– Нет, нет, – повторял Худ, со струйкой слюны, все еще свешивающейся из угла рта.
– Когда думаешь, что борешься за правое дело, можно многое выдержать. Я знаю. – Броуд осторожно потер костяшки пальцев. – Но смотреть, как то же самое делают с твоим ребенком? Это совсем другое дело.
Парень с залитым слезами лицом дико оглядывался вокруг. Броуд пожалел, что у него нет выпить. Он буквально ощущал вкус во рту. С выпивкой дело пошло бы легче – сейчас, во всяком случае. Потом-то будет тяжелее… Он отогнал эту мысль.
– Этим я тоже вряд ли буду хвастаться. – Броуд проверил, что его рукава закатаны как надо. По какой-то причине это казалось важным. – Но если прибавить это ко всему остальному дерьму, что я натворил, общий уровень даже не поднимется.
Он бросил взгляд в сторону конторы – может быть, надеясь, что Савин махнет ему оттуда, приказывая остановиться. Но там никого не было видно. Только огонек, чтобы показать, что она смотрит. Человек должен уметь останавливаться. Броуду, впрочем, это никогда особо не удавалось. Он снова повернулся к стулу.
– Было бы здорово пойти сейчас домой…
Он снял стекляшки, сунул их в нагрудный карман рубашки, и освещенные фонарем лица расплылись в туманные пятна.
– …но если понадобится, у нас целая ночь впереди.
Страх паренька, ужас Худа, беззаботная мина Баннермана – все превратилось в размытые мазки, практически неотличимые друг от друга.
– Попробуй представить… в каком виде вы оба будете к этому времени.
Стул под пареньком взвизгнул ножками по полу склада, когда Броуд передвинул его на то место, которое ему требовалось.
– Думаю, очень скоро вы оба будете выть, как тот парень.
Еще раз поправить рукава. Привычные действия, привычные действия.
– …Как воют в аду.
Броуд знал, что чувствовал бы он сам, если бы беспомощно сидел, привязанный к стулу, а рядом, на другом стуле, была бы Май. Именно поэтому он был уверен, что это сработает.
– Забастовки не будет! – задыхаясь, прохрипел Худ. – Забастовки… не будет!
Броуд выпрямился и моргнул:
– О, я рад это слышать.
На самом деле он был вовсе не рад. Где-то глубоко внутри копошилось большое разочарование. Потребовалось большое усилие, чтобы разжать кулак. Вытащить из нагрудного кармана стекляшки и снова зацепить дужки за уши. Слишком деликатный прибор для его неуклюжих, ноющих пальцев.
– Твой сынишка пока останется с нами. Просто чтобы мы были уверены, что ты не передумаешь.
Баннерман потащил извивающегося парня обратно в темноту склада.
– Немного уважения! – крикнул ему вслед Броуд, аккуратно раскатывая рукава.
Это важно, соблюдать привычный порядок действий.
Искусство компромиссов
– Точность, болваны! – Филио даже спрыгнул со скамьи, чтобы наброситься на двух фехтовальщиков, которые глазели на него из круга, опустив клинки. – Скорость не даст вам ничего, кроме пустого хвастовства, если у вас не будет точности!
Ему было уже к шестидесяти, но его движения были по-прежнему быстрыми, а внешность пригожей. У Вик, должно быть, было больше седых волос, чем у него. Он бросился на сиденье рядом с ней, бормоча под нос стирийские ругательства, потом переключился на общее наречие:
– Молодежь в наши дни, а? Ждут, что им поднесут весь мир на золотом блюде!
Вик взглянула на Огарка: парню, похоже, и простых-то блюд довелось видеть не так уж много, и вряд ли ему когда-либо что-либо подносили. Даже сейчас, одетый в опрятную черную форму практика, он напоминал ей брата. Этот извиняющийся вид, эта вечная сутулость, словно он постоянно ожидал затрещины…
– Некоторым приходится встречаться с трудностями, – заметила она.
– Моему племяннику немного трудностей бы не помешало! – Филио покачал головой, глядя на молодых людей, шаркающих по дощатому полу фехтовального круга, отполированному многими поколениями мягких туфель. – У него быстрые руки и хорошее чутье, но он должен еще столькому научиться!
Филио простонал при виде неаккуратного выпада.
– Когда-нибудь, я надеюсь, он будет представлять наш город на турнире в Адуе, но от таланта мало толку, если нет дисциплины… – Он снова вскочил. – Давай, осел, подумай хорошенько!
– Вы ведь и сами сражались на турнире?
Филио лукаво улыбнулся ей, опускаясь на скамью:
– Это что же, вы разузнавали о моем прошлом?
– Вы проиграли будущему королю Джезалю в полуфинале. Держались с ним вровень до последнего касания, насколько я помню.
– Вы там были? Но в то время вам не могло быть больше десяти лет!
– Мне было восемь.
Хороший лжец придерживается правды, насколько это возможно. Ей действительно было восемь лет, когда произошел этот поединок, но в тот момент они сидели, сбившись в кучу, в темноте вонючего корабельного трюма, прикованные к одной большой цепи, – ее семья и несколько десятков других осужденных. Все они направлялись в Инглию, в тюремные лагеря, откуда было суждено вернуться лишь ей одной. Впрочем, она сомневалась, что подобные картины могли бы вызвать большой восторг у Филио, который сидел с сияющими глазами, погрузившись в воспоминания о былых победах. Люди редко радуются, когда говоришь им всю правду.
– Ликующие толпы, звон стали, турнирный круг, устроенный перед великолепнейшими зданиями Агрионта! О, как я был горд! Это был лучший день в моей жизни!
Перед ней был человек, который восхищался Союзом с его любовью к внешнему блеску и порядку. Человек, который превыше всего ценил точность и дисциплину. Вот почему Вик оделась в парадный мундир чрезвычайного инквизитора, начистив сапоги до зеркального блеска, разделив волосы пробором в линеечку и безжалостно затянув их в узел на затылке.
– Так, значит, вы тоже относитесь к поклонникам прекрасной науки? – спросил Филио, махнув в сторону сверкающих клинков.
– Как можно не восхищаться ею? – (В действительности Вик была равнодушна к фехтованию.)
– Но полагаю, вы явились сюда, чтобы набирать голоса?
– Его величество чрезвычайно озабочен тем, чтобы Вестпорт остался там, где ему надлежить быть: в составе Союза.
– Иначе говоря, этим озабочен его преосвященство? – промурлыкал Филио, не отрывая взгляда от фехтующих, следя за каждым выпадом и защитой. – И с кем вы уже успели переговорить?
– Я пришла к вам первому. – (На самом деле он был четвертым, но Вик знала по опыту, что необходимо оберегать гордость тех, кто пользуется ограниченной властью: они обижаются гораздо легче, чем действительно могущественные люди.) – Наставник Лорсен отзывался о вас в самых ярких красках как об одном из наиболее почтенных старейшин, пользующемся уважением во всех лагерях. Человеке, чей голос мог бы объединить вокруг себя других.
– Это, разумеется, лестно, но наставник слишком высокого мнения обо мне. Если бы объединение людей зависело лишь от одного голоса… Возможно, Вестпорт не был бы столь прискорбно разобщен.
– Может быть, мы могли бы помочь вам примирить своих сограждан. Я знаю, вы верите в Союз.
– Несомненно! Верил всю свою жизнь. Мой дед был одним из тех, кто с самого начала стоял за присоединение к нему нашего города. – Улыбка Филио поблекла. – Но это дело очень непростое… Король Джезаль был человеком известных достоинств, в то время как король Орсо молод…
Филио поморщился, увидев, как его племянник эффектно взмахнул клинками.
– …и, как говорят, в избытке предавался всем порокам, свойственным для молодых людей. Ваши ошибки в войнах против Стирии тоже принесли немало вреда. И затем, есть еще Солумео Шудра. – Филио прищелкнул языком. – Вам уже довелось слышать, как он говорит?
– Немного.
– Такая убедительность! Такой напор! Такая… – как это говорится? – харизма! Его любят так, как могут любить только политиков, лишенных власти – а следовательно, неспособных разочаровать. Он заставил многих людей увидеть вещи по-своему. На стороне Союза нет никого, кто мог бы с ним равняться; все они слишком неповоротливы. Но ведь в том-то и трудность, не правда ли? Защищать со страстью то, что ты уже имеешь, – это слишком скучно. В то время как любая альтернатива столь пленительна! Радуги обещаний! Каскады мечты! Блистательный корабль фантазий, которому не грозит столкновение с необходимостью действительно что-либо делать.
– Так, значит, его величество может рассчитывать на то, что вы проголосуете так, как надо?
– Хотел бы я ответить вам бескомпромиссным союзным «да»! Но боюсь, в настоящий момент… – Филио страдальчески сморщил лицо. – Все, что я могу вам предложить, – это традиционное стирийское «может быть». Здесь, в Вестпорте, на Перекрестке Мира, посередине между гурками, стирийцами и Союзом, мы поневоле научились искусству компромиссов. Я бы не смог так долго участвовать в политической жизни города, если бы жестко придерживался тех или иных принципов.
– Принципы подобны одежде, – заметила Вик, разглаживая свой мундир. – Их приходится менять в зависимости от собеседника.
– Вот именно. В свое время, я надеюсь, мы сможем обсудить мою цену за переодевание в нужные цвета, да? Но было бы глупостью выбрать сторону слишком рано. Я ведь могу оказаться на той, которая проиграет!
Вик подумала, что едва ли может его винить. Если она чему-то и научилась в лагерях, так это одному: всегда держаться с победителями.
– В таком случае мы поговорим позже. Когда будущее несколько определится.
Вик встала, игнорируя внезапный приступ боли, прострелившей искалеченное бедро, щелкнула каблуками и отвесила жесткий формальный поклон. Филио, по всей видимости, это очень понравилось. Но не настолько, чтобы пообещать ей свой голос.
– Надеюсь. Но давайте не будем заставлять друг друга тратить время, пока мы не уверены в своих цифрах… А! – Он вскочил на ноги, увидев, что каблук его племянника коснулся края круга. – Следи за задней ногой, идиот! Точность!
Долгожданный ветерок пролетел по городскому парку Вестпорта, неся запахи смолы, цветов и пряностей от расположенного за стеной рынка. Листва ста различных видов и форм принялась шелестеть, шуршать и перешептываться. Из фонтана вырвалось облако водяной пыли, в котором яркое солнце тут же нарисовало мимолетную радугу.
На лицо Вик упала тень.
– Можно присесть?
Рядом с ее скамьей стояла широкоплечая женщина, одетая по южной моде, в свободную полотняную одежду. Темнокожая, с волевым лицом и ежиком коротко стриженных седоватых волос.
– Боюсь, я не говорю по-стирийски, – отозвалась Вик на союзном наречии.
Это была наполовину ложь. Она говорила достаточно, чтобы ее понимали, но имелась опасность, что она не уловит всех нюансов – а в настолько деликатных переговорах, как эти, нельзя позволить себе ошибиться. Кроме того, Вик предпочитала оставаться недооцененной.
Женщина вздохнула:
– Как типично для союзного начальства – прислать на переговоры человека, который даже не знает местного языка!
– Я-то думала, здесь Перекресток Мира, где говорят на всех наречиях, – парировала Вик. – Вы, должно быть, Дайеп Мозолия?
– А вы, должно быть, Виктарина дан Тойфель.
– Да, имею такое несчастье.
Вик сочла, что аристократическое звучание ее полного имени, какие бы неловкие чувства оно ни вызывало у нее самой, лучше всего подойдет для этой встречи. Мозолию ей характеризовали как расчетливую деловую женщину, так что Вик решила представиться практичной адуанской леди в заграничной поездке. Аккуратные косы, свернутые в кольца и подколотые. Верхняя пуговица жакета оставлена расстегнутой, в качестве намека на неформальность и доверие. Ей уже давненько не приходилось надевать юбки, и Вик испытывала в ней не больше удобства, чем называясь собственным именем. Однако удобство – это роскошь, без которой шпионам лучше привыкнуть обходиться.
– Как вам нравится наш городской парк? – спросила Мозолия.
– Прекрасный. Впрочем, он выглядит немного пересохшим.
– Его подарила городу одна бездетная наследница крупного торгового состояния. – Мозолия не спеша расположила свое длинное тело на скамейке. – Она объездила весь Земной Круг, задавшись целью собрать все виды деревьев, какие только создал Господь. К несчастью, оказалось, что далеко не все из них хорошо себя чувствуют в нашем климате.
Она махнула рукой в сторону огромной ели, нижние ветви которой были абсолютно голыми, а верхние покрыты редкими сухими иголочками. Потом перевела взгляд на Огарка: парень совсем взопрел в своей ливрее, его лицо покрылось красными пятнами и блестело от пота.
Напрасно она потащила его с собой. Вик знала, что всегда лучше действовать в одиночку. Урок, который она накрепко выучила в лагерях, где остались лежать в мерзлой земле все члены ее семьи. Отец, трясущийся от холода, с посиневшими губами, с черными, укороченными пальцами. Мать, без конца вопрошавшая, что она сделала, чтобы такое заслужить, – как будто это имело хоть какое-нибудь значение! А сколько крови и пота было пролито, чтобы добыть лекарство для сестры, – но когда она вернулась, крепко стискивая заветную бутылочку, то обнаружила, что сестра лежит под изношенным одеялом уже окоченевшая, а их брат сидит рядом, все еще держа ее за руку. После этого они остались вдвоем: Вик и ее брат. С большими печальными глазами, в точности как у Огарка.
Никогда не следует спасать тех, кто не может плавать сам. В конце концов они утащат тебя под воду вслед за собой.
Вздохнув, Мозолия положила руку на спинку скамейки.
– Но я полагаю, что вы пересекли Круг морей не для того, чтобы поговорить со мной о деревьях?
– Конечно, нет. Я хочу поговорить о предстоящем голосовании.
– Люди сейчас не говорят почти ни о чем другом. Это историческое решение. Однако ни вы, ни я никак не можем на него повлиять – ведь женщинам не позволено быть старейшинами.
Вик фыркнула:
– Возможно, женщинам и не позволено сидеть в Ассамблее, но они прекрасно могут контролировать сидящих там мужчин. Я знаю, что у вас в кармане по меньшей мере пять голосов.
Мозолия пожала массивными плечами:
– Шесть. Может быть, семь.
– И я подумала: нельзя ли как-то убедить вас отдать эти голоса в пользу Союза?
– Возможно. Но это будет непросто. Один из моих предков был родом из Яштавита, другой из Сиккура, третий из Осприи, четвертый – из Старой Империи. Я нахожу радушный – или, возможно, одинаково нерадушный – прием в пяти различных храмах города. Иногда я забываю, какой из ипостасей Господа в данный момент должна молиться. В других странах меня называли бы полукровкой, но здесь, в этом городе полукровок, я – норма.
Она улыбнулась, глядя на выцветшие лужайки, на которых люди всех оттенков кожи и типов телосложения ходили, сидели и разговаривали в тени всевозможных удивительных и чудесных деревьев, созданных Господом.
– Торговец тканями не может себе позволить узко смотреть на вещи. Я веду дела по всему Земному Кругу. Гуркский лен и сулджукские шелка, имперский хлопок и вязаные вещи с Севера…
– Не говоря уже о новых тонковыделанных текстильных изделиях, поступающих с фабрик Союза.
– Не говоря о них, да.
– Для торговца тканями было бы прискорбно оказаться отрезанным от крупнейшего рынка в мире.
– Конечно, это было бы неприятно, но торговля – как вода: со временем она всегда находит для себя щелочку. К тому же присоединение к Стирии имеет собственные выгоды.
– Насколько я знаю, Талинская Змея может быть весьма деспотичной госпожой.
– Как обнаружили на собственной шкуре несколько союзных генералов! – фыркнула в свой черед Мозолия. – Но при готовности идти на уступки с ней вполне можно договориться. Поглядите, как расцвели жители Талина под ее началом! К тому же мне скорее нравится, когда всем командует женщина, вы не согласны? Пусть даже и деспотичная. Нам, женщинам, стоит прикладывать все усилия, чтобы помогать друг другу.
– Разве мы не должны, «следуя примеру мужчин, отложить в сторону сантименты и искать для себя наибольшую выгоду»?
Мозолия едва заметно улыбнулась:
– Подумать только, вы все же говорите по-стирийски! Надеюсь, его преосвященство снабдил вас достаточно несентиментальной суммой денег?
– У меня есть кое-что получше.
Вик развернула письмо и поднесла собеседнице, держа двумя пальцами. Внизу притаилась подпись архилектора Глокты – убийственная кульминация.