Несмотря на рекомендации матери, Вадим не доверял психотерапевту и на всякий случай нащупал складной нож в кармане. Оценив взглядом потёртую дверь с цифрой «1», он достал нож и развернул.
Звонок в дверь – никто не отвечает. На этаже ни слуху ни духу, полная тишина, звуковой вакуум буквально звенит в ушах. Вадим постучал, но и стук не разбавил влажно-тяжёлой тишины. Тогда он нажал на ручку, и дверь неожиданно легко подалась вперёд.
Вадим теперь сжимал нож в руке, другой – включая на телефоне фонарик. Внутри квартиры было темно, будто окна кто-то наглухо заколотил, хотя на улице стоял ранний вечер. Сделав шаг внутрь, Вадим крикнул:
– Алло! Доктор Попова? Вы здесь?
Чихнув от пыли и заметив вековые её клубы, перекатывающиеся под ногами, Вадим понял, что явно зашёл не туда: наверное, перепутал корпус дома. Сделав шаг назад, Вадим услышал тихий скрип, и свет из коридора исчез. Кто-то закрыл на ним дверь.
– Кто здесь? – резко обернулся Вадим, направляя вспышку на закрытую дверь.
Тишина. Вадим огляделся и проклял старый смартфон: фонарик не высвечивал ни черта. Даже ближайшую стену, и ту было не видно. Сделав шаг вперёд и ещё один, Вадим выставил руку вперёд, ища стену, но её не оказалось.
– Какого хрена? – шепнул под нос Вадим, делая ещё шаг вперёд, и ещё, и ещё.
Он хорошо был знаком с планировкой девятиэтажек. На этом углу этажа явно должна стоять однушка со стеной прямо напротив порога.
– Спокойствие, только спокойствие, – сам себе повторял Вадим, вернувшись назад и проверив, что входная дверь всё ещё не открывается.
Он пошёл дальше вперёд, по привычке сгибаясь, чтобы не удариться головой о низкие косяки.
«Вообще, я могу быть и в двушке, – решил Вадим. – Тогда сейчас я иду по коридору мимо ванной в кухню. Ещё чуть-чуть, и я наткнусь на стол или холодильник».
Вадим старался не думать, что сделал намного больше шагов, чем возможно сделать в однушке, двушке или даже трёшке.
«Точно, Попова переделала несколько квартир под помещение для квеста, – облегчённо выдохнул Вадим после догадки. – И как я сразу не догадался? Испытывает мою реакцию на необычные ситуации, всё понятно! Маман всегда любила экстремальные аттракционы. Вот и квест Поповой ей приглянулся».
Сбоку подул ветер, и Вадим как будто услышал тихие голоса, но слабый свет вспышки не мог показать ничего. Пол под ногами стал вязким и скрипучим, как песок, а на потолке замерцали точки, складывающиеся в созвездия. «Просто кажется», – решил Вадим, насильно переводя взгляд с потолка под ноги, где, спустя пару минут, песок вновь стал нормальным бетонным полом советского дома.
Вадим не считал, сколько шагов он прошёл, прежде чем из мрака стали появляться очертания далёких стен. Не думая о том, что они неправдоподобно далеки друг от друга, парень зашагал ещё быстрее, почти бегом. Широкий высокий коридор стал сужаться и снижаться, пока не приобрёл очертания едва различимого, но привычного коридора жилого дома.
Неожиданно над головой Вадима загорелась лампочка Ильича, сиротливо свисающая на проводе. Он зажмурился от ярко-рыжего света, а когда глаза привыкли, обнаружил вокруг не квартиру, но обычную лестничную площадку с четырьмя дверьми. Повернувшись назад, он увидел глухую стену, из которой якобы вышел.
– Очень смешные шутки, госпожа Попова! – громко крикнул Вадим, имитируя приторно-сладкие интонации доктора. – Выходите!
Звенящая тишина не отвечала. Вадим спустился вниз к выходу из подъезда, подёргал замок подёрнутой ржавчиной железной двери и понял, что заперт. Лестница, уводящая на второй этаж, пропадала во тьме.
Оставалось четыре квартирные двери с очень странной нумерацией: 108, 1569, 29, 45334533.
– Это что вообще такое? – рассмеялся Вадим, уверенный, что за ним наблюдают.
Пробежавшись глазами по номерам вновь, он почувствовал, как сердце ёкнуло на числе 45334533. Это оказался не рандомный набор цифр, а первый пароль, который Вадим использовал, впервые зарегистрировавшись в Контакте. Тогда требования к паролям были настолько слабыми, что те защищали как целлофановый пакет от пули. А цифры для пароля Вадим взял из старого номера телефона.
– Используете грязные методы, – сквозь зубы проговорил он. Страх сменялся раздражением.
Глядя на число 108, Вадим не сдержался от улыбки после раздумий. 108 считается священным буддийским числом: якобы столько бусин носил в своих чётках Будда. И у Вадима были чётки со ста восьмью засохшими горошинами, когда тот увлекался буддизмом и хотел остричься налысо.
Номер 1569 оказался из числа тех деталей, которые Вадим запоминал намеренно и аккуратно, складывая их в глубины памяти, как редкие марки. На рейсе 1569 они с родителями прилетели из аэропорта Минеральных Вод, когда переселялись в Москву. Почему Поповой понадобилось искать такую странную информацию, Вадим не хотел даже задумываться.
Но только число 29 не вызывало стойких ассоциаций у Вадима. Похоже на дату, но какой месяц? Может быть, февраль високосного года? Но у Вадима не было специально отложено в памяти ничего, касаемо високосных годов.
– И что ты от меня хочешь? – спросил Вадим у пустоты. – Чтобы я выбрал?
Подойдя к ближайшей двери в номером 45334533, Вадим нажал на ручку, и дверь открылась. За ней он вновь оказалась чёрная пустота, и парень её захлопнул. Вадим не был уверен, что ему сюда.
– И куда мне идти, чтобы… – начал Вадим, но услышал, что его голос звучит слишком жалко. – К чёрту тебя!
Не оставляя себе времени для сомнений, Вадим выбрал единственное незнакомое число 29 и толкнул упрямую дверь вперёд, помогая коленом.
Она тут же захлопнулась за ним, и Вадим оказался в пустоте, ещё более густой, чем раньше. Потянувшись назад, он не нащупал дверь 29, через которую прошёл. Вспышка на телефоне справлялась с чернотой всё хуже: Вадим едва различал свои руки. Он вспомнил недавно прочитанную статью, как японцы тратят миллиарды йен, пытаясь найти супер-чёрный материал, не отражающий ни фотона света. Доктор Попова как будто изобрела такой материал раньше и застелила им весь первый этаж девятиэтажки.
«Так, я пойду прямо, – решил Вадим, делая несколько размашистых шагов вперёд и не встречая преграды, но опасливо пригибаясь, – просто пойду прямо. Не обращая внимания ни на что. Спокойствие, только спокойствие».
Шёл Вадим долго, и чтобы не слушать тишину стал прокручивать в голове и напевать песни Orphaned Land – группы, играющей смесь металла и еврейской народной музыки. Добравшись до припева, парень обнаружил, что слова беспокойным образом подходят к его ситуации:
– One can easily forgive a child who is afraid of the dark / But one cannot forgive a man who is afraid of the light…
Затем же, дойдя до пятиминутного соло на электрогитаре, Вадим понял, что напеть его не получится и тут же отвлёкся на хруст под ногами. Присев, он нащупал несколько сломанных крекеров. Крекеры Вадим терпеть не мог за безобразные крошки, остающиеся на одежде, столе, диване и вообще на всём. А здесь весь пол оказался усеян поломанными полумесяцами, звёздочками, кружочками…
Подняв один из уцелевших крекеров, Вадим вдруг обнаружил себя в тускло освещённой кухне. В тесной, точь-в-точь повторяющей кухню его бабушки с дедушкой в Ессентуках. В кухне со старым советским гарнитуром, с шумным пожелтевшим холодильником, со столом из ДСП, покрытым кружевной скатертью, с фарфоровым сервизом, торжественно расставленным в стеклянной витрине. За окном должен был быть центр города – Лечебный парк. И там действительно угадывались очертания вечерних деревьев, но изображение казалось плоским, словно наклеенным на окно с обратной стороны.
– У тебя странное чувство юмора, Попова! – громко заявил Вадим, чувствуя, как пульс учащается.
Пол завалили поломанным крекером в несколько слоёв, закрывая рисунок линолеума. Обнажив ступнёй кусочек пола, Вадим замет ил, что рисунок здесь не такой, как в настоящей бабушкиной квартире. Словно во сне, отличия крылись в мелких деталях.
– Вот на черта было засирать хорошую кухню?! – не выдержав, крикнул Вадим и достал из-под раковины веник с совком, который там стоял всегда.
Весь ненавистный крекер оказался в мусорном ведре за пять минут, и Вадим сел на табуретку, чувствуя, что устал, но удовлетворил тягу к порядку. Смирившись со знакомым интерьером, он достал старый эмалированный чайник за неимением электрического, зажёг газ и достал конфеты, всегда водившиеся в верхней полке гарнитура. В комоде нашлось аппетитное красное яблочко, но у Вадима не было настроения питаться правильно. Он сел пить чай с видом на лжепейзаж Лечебного парка и обнаружил, что связь на мобильном не ловится, словно на длинных переходах метро.
– Ну кто бы сомневался, – сквозь зубы сказал Вадим, убирая телефон в карман джинс.
За спиной послышался нехороший треск. Из тёмного коридора на кухню вываливались новые крекеры, а туда они падали откуда-то с потолка. Вадим не мог найти объяснения происходящему. Хруст становился сильнее, крекеропад – интенсивнее, и парень решил на всякий случай достать из шкафа большой нож для разделывания мяса, вспоминая о чудесных самодельных бабушкиных котлетах.
Куча у двери стала такой большой, что внутри поместился бы человек, и Вадиму казалось, что крекеры шевелятся. Сначала обломки печенья просто скатывались на пол, но потом они стали возвращаться наверх. Башня крекеров росла, смачно плюнув на законы гравитации.
– Твою мать, – резюмировал Вадим, когда куча печенья вытянулась до двух метров и стала выше него самого.
Вот нижняя часть кучи разделилась на две, образовав ноги. Из двух скоплений крекеров выше получились руки, а утолщение сверху напоминало голову. Движение печенья прекратилось, все обломки замерли на месте, и вернулась тишина.
– Как это, блин, устроено? – спросил Вадим у кого-то, поднимая тесак для мяса.
С минуту человек-крекер стоял неподвижно, а затем резко наклонил голову, что сопровождалось ненавистным Вадиму с детства звуком ломающегося печенья, но ещё и стократно усиленным. Затем крекер повёл плечами, согнул-разогнул руки в локтях, а потом вдруг кинулся в сторону парня, издавая хруст и скрежет.
Вадим кинулся за холодильник, и рука из печеньев пролетела мимо. Парень полоснул тесаком в сторону крекера, но тот увернулся и, вытянув руку в тонкую трёхметровую цепочку от печенья, обвил ею запястье Вадима, больно впиваясь острыми краями в кожу. Парень выронил тесак и попытался высвободить руку, но непонятная сила держала цепко.
Существо оттеснило Вадима к стеклянному шкафу с праздничным фарфоровым сервизом. Одно неаккуратное движение локтя – и дверца разбилась, а чашки и тарелки с изображениями полуголых девушек в античном антураже полетели на пол. Парню показалось, что одна из девушек с осколка смотрела осуждающе. Он вспомнил, что сервиз был старым свадебным подарком дедушки для бабушки от их родителей.
Тут взгляд Вадима зацепился за чайник на плите. Рывком он дотянулся свободной рукой до плиты и плеснул кипятком в туловище человека-крекера. Тот сразу же выпустил Вадима, все его отвратительные части тела захрустели, а центр туловища превратился во влажный хлебный комок. Крекер потерял человеческие очертания, сложился в неровный колобок, пытаясь закрыть раненную сердцевину, и укатился в тёмный коридор. Хруст ещё долго и глухо раздавался из коридора, всё удаляясь и удаляясь.
– Твою мать, – ошарашено повторил Вадим, оставшись на кухне в одиночестве.
На руке осталась пара царапин: ничего страшного, но дольше оставаться в этом сумасшедшем доме Вадим не собирался.
Вновь вооружившись тесаком для мяса и найденным в комоде старым, но мощным фонарём, Вадим вышел в мрачный коридор. Было бы логично из кухни попасть в прихожую, пройдя мимо ванной и туалета, но, разумеется, парень оказался в кромешной темноте без стен и ориентиров. Ускоряя шаг, Вадим приближался к тусклому свету лампочки Ильича, и вышел вновь на первый этаж с четырьмя подозрительно пронумерованными квартирами. Но теперь он появился со стороны другой стены.
– Это проекции или что? – Вадим стучал по бетонным стенам и не мог понять, как он появлялся из-за них.
Ещё раз взглянув на дверь 29, Вадима осенило, что это номер квартиры его бабушки с дедушкой в Ессентуках. И как он мог забыть? У парня появилось чувство, будто он провалил университетский тест, к которому готовился всю ночь…
В тёмном углу между квартирами 108 и 1569 раздался крекерный хруст. Печенье мощным потоком «лилось» с потолка, как будто извергаясь из лампочки Ильича. Внизу скапливалась кучка, и, не дожидаясь появления нового человека-крекера, Вадим забежал в квартиру 45334533.
Теперь он оказался в обычном коридоре в обычной двухкомнатной квартире, где проглядывались и комната, и кухня, а тьма больше не подступала со всех сторон. Дверь на площадку захлопнулась, и крекерный хруст остался за ней. Квартиру освещали лучи закатного солнца. Вадим выключил фонарь, но продолжил крепко сжимать тесак. Квартира с простым, но современным ремонтом была Вадиму незнакома, так что он быстро осмотрел помещение. На кухне – пусто, в ванной и туалете – никого, в гостиной– пустота, в спальне…
На диване сидел, скрестив ноги, парень с ноутбуком на коленях. Его короткие волосы были окрашены в вырвиглазно-яркий красный цвет, на ушах – массивные чёрные наушники. На растрёпанного, потного Вадима с огромным ножом в руке он не обратил ни капли внимания, а продолжил неторопливо кликать мышкой.
– Эй, алло! – Вадим сорвал наушники с головы парня, а тот совершенно спокойно посмотрел на него сонно-безразличными глазами.
– Вы кто? – спросил незнакомец.
– Это вы кто? – Вадим наставил тесак на парня.
– Эх-ох, – покачал тот головой, закрыл ноутбук и положил рядом с собой. – Новенький, чтолича?
– В каком смысле?
– Как сюда попал, уважаемый? – незнакомец закатал рукава фиолетовой в клетку рубашки и привёл в порядок красные волосы.
– Через дверь, блин, представляешь! За которой бегает херня из крекера! Ты работаешь на Попову?
– Так, расслабляемся, – незнакомец встал перед Вадимом, оказавшись на две головы ниже, то есть среднего человеческого роста. – Знаешь, монахи в буддийских монастырях контролируют пульс, контролируя дыхание. Давай: вдох-выдох, вдох-выдох… Кстати, я Хрущёв.
Незнакомец протянул руку, и Вадим на автомате ответил на крепкое рукопожатие.
– Хрущёв? – переспросил Вадим.
Незнакомец сложил пальцы и громко прохрустел каждым суставом. Потом хрустнул шеей, плечами, спиной и коленями, не отрывая пристального взгляда от Вадима.
– Вопрос отпал. Я Вадим. Ты кто, Хрущёв, и что здесь делаешь?
– Я здесь живу на секундочку. А вот как ты здесь очутился – загадка. На двери было «сорок пять, тридцать три, сорок пять, тридцать три»?
– Да. Ты работаешь на Попову? Что за хрень?
– Я советую тебе успокоиться, – Хрущёв снова глубоко вдохнул и выдохнул. – Вспомни, что ты мост от человека к сверхчеловеку и преодолей страхи и желания.
– Я спросил. Ты. Работаешь. На. Попову? – Вадим снова направил тесак в сторону Хрущёва. Раньше ему не доводилось угрожать людям: когда работаешь аналитиком в мелкой консалтинговой фирме, а вечера проводишь дома, редко встречаешься с настоящей опасностью. Разве что иногда устраиваешь её себе в постели… Но сегодня обстоятельства складывались исключительным образом.
– Я не знаю. Кто. Такая. Попова, – спокойно ответил Хрущёв, скрестив руки на груди. – Предлагаю выпить.
Они пришли в простую кухню с облупленным столом и потёртым коричневым угловым диваном, откуда открывался вид на плоский пейзаж вечернего города через пластиковые окна с щелями, забитыми утеплителем. Хрущёв извлёк из холодильника бутылку дешёвого виски и полупустую бутыль колы. Вадим брезгливо убрал грязную посуду со стола и положил салфетку перед собой.
– Я убирался, между прочим – хмыкнул Хрущёв.
Он разлил виски в гранёные стаканы, долил себе колы до краёв, отдал бутылку Вадиму. Тот, не глядя в стакан и не отрывая взгляда от странного вида из окна, налил себе на половину.