– Слышит, – ответил жрец тогда. У него был приятный, хоть и немного грустный голос. – Души тех, кто похоронен в склепе, слышат, когда к ним обращаются в этом священном месте.
Склеп располагался под Благословенным храмом – построенным из белого камня, в отличие от остальных эльдихарских храмов. Возможно, это и уберегло его, когда город пылал, подожжённый бей-ялинцами. А деревянные храмы, как мрачно заметил Верховный жрец, горели, подобно сухому мху при лесном пожаре.
Королевский гроб украшали нарисованные символы четырёх стихий: рыба, символизирующая воду, жар-птица – огонь, сокол – воздух и медведь – землю. Всё вместе сплеталось в одну причудливую картину, и Эсфи обвела её пальцем.
– Мама, – прошептала она, чувствуя, как слёзы стекают по щекам. Во время путешествий в Ничейных Землях и Гафарса Эсфи как можно реже старалась вспоминать о своём горе. Иначе она бы плакала без остановки, не находя в себе сил идти вместе с Мэриэн. Но теперь…
– Я хочу, чтобы ты мне подсказывала, – глотая слёзы, тихо говорила Эсфи. – Одна… я не могу. Мэриэн помогает, но… Ты же меня слышишь?
Её опьянение ролью королевы сменилось растерянностью и желанием убежать. Как тогда, в гафарсийском дворце, когда король Аранжи принимал её в тронной зале. Да, взрослая Эсфи почти задавила маленькую. Но когда речь заходила о таких решениях, как казнь или пожизненное заключение в тюрьме, Эсфи снова возвращалась к мысли, что лучше бы она бежала, чем выносить приговоры.
– А ещё лучше, если бы Мэриэн правила вместо меня, – Эсфи закрыла глаза и попробовала представить Мэриэн на троне. Та была бы сурова, но справедлива… Эсфи тут же встрепенулась – как бы тяжело ей не пришлось, на троне должна сидеть истинная наследница. А значит, нет у неё права жаловаться. И Эсфи вытерла щёки обеими ладонями.
– Мама, подскажи, что мне делать с предателями. Лишить их всего и бросить в подземелье? Или казнить? Я и так тяну… не знаю, как лучше.
Тишина. Конечно, Эсфи не ждала серебристого звона и ощущения уверенности, что нужно поступить так-то и так-то. Но если души и вправду слышат, то мама даст знак. Не сейчас, так потом.
– И как мне найти того предателя, который отправлял послания хану?
Здесь всё было гораздо сложнее, и Эсфи сомневалась, что получит подсказку. Не поручить ли это дело Мэриэн? У той, правда, свои заботы – её земли, земли Тарджиньи. Но Эсфи думала, что с её стороны будет неразумно довериться кому-то другому, кроме Мэриэн.
Кагард? Ди Гунья? Эсфи покачала головой, словно говорила с кем-то невидимым. К счастью, её свита держалась поодаль и не мешала, только доносились шепотки.
– Да… именно Мэриэн и поручу. Ты бы одобрила, мама.
Было и то, с чем Мэриэн не справится – дела, касающиеся дэйя. Теперь у них был свой совет отдельно от королевского, и там состояли не только особы благородного происхождения. Эсфи хотелось слышать всех.
Она ещё о многом поговорила с матерью, и здесь было так тихо и хорошо, что Эсфи ушла умиротворённой. Может, впредь стоило почаще приходить не только в склеп, но и в сам храм Четырёх Богов?
Заседание королевского совета было после обеда, и у Эсфи оставалось время, чтобы посидеть в своей спальне и поразмыслить над решением. Эсфи пришла на ум молитва, которой её научил Верховный жрец: «Помоги, да ум проясни, земля, моя стихия, дающая мне силу, питающая меня». Божество земли было темно лицом, а в жилистых руках держало чёрный жезл. У божества воды – голубой жезл, у божества огня – красный, у божества воздуха – прозрачный…
– Помоги, да ум проясни, – прошептала Эсфи, забравшись с ногами в постель. Мама не пришла во сне – быть может, читать молитвы? И помогут ли они, когда применяешь волшебство?
Эсфи вспомнила о том, как чуть не уверовала в Кальфандру. Интересно, что бы сказал Верховный жрец, услышав о таком?
Всё Амарель виноват.
Эсфи подтянула к себе подушку, из—под неё вылез твёрдый зелёный камушек, который Эсфи туда прятала. Бывший амулет волшебника… Да, теперь он поменял цвет и обрёл совсем другие свойства, поэтому Эсфи больше не носила его на шее. Она так и не рассказала правду Мэриэн и Тарджинье, а надо бы… давно пора. Тем более, что они недоумевали, по какой причине Эсфи перестала носить амулет. Она объяснила, что он принёс несчастье, и она начала испытывать к нему неприязнь, но Тарджинья, скорее всего, почувствовала неискренность в этих словах.
Эсфи показалось, что камушек слабо засветился, и она схватила его, сжала в руке. Нет. Он оставался таким же тусклым и светился только раз… несколько месяцев тому назад.
В памяти Эсфи встали, как наяву, острые скалы, речной поток, не скованный льдом, и распростёртое на камнях, израненное драконье тело…
…В сумерках Эсфи подбиралась всё ближе, чувствуя, как сердце колотится в груди. Тёмная кровь стекала с груди и крыльев дракона в воду. Он стонал от боли.
– Сверн! – позвала Эсфи. Она пришла одна, чтобы узнать, вправду ли дракон умер, и хотелось бы думать, что следом за ней не прибежит пылающая гневом Мэриэн. Да, Эсфи поступила безрассудно; она приказала Юэну и Арне – женщине-дэйя, умевшей пускать из рук искры, чтобы всем говорили: королева спит вон в той палатке и запретила туда заходить. А в это время Эсфи украдкой выбралась из лагеря и вернулась к реке, где днём сражались дракон и джинния. Используя волшебство, спускаться было совсем не страшно…
Сверн с трудом повернул голову, увенчанную гребнем. Эсфи дрожала от вечернего холода и страха, к которому примешивалось немного сострадания.
– Принцесса… – Из пасти у Сверна полилась струйка крови. – Он… жив?
Эсфи сразу поняла, о ком речь, и сострадания в ней стало больше. Искалеченный, умирающий дракон думал только о своём друге.
– Амарель жив. С ним всё хорошо, – Эсфи неловко переступила ногами на камнях. Брызги воды долетали до неё, и скоро накидка и платье промокнут.
– Ты… не боишься? – Сверн тяжело дышал. Он изрыгнул слабые язычки пламени, но они тут же погасли.
– Боюсь, – и, поколебавшись, Эсфи спросила:
– Но я… могу тебе чем-то помочь?
Сверн издал какой-то странный звук – неужели смеялся? Всё его тело затряслось, а потом он снова застонал.
– Я… теперь понимаю, почему Амарель не хотел… убивать тебя.
Эсфи стало тоскливо.
– Я не хотела, чтобы всё так закончилось! Амарель… он… я же согласилась стать его ученицей! А он всё разрушил, – Эсфи сжала кулаки и чихнула. Как бы не простудиться здесь. Тогда поход на Эльдихару сорвётся.
– Зря я не помешал ему… – прошептал Сверн. – Послушай, Эсферета… последняя в роду Райланда Неистового… ты совсем не похожа на него, – ему было трудно говорить, он то и дело выплёвывал кровь, – помоги мне.
Эсфи подалась вперёд.
– Что надо сделать?
– Я умираю. Но пока Амарель жив, я не могу уйти…
– Как это?
– Мы связаны… Дыханием Жизни, – Сверн испустил прерывистый вздох. – Мне нужен предмет. Волшебный. Любой. Иначе… не знаю, что будет.
В слабеющем голосе дракона прозвучала неподдельная тревога, и хотя Эсфи по-прежнему ничего не понимала, она не могла ему отказать. Сверн достаточно заплатил за своё нападение на людей, он мучился несколько часов. Эсфи просто не смогла бы развернуться и уйти, бросив его.
– Хорошо, – она сняла с шеи амулет волшебника и протянула дракону. Вода уже основательно намочила Эсфи подол.
– Держи его покрепче, – пробормотал Сверн. – И… прощай.
Эсфи только хотела спросить, что же произойдёт, как вспыхнул яркий зелёный свет, и она зажмурилась. А когда открыла глаза, камушек поменял цвет и слабо сиял в руке. Эсфи перевела взгляд на Сверна – и вопрос застрял у неё в горле. Огромные золотистые глаза смотрели на неё мёртвыми зрачками, и тело дракона обмякло на камнях. А затем его охватил огонь, и прежде чем Эсфи успела испугаться, от Сверна осталась лишь кучка пепла, и та бесследно растворилась в воде.
Что-то холодное и щекотное скользнуло по щеке. Опомнившись, Эсфи вытерла слезу и пожелала:
– Мира тебе… Сверн.
Он так и не сказал ей, что делать с камушком. Отдать Амарелю? Да, наверное, лучше всего было поступить именно так. Но пока Эсфи добиралась до лагеря, продрогшая и чихающая, ей стало не по себе: а что, если дракон заточил в этом артефакте свой дух? Он захочет являться к Амарелю, давать ему советы… да мало ли, что сделает! Ещё напугает повстанцев. Эсфи побоялась отдавать Амарелю зелёный камушек.
К счастью, она так и не заболела, и поход на Эльдихару состоялся.
Теперь Амарель находился в Бей-Яле, а камушек ещё у Эсфи. Стоило его хранить? Не лучше ли куда-нибудь выбросить и забыть? Но Эсфи вспомнила умирающего Сверна и его отчаяние. Он доверился той, кого считал своим врагом, и теперь у неё рука бы не поднялась выкинуть камушек.
Пусть лежит. Найдётся ему применение… однажды.
А Эсфи пора было идти на заседание королевского совета. И пока служанки одевали и причёсывали её, она осознала, что так и не успела принять решение.
XI
Вечер в ханском дворце напомнил о прошлых временах. Вот только Сверн был мёртв, да и сам Амарель изменился с тех пор. На его совести появилось гораздо больше чёрных пятен, и утешить себя мыслью, что всё это во имя Несравненной Кальфандры, теперь не получалось.
Однако Амарель чувствовал себя значительно лучше, чем, скажем, пару дней тому назад. В Башне Смерти он задыхался от одиночества, здесь же… нет.
– Есть одна идея, мой хан, – почтительно заговорил Амарель. Эрекей послал слугу за дэйя, который снимет кольцо, а пока хотелось о чём-нибудь сказать. Нарушить тишину.
– Что за идея? – Хан ответил вполне благосклонно.
– Там, в Афирилэнд, – Амарель старался тщательнее подбирать слова, чтобы лишний раз не напомнить о своём провале, – я видел отряд дэйя королевы Эсфереты. И я подумал, почему бы нам не собрать дэйя со всего Бей-Яла? В афирском отряде были одни лишь северяне, – Амарель воодушевился и говорил уже без опаски или стеснения, – а мы пойдём дальше!
Эрекей склонил голову набок и после томительного молчания одобрил:
– Дельная мысль, Амрел. Очень дельная.
Амарель покраснел и порадовался, что при тусклом свете ламп этого не видно.
– Благодарю вас, мой хан.
– Тебя, – поправил его Эрекей. – Нет нужды в этих церемониях.
Амарель кивнул, улыбка невольно расползлась по его лицу:
– Согласен, мой хан!
Тем временем, в коридоре раздались неспешные шаги, дверь комнаты столь же неспешно, но со скрипом отворилась, и на пороге возник дэйя. Из-за плеча его выглядывал слуга, которого Эрекей отпустил жестом.
– Готов исполнять приказ, – холодно обронил дэйя. Даже при скудном свете Амарель видел, что это старик с длинной бородой, больше похожий на сказочника с ярмарки.
– Вот он, – Эрекей указал на Амареля, и дэйя подошёл, сел рядом. Он совсем не походил на бей-ялинца, но долго его рассматривать не хотелось. Амарель мог думать лишь об одном: вот сейчас кольцо снимут. Он даже не спрашивал хана, каким образом это произойдёт.
– Дай руку, – сухо произнёс дэйя, и Амарель повиновался. «Я спокоен, – повторял себе Амарель, – совершенно спокоен». Даже если потребуется чем-то жертвовать, он готов. Старик цепко ухватил Амареля за палец с кольцом и, качаясь из стороны в сторону, запел песню. На незнакомом языке.
Амарелю уже приходилось сталкиваться с тем, что дэйя колдовали по-разному. Сам он иногда просил помощи Кальфандры. Кто-то обходился взрывом эмоций, как Эсфи – или, быть может, она научилась говорить со своей стихией землёй. А иной дэйя будет петь, как этот старик.
Амарель стиснул зубы – ему показалось, что кольцо буквально впилось в его плоть. Не хотело сниматься. «Нет уж, – мысленно злился он. – Колдовство… нож… топор… что угодно, но я избавлюсь от проклятого кольца!»
Амарель бросил взгляд на Эрекея. Тот нетерпеливо постукивал кулаком по колену.
«Ещё немного…»
– Всё! – в голосе дэйя прорезался незнакомый акцент. Он выпустил руку Амареля, потянулся и передал кольцо Эрекею. А затем… раб метнул кинжал. Рукоятью тот врезался дэйя в висок, заставив рухнуть на ковёр. Амарель в смятении оглянулся на хана. Кольцо изменилось – утратило металлический блеск и стало чёрным, как сажа. Эрекей надел его на палец. Не понимая, что всё это значило, Амарель ошеломлённо уставился на след от кольца.
– Замечательно, – Эрекей усмехнулся и сел обратно на подушки. Ноги он под себя подбирать не стал, а вольготно вытянул их вперёд. – Бахар!
Раб молча поднялся с места и, как будто прочитав мысли хана, приблизился к телу несчастного дэйя. Склонился над ним, пощупал рану на виске, отвёл окровавленную руку и вытер её о халат.
– Мёртв. Кость проломлена, – равнодушно сказал он. Словно не человека убил, а муху прихлопнул.
Амарель всё так же сидел на ковре, не в силах выдавить из себя ни слова. Бахар подобрал свой кинжал и вернулся в угол, а Эрекей обратился к Амарелю таким тоном, словно наконец-то мог не притворяться:
– Ты, я думаю, догадался, что случилось.
Амарель отрицательно покачал головой; хорошо, что Эрекей при свете ламп не мог рассмотреть выражение его лица, но глупо открытый рот наверняка заметил.
– Как не понял? – весело удивился Эрекей. Да, Амарель впервые слышал, чтобы хан говорил таким беззаботным тоном. – Огонь! Давай, покажи, вернулась твоя сила или нет!
Амарель не собирался колдовать, но после приказа Эрекея невыносимо захотелось это сделать. От бессилия сжав кулаки, Амарель вызвал пару огоньков.
– А теперь поговорим, – спокойно и довольно произнёс Эрекей. – Потуши огонь, опусти руки, закрой рот и слушай, Амрел.
За окном совсем стемнело, и Бахар зажёг ещё одну лампу. Амарель смотрел на свои руки, не чувствуя никакой радости от возвращения волшебства – радость была отравлена. А хан Эрекей говорил – тихо, неторопливо, замолкая лишь для того, чтобы хлебнуть куумса. Амарелю он тоже предложил, но тот покачал головой. Выпьет он потом, когда пройдёт отупение и явится боль.
– Всё, о чём мы с тобой уговорились, останется в силе, – веско сказал Эрекей. – Мы соберём из дэйя отряд или целое войско, это как повезёт. Ты построишь второй храм по своему усмотрению. Твоя религия распространится по всей стране. Каждый бей-ялинец узнает, что такое милость твоей Кальфандры. И может статься, она многих одарит таким же волшебством, как и тебя. Вон, Турсей только ради этого и пошёл в ученики.
Амарель взглянул Эрекею в лицо, собравшись с силами:
– А вы… ты, мой хан? – Теперь от этих слов во рту оставался мерзкий привкус, словно Амарель облизал окровавленные костяшки. – Ты хотел бы милости Кальфандры… для себя?
– С меня хватит её милости для моего народа, – Эрекей мог бы смотреть глаза в глаза до самого утра, и Амарель не выдержал и вильнул взглядом в сторону. Хан положил руки на бёдра и наклонился вперёд:
– Бей-Ял легко покорит другие, слабые страны. Наше имя станет внушать страх и трепет! С твоей помощью я создам могущественную Империю! И твою богиню станут чтить везде! Разве не об этом ты мечтал?
«Да, об этом», – у Амареля пересохло в горле, и он всё-таки глотнул бы куумса, но ни за что на свете не попросил бы теперь у Эрекея.
– Но власть, – возбуждённо продолжал Эрекей, – сама по себе – ничто! Величие народа – вот главное! Ты, должно быть, заметил, что я не требую целовать мне край халата. Да и халат мой прост, не выткан золотом. Всё это – для мелких ничтожеств! Мне нужна настоящая слава! Слава, живущая в веках…
Впервые Эрекей был так откровенен, и виной этому стал, конечно же, не выпитый куумс.
– Я понял, – Амарель снова опустил взгляд на свои руки – и потёр след от кольца. – Но если всё останется прежним… наш уговор… храм, дэйя… зачем тогда это? Я ведь и так верен тебе!
«И я не собака, чтобы сажать меня на цепь», – горько подумал он.
Эрекей откинулся назад на подушки и лениво, расслабленно произнёс:
– У тебя слишком много силы и мало благоразумия. Ты молод, порывист, можешь натворить дел. Я и раньше думал о таком, – он покрутил кольцо на своём пальце, – теперь всё сложилось удачно. Ты потерял друга. Боялся моего наказания. Я проявил доброту, – Эрекей улыбнулся, как ни в чём не бывало, – ты мне доверился… а Илькам, – он кивнул на труп, который так никто и не убрал, – провёл над кольцом ритуал.