зевнул, прикрыв рот ладонью. – На будущее: когда хозяину места вроде того, где был тот могильщик, платят деньги, чтобы он не задавал лишних вопросов, он не задаёт лишних вопросов. Потому что хозяину подобного места лучше действительно ничего не знать, когда кто-то другой придёт к нему задавать вопросы. Так спокойней. Так вот. Могильщик две недели отлёживался, залечивая раны, и ушёл, купив еды на несколько дней. Очевидно, на восток, потому что идти отсюда больше некуда. Но на три дня пути отсюда его никто или практически никто не видел. По крайней мере, ни в один из трактиров он не заходил и не светился ни на рынках, ни в борделях, ни в лавках, где можно было бы продать награбленное в Бергатте. Один мальчишка как будто бы видел его, но я не слишком-то уверен в его словах. Это случилось в паре дней пути отсюда на восток.
Валлай замолчал и, взяв кружку, допил остатки пива.
– Это всё? – с явным разочарованием спросил жрец.
– Нет, не всё, – вздохнул убийца. – Мне дали ещё ориентир на второго могильщика, того, что со шрамом на подбородке. Так вот, из Бергатта он вернулся отдельно от первого, за пару дней до него, если быть точным. Вернулся он, кстати, в совершенно другой одежде, чем в описании. Он был в этом трактире. Купил одежду, причём платил золотом, отчеканенным до войны, и тоже как в воду канул. Теперь всё.
Жрец кивнул и мрачно уставился куда-то в сторону. Он выглядел недовольным. И его наниматель, скорее всего, будет недоволен. Да что говорить, сам Валлай недоволен результатами своего расследования. Но у него было не так много времени. Продолжи он искать дальше на востоке, наверняка нашёл бы какую-нибудь ниточку, ведущую к цели, но на это требовались недели.
– Дерьмо, – проворчал, наконец, жрец. – Те, кого мы ищем, теряются на западе. Те, кого мы отправляем проповедовать, теряются на юге. Те, кого мы отправляем искать тех, кого ищем, и тех, кого отправляем проповедовать, или ничего не находят, или находят какие-то жалкие крохи, с которыми ничего не сделать. А с кого спрашивают за отсутствие информации? Конечно, со связных… Блядь, – с чувством выдохнул он после паузы.
– Ко мне есть ещё какие-то вопросы? – спросил Валлай.
– Нет. Контракт как будто бы выполнен, можешь быть свободен. – Жрец поднялся со стула. – Если от тебя что-то потребуется, с тобой свяжутся.
Они всегда связывались, поэтому Валлай кивнул и махнул хозяину, подзывая. Можно ещё выпить. Он неплохо заработал за непыльную работёнку. Даже запугивать почти никого не пришлось, не то, что убивать.
Шёлк не успел подойти к нему, а связной не успел дойти даже до центра зала, когда это случилось.
Жрец резко остановился и затрясся всем телом. А потом издал вой, который просто не могла бы издать человеческая глотка, и рухнул на пол, забившись в припадке.
– ОНО! ОНО БЫЛО ЗДЕСЬ! МНЕ СТРАШНО!!! – завизжал жрец и клацнул зубами так, словно кто-то захлопнул его рот.
Хозяин харчевни остановился, вытаращив глаза и разинув рот, единственная служанка завопила от страха и смылась, но, к счастью жреца, в зале находились не только эти двое. Валлай вскочил с места, в три прыжка подлетел к связному и сел рядом. Изо рта припадочного хлестала уже даже не сукровица, а кровавая пена, глаза закатились, хотя веки остались открытыми. Убийца осторожно повернул его на бок и нашёл глазами хозяина.
– Беги в ближайший храм Единого и веди всех, кого можешь. Бегом!
Шёлк, к его чести, быстро пришёл в себя. Он судорожно кивнул и сорвался с места.
Жрец продолжал биться в конвульсиях, но рта больше не раскрывал. Он дышал, язык хоть и прикушен, но не запал, а значит, лучше просто дождаться конца припадка. И жрецов, которые определят, не замешаны ли в этом припадке силы богов. Ну или простая магия.
Шёлк вернулся через четверть часа. Кажется, он действительно привёл всех, кого мог – с ним прибежало сразу полдюжины жрецов, причём, трое из них, судя по большим животам и богатым рясам, самых высоких чинов для этого захолустья.
– Он жив, – сказал Валлай и отошёл, давая место у припадочного.
Жрецы Единого обступили брата со всех сторон, синхронно встали на колени и принялись колдовать над ним. Ну, то есть, произносить целебные молитвы, прикладывать освящённые мощи и всё такое прочее, но наёмный убийца заметил в их руках пару магических амулетов. Конечно же, сделаны они руками послушников и с божьей помощью, но по сути своей ничем не отличались от тех, что продают в колдовских лавках. С той разницей, конечно, что жрецы вообще никогда не бывали магами и никогда в жизни не колдовали.
– Пива мне принеси, что ли, – сказал Валлай вставшему рядом с ним Шёлку.
Хозяин кивнул и ушёл на кухню. Он, кажется, опять впал в ступор, но сейчас это было позволительно. Наверняка раздумывает, насколько его дела ухудшатся после этого припадка.
Тем временем жрецы привели своего в чувство и уложили на спину. Тот опять принялся бормотать что-то в духе «оно здесь было», «мне страшно», «спасите, спасите» и трястись. Больше Валлай не расслышал. Да он и не хотел подслушивать. Иногда лучше вовсе ничего знать, и это как раз тот случай.