Коротко выдохнув, Хото перевалился через край. Утвердился ногами, глянул вниз, в темноту. Скинул огон с рога и потихоньку пополз вниз, не спеша перебирая ногами. Закрепленная на поясе веревка висела кольцом, постепенно уменьшаясь. Оказавшись рядом с приоткрытым окном, Хото остановил спуск – веревки хватало, еще пара локтей точно – не ошибся с расчетами. Примерился, оттолкнулся левой ногой, чуть отпустил веревку… Его буквально внесло в окно. Встал на подоконник, пригнувшись, чтобы не разбить голову о верхний откос. Веревку потащило в сторону. Хото наклонился вперед, балансируя, чтобы не упасть спиной назад.
Выстегнулся, слез с подоконника – ноги тут же утонули в густейшем ворсе ковра.
– Денег у него нет, акацию суют! – злобно проворчал Высота. Затем, ухватил покрепче веревку, изо всех сил пустил волну. С первого раза не вышло. Со второго тоже.
– Да чтоб тебя, – ругнулся Хото. Задача могла стать чуть сложнее – искать в темном доме выход на крышу, открывать изнутри, сматывать предательницу…
С третьего раза, петля все-таки слетела со столбиков – в который раз подумалось, что надо бы самосбросом обзавестись – удобно же! Хото втянул прошуршавшую веревку, наскоро сбухтовал в «осьминожку» – так надежнее, когда впереди планируется много беготни.
После, стянул с плеча тючок. Развернув, уложил на парусину беседку, отцепив с пояса «пауни». Железка, для подъема по веревке, представляла собой этакую рукоять для дюссака, которая разу с гардой, из единого куска стали, но чуть иной формы. С загнутой под размер веревки краем и головкой со ступенькой под палец. Пригодится. Снова закинув потяжелевший тюк за спину, Хото вынул из-под рубахи нож, до того висевший на груди. Нож невелик, клинок в ладонь, легкий намек на гарду, потертая рукоять. На вид – инструмент, не оружие. В рукояти ножика когда-то давно просверлено отверстие, через которое пропущена бечевка, лет пять назад еще красно-зелеая, сейчас же, неопределенно серо-черная.
Отсалютовав ножом своей тени, Хото двинулся вперед. Расположение комнат он представлял примерно, но вряд ли оно сильно отличается от всех прочих богатых домов Сиверы, в кои судьба заводила Высоту.
*****
Просторный кабинет был обставлен дорого, но безвкусно. Этакая неосознанная пародия на дешевый бордель с претензиями. Слащавая и разляпистая позолота, бархат где надо и где не надо, псевдозагадочный блеск шелка, дорогие свечи, дающие не только свет, но и благородный запах…
Посреди кабинета, на стуле сидел абсолютно голый человек. Высокий, худощавый, с узким лицом, по щекам побитым оспой. Смотанный по рукам и ногам нарезанной портьерой. Рот тоже закрывала полоска ткани, и его сдавленное мычание не могло бы потревожить и самое чуткое ухо.
На виске у связанного кровоточила свежая ссадина. Крохотные капельки крови падали на грудь, стекали на живот, закрашивая понемногу огромную татуировку – со всем тщанием вырисованного тарантула.
Человек дрожал. От холода ли, от страха… И казалось, что паук топорщит каждый свой волосок.
Хото стоял перед связанным, скрестив руки. Молча. Стоял долго…
– Ну здравствуй, Бубо. Вижу, ты меня узнал.
Бубо закивал чаще, завращал глазами. Казалось, еще немного, и они вывалятся из орбит.
– Узнал, конечно. Что, сейчас будешь мне обещать, что вернешь все, до грошика? И мне, и всем прочим? Обещай, обещай, я весь в нетерпении… Нет, не хочешь? Понимаешь, что вера в твои слова не стоит и обрезанного медяка?
Высота снял с пояса «пауни». Оттянув головку, Хото поднес железку к глазам Бубо:
– Видишь, тут нарезаны шипы. Догадываешься для чего? Правильно! Вверх эта штука идет легко, а вот вниз… Да, вниз идет очень неохотно. Собственно, для того и придумана, чтобы сугубо вверх.
Зайдя со спины, Хото защелкнул «пауни» на мизинце Бубо.
– Это для ускорения принятия решения.
Резко и сильно дернул.
Бубо взвыл, подался всем телом, чуть не опрокинув стул.
Хото с оттягом ударил его «пауни» по затылку.
– Команды «орать!» не было. И вообще, откуда паника? Кость-то осталась на месте. Всего лишь мясо ободралось. Нарастет новое. Наверное.
Высота вытряхнул окровавленные ошметки пальца на колени Бубо.
– Ну что, теперь приступим к серьезному разговору? И подумай, что будет, если ты заорешь? У тебя много пальцев. Понятно, что на пятом-шестом ты потеряешь сознание, а на десятом можешь и помереть от боли. Лопнет сердце, все такое. Но мне-то все равно.
Связанный мелко закивал. Под ним начала растекаться лужа. От нее тянуло мерзким запахом паники.
– Как-то ты спешишь? – брезгливо посмотрел на пол Высота. – Так бы с оплатой торопился, как сейчас. Или думаешь, что мне станет противно с тобой возиться? Так ведь ради благой цели, я и нос зажму… Поговорим?
Хото деланно примерился кулаком к виску связанного, ослабил кляп.
– Все отдам, все! Там, под полкой с кодексами! Там вытертый кирпич! Нажми! Два раза! Быстро-быстро! И третий – сильно, пока не провалится.
– Как сложно все у тебя…
Заткнув Бубо рот, Высота подошел к полке. Кодексы неодобрительно блестели золотом корешков. К бесам!
Нужный кирпич прямо таки лез в глаза. Ушел в стену после третьего нажима… Выдвинулся целый блок из шести кирпичей. Хото вытащил их до конца, с натугой отставил в сторону…
– Бубо, ты проклятый хомяк! Нет, ты даже не бобер! Ты, блядь, целая бобрячья фамилия в одном лице!
Высота покачал головой. Тайник превзошел его ожидания. Сколько тут, он даже не представлял. С полведра точно.
– У тебя хорошие заработки. Интересно, сколько тут нашего?
Бубо не отвечал. Лишь трясся, исходя на пот.
Хото подошел к нему вплотную, наклонился ликом к лицу:
– Над нами спят твои жена и дочка. Они у тебя красавицы. Особенно дочь. Сколько ей, пятнадцать? Не говори, разницы особой и нет. А жена… И фигура, и украшения! А в каком она чудесном платье вчера была! Желтое ей к лицу! Знаешь, был бы я такой сволочью как ты, их ждало бы сегодня много веселья. Запомнили бы на всю жизнь! Но так уж сложилось, что мне подобные развлечения претят. Уродился честным солдатом, а не штабной тварью. Уж прости, лишил тебя удовольствия слышать их крики. Они будут кричать потом. Не из-за меня. И в тех криках будут проклятия отцу и мужу, из-за которого все пошло куда-то не туда…
Высота развел руками, вынул нож:
– Слухи врут, Бубо. Я не Ловчий, и никогда им не был. Всего лишь загонщик. Очень внимательный загонщик. А теперь приготовься к боли, мастер Бубо. Она будет короткой, но ты ее запомнишь до конца.
Глава 4. Шкотовый узел
Дождевые капли неумолчно, час за часом, отбивали монотонную барабанную дробь команды «ко сну». С одной стороны, затянувшаяся непогода радовала. По мокрым крышам особо не побегаешь, да и любую смесь собьет, не успеешь и накидать. Соответственно, на стены не полезешь, можно отсыпаться за долгие рабочие будни. С другой стороны, отсутствие работы вело к скуке. А когда Высоте было скучно, он начинал пить.
С неба лилось три дня. И столько же Хото пил. Чем еще заняться? И деньги есть, а идти куда-то… Нет, ни к чему! Ведь, куда бы ни пошел, все равно все закончится пьянкой. А потом – или ночевать где-то под столом, и наутро, мучаясь похмельем, тащиться домой? Проще нарезаться дома. Чтобы, если уж упал, так ползти недалеко.
За пару медяков сверху цены, местная дворовая мелочь сбегает куда угодно и принесет чего угодно. А за полдюжины – еще и родных сестер приведут, чтобы почтенный мастер вообще ни в чем не нуждался.
Но зачем звать баб, если пьешь в одиночку? Нееет! Если никого не хочешь видеть, то не стоит делать исключений. Потом станет еще хуже. Проклятая пустота в душе не затянется, как ни старайся. Сколько туда ни лей пива или кальвадоса. И сколько ни меняй женщин в постели…
Хото долго таращился на кубок зеленого стекла в дрожащей руке. Вина оставалось на глоток-два. Темно-красное, густое…
Вино, оно ведь почти как кровь. Даже запах чем-то похож. Так же резок, так же дразнит нюх, поднимая шерсть на загривке. И так же пропитывает одежду, стены, саму кожу…
По коридору тяжело пробухали шаги. Потоптались за стенкой. В дверь кто-то врезался со всего размаху – и сумел же разогнаться на трех шагах от стенки до стенки! С потолка упал кусок штукатурки, между дверью и кроватью. Обнажились планки основы. В воздухе повисла пылевая взвесь.
Высота от сдвоенной неожиданности дернулся. Скользкое стекло выскочило из пальцев. Хото поймал кубок над самым полом – еще чуть-чуть, и рассыпался бы дождь тончайших осколков по струганным доскам. Вино спасти не удалось, все выплеснулось, разлилось лужей причудливой формы. Будто упал со стены осьминог, распластал кровяные обмякшие щупальца…
– Открыто! – рыкнул Высота, оторвавшись от созерцания.
Кого бы ни принесли бесы, этот кто-то настроен решительно. А следующего удара потолок может и не перенести. Будет обидно умереть, если от свалившейся балки треснет череп. Как-то некрасиво получится, если помрешь в собственном доме, еще и так. От смерти уходил на войне, в пещерах, и на стенах… А тут раз, и все, лежишь – брызги во все стороны. И ногами дрыгаешь. Обидно как-то. И глупо!
В дверь снова ударили, с неменьшей силой. С потолка закружилась пыль.
– Да мать вашу, – прорычал Хото, – вы в уши балуетесь на досуге?! Открыто! На себя потяните, мать вашу!
Наконец-то, стенолаз был услышан!
Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о полки. «Железо» на них жалобно задребезжало. Свалился «крабик», грохнулась сцепка карабинов, похожая на диковинную фалангу или сколопендру…
В комнату, пригибаясь – дверь-то невысокая, Хото макушкой чиркал, а как-то, по пьяни, и голову разбил – вдвинулись два человека-горы. Оба в одинаковых черных длиннополых епанчах [плащ из промасленной ткани], под которыми, не таясь, тусклели кольчуги. В руках у гостей были короткие копья с наконечниками, в руку длиной. Как раз в тесном помещении работать. Не длиннее меча-полуторника, но куда удобнее. И древки окованы – руби, старайся, только вспотеешь! А пока рубить будешь, толковый мастер в пузе десяток дырок наделает.
Тут же стало очень тесно.
Между верзилами протиснулся третий. Ростом копейщикам до плеча, и раза в три легче. Без оружия, если не считать кинжал на поясе. Господин Дюссак. Ближайший помощник господина Фуррета. Опаснее десятка ядовитых змей и умнее стаи сов. Если бы у Хото появилась возможность безнаказанно ткнуть Дюссаку в печень что-нибудь острое, стенолаз с удовольствием ткнул два раза. Сивера стала бы куда лучше!
– Привет, Высота! – поздоровался Дюссак, и кивнул на пролитое вино, – я всегда знал, что ты хорош, но ты оказался еще лучше! Самый быстрый убийца в Сивере! Мы не успели войти, а ты уже убил кого-то и спрятал тело! Кого ты убил и за что?
– Островного шпиона, – зевнул Хото, – кого же еще. Чего надо? В такую-то рань?
Дюссак зевнул ответно, прикрыв рот рукой в тонкой перчатке:
– Какая рань, Высота? Ты совсем уже допился? Порядочные люди задумываются о том, как бы отойти ко сну, ворота еще не закрыли, а ты уже ждешь рассвета!
Помощник господина Фуррета оглядел нехитрую обстановку комнаты – полки со стенолазным снаряжением, широкая кровать на низеньких ножках, пустые кувшины по углам, наваленная на пол куча грязной одежды и веревок, из-под которой выглядывала сабельная рукоять, выполненная как стилизованная драконья голова. Небогато живет мастер стенолаз, совсем небогато! Оружие не пропил, и то хорошо. А ведь мог!
– А чего мне еще ждать? – хмуро спросил Хото, исподлобья и очень пристально глядя на одного из верзил. Под мутным взглядом стенолаза тому стало не по себе, и он обильно потел.
Дюссак катнул сапогом кувшин, лежащий на боку.
– Мало ли чего можно ждать? Мир очень разнообразен, а замыслы Пантократора весьма затейливы. К примеру, можно ждать чуда. Которое, к твоему сведению, произошло.
Чуть выставив правую ногу, и приняв донельзя официальный вид, Дюссак продолжил:
– Господин Фуррет вспомнил про твое скорбное существование! Напоминал про долг и передавал, что был бы очень рад, увидев тебя в гостях.
Хото медленно обвел посланцев всемогущего Фуррета недобрым взглядом. Всем сразу стало неуютно. Господин Фуррет в Сивере заправляет всем и каждым. Но он далеко, а Хото, человек с пустыми глазами, налитыми кровью – вот, рядышком, руку протяни и коснешься. Если не отгрызет! Хорятина бешеная! Лопатой бы его по хребту!
Высота резко выдохнул, и весь как-то сдулся, будто дохлый еж, провалявшийся месяц на солнце и проткнутый рогатиной. И стал похож на обычного запойного пьянчугу, которых двенадцать на дюжину.
Верзилы переглянулись с явным недоумением. Простые их мысли читались влет. Настолько легко, что Дюссак их и затылком прочитал – вон, как скривился.
«И как мы, такие большие и сильные, могли заподозрить этого мозгляка-пропойцу в том, что он опасен хоть чуточку? Щелбаном с ног собьем, соплей надвое перешибем! И вспотеть не успеем! И чего с этим отребьем блаародные господа водятся? Блажь какая-то, не иначе!»
– Он ждет меня, как полагаю, именно сейчас? – вяло уточнил Хото, дернув заросшим подбородком в сторону окна. Дождь хлестал без передышки. Словно какой-то небесный великан нахлебался пива, достал свой великанский хер и заливал несчастную Сиверу… И лужи тут, странные, желтизной отдают. Неужели, правда? Даже как-то обидно сразу стало…
Громилы снова переглянулись, на этот раз, с забавным торжеством – надо же, пьянь, а соображает! Уважает, стало быть, господина Фуррета! А кто его не уважает? То-то же!
Дюссак покачал головой – он, определенно, тоже слышал каждую скрипучую от глупости мысль подчиненных. Вон, как глаз дергается!
– Совершенно верно. Именно сейчас. Нас ждет карета сразу, за углом. Или боишься, что всего за двадцать шагов растаешь?
– Кхм… – протянул Хото, – целых двадцать шагов… – Высота ухватил первый попавшийся кувшин, в нем, на удивление, что-то булькало. Стенолаз двумя огромными глотками – громилы с некоторым даже уважением загляделись – выхлебал остатки, не глядя зашвырнул посудину под кровать. Под грязноватым пологом, спускающимся до самого пола, глухо стукнуло – явно не первый сосуд там оказался, укатившись по некрашеным доскам.
– Тебе нужна женщина в доме, – произнес Дюссак. – Свинарник развел, прям на загляденье.
– Думаешь, ей тут понравится? Да и заведешь одну, что делать с прочими? Выгонять? Не люблю обижать женщин.
Хото поднялся. Ноги дрожали как у старика, а левое колено отдалось острой болью, пронзившей до самого нутра.
– Тваааарь… – прохрипел стенолаз, начал заваливаться на бок, в падении схватился за ближайшего громилу, не успевшего отшагнуть. Тот только и успел, что вытаращиться.
– Спасибо, – буркнул Хото, кое-как утвердившись на ногах. Затем Высота склонился над кучей хлама в углу, покопался. На свет появился хубон [в нашем мире – испанская куртка века 16-17. Типичный пользователь – капитан Диего Алатристе из одноименного фильма], с прошнурованными рукавами, выглядящий так, будто его неделю драла стая медведей. Но зато с многочисленными серебряными пуговицами и вышивкой, тоже серебряной, на спине. Вязь обрисовывала силуэт стенолаза, повторяя татуировку. Да и шнуры были из золотой нити… Куртка одна стоила примерно как годовое жалование обоих стражников.
Накинув хубон, Высота с недоумением и надрывом вопросил:
– Господа, нас ждет господин Фуррет, а мы тут прохлаждаемся! Доколе?!
И выскочил из комнаты, каким-то чудом просочившись сквозь плотный ряд гостей. Гости проводили его изумленными взглядами и кинулись следом. Толкаясь и мешая друг другу в тесном коридоре.
Хото шагнул на улицу и тут же об этом пожалел. Сволочной великан ждал именно его, чтобы прибавить мощи. Высота промок мгновенно.
Впрочем, до кареты он, несмотря на мокрую одежду, предпочел пробежаться. Дюссак последовал его примеру. У дверцы оказались одновременно. Заскочили внутрь, благо, оба отличались худощавостью, и застрять не рисковали.