Если бы дневники не сгорели, у меня было бы хоть что-то, но нет. Так было бы слишком просто. Единственным источником информации был дядя Форд. А где он был? Одному ему, ну и Стэну, известно было. Кажется, последний раз они объезжали Африку, но письмо отправляли уже из Лондона.
С другой стороны, мне, в принципе, если то был призрак, достаточно было просто узнать, чего именно он хочет. Звучало просто, а как исполнять понятно не было. А в случае, если это был не призрак, я абсолютно ничего не мог сделать. Ни как выглядит, ни какого размера, ничего мне известно не было. О сильных и слабых сторонах и речи не шло. Это ведь Боуэн с ним встречался, не я. Но расспрашивать его я не мог, пусть и хотелось. Чертовски сильно хотелось.
Пятый урок пролетел мимо меня. Мистер Олвин вернулся, а потому было намного спокойнее. Спрашивать он не особо любил, зато писали мы много. И для того, чтобы писать, особо вникать в то, что он говорил — нужды не было.
Последним уроком было самое прекрасное, самое чудесное, самое восхитительнейшее, что есть на планете. По мнению моей сестры, конечно. Когда мы вошли в кабинет, Кассандра уже заканчивала писать на доске тему урока. Когда мы расселись, всё стало ещё лучше. Работать предстояло в группах. Подготовка к предстоящему, более объёмному проекту. На тренировке можно пользоваться написанным текстом, а во время презентации проекта такого уже не позволят. Зная свой уровень французского, я, ясное дело, еле успел в группу к Мэйбл. Все знали, что с таким лидером как она, в проекте по французскому, победа обеспечена. Поэтому никто особо не старался — ни люди из других команд, ни участники команды Мэй. Но последним стараться не пришлось, так как сестрёнка, как всегда, дала каждому задания, которые им легче всего даются.
К концу урока у нас был идеально написан и презентован текст. По нашим меркам идеально, конечно, не по меркам Её Величества, которая поставила «с натяжкой удовлетворительно». Остальным, правда, повезло ещё меньше. Где-то её не устроила подача, где-то её темп, где-то неточность, где-то сам текст.
Наконец, прозвучал долгожданный звонок, и повеяло свободой. Возможно это был ветер, который создали желающие поскорее вырваться из кабинета ученики. Я даже успел вкусить воли, но на середине дороги Мэй догнала Эмили, довольно милая и жизнерадостная девчонка с огненно-рыжими волосами, которые она заплетала в две косички. Когда я таким образом выразил своё о ней впечатление, сестрёнка ещё две недели, не прекращая, говорила, что у меня «фетиш на рыженьких». Благодаря этому прекрасному случаю, я стал держаться подальше не только от Эмили, но и от «рыженьких» в принципе. Иной поступок был бы вкрай нелогичным, если вспоминать тот случай с Венди. И благодаря этим радужным воспоминаниям, я снова мыслями вернулся к делу, и поставил себе в цели на вечер просмотр истории ближайших зданий в округе, в частности — здания школы.
Я стоял у стенки минут с двадцать, пока моя дражайшая сестрица не замечая ничего вокруг, общалась с подругой. А потом, будто бы не ожидая меня увидеть, повернулась со словами: «Ты же сходишь с нами к Кассандре, пожалуйста». Ну и как я мог отказать? Да никак. Это ведь даже не вопрос был.
Снова пришлось подниматься на четвёртый этаж и переться в так полюбившийся кабинет. Что может быть лучше? Разумеется, не один отвратительный человек — а сразу два! Прям акция. Два по цене моих нервных клеток.
Девчонки тут же подбежали к «Кэсси», успев только раз бросить влюблённые взгляды на Боуэна. Тот с недовольством — брезгливостью? — отступил назад и, кинув что-то вроде: «до завтра» — удалился. На пару минут и правда стало легче, а потом я понял, что ошибся. Мэй так напрягла Кассандру, что та сидела не понимая, что от неё требуется. Кажется, она хотела усложнить или изменить текст, я особо не вслушивался. Когда я подошёл спросить, на сколько их особо интеллектуальная беседа затянется, меня попросили не мешать, иначе придётся ждать до утра. Такого желания у меня не было, и чтобы не подгонять их, я решил спуститься вниз — пройтись, получить нагоняй от уборщицы, подождать в холле.
На втором этаже снова сменили расписание, кабинет истории — и остальные — снова переехали на первый этаж. Не особо приятная новость. Также, поменяли местами некоторые предметы, что было не особо то и важно.
На первом было, как и всегда в то время — тихо. Все кабинеты были закрыты, — а одно из окон открыто, — и когда я дошёл до двери в холл, то запоздало понял, что и она тоже закрыта. Единственный спуск — через второй этаж. Нужно было возвращаться.
За окнами серые пейзажи и довольно мрачное облачное небо. Когда проскочила мысль о том, что было бы обидно, пойди дождь, я даже не сдержал улыбки. Как иногда легко переключиться с чего-то важного на какую-то мелочь. На то, что зонт забыл, на то, что слишком холодно на улице.
Мэй с Эмили и не думали спускаться. Даже немного жаль было Кассандру. Она любила свой предмет, но энтузиазм, который проявляла моя сестрёнка был действительно чем-то… Слишком навязчивым.
Подниматься на второй этаж не особо хотелось, и ещё меньше желания стало, когда я заметил приоткрытую дверь. Понятия не имею, чем я думал, — точно не головой — но я открыл её.
Старый добрый кабинет истории. Вновь в первозданном-идеальном виде. Как под линейку ровно выстроенные ряды парт, предельная чистота, парящий над шкафом горшок с цветком… «Что за-» — только и успевает пронестись в моей голове, как он бесшумно приземляется на поверхность шкафа. Абсолютно бесшумно. В тот момент я мог думать только о том, что стоило бы увеличить время, предназначенное для сна.
— Ну и что ты здесь делаешь, скажи на милость? — От голоса вздрагиваю и на время теряюсь. В голове только и крутится «не смотри в глаза, не смотри в глаза».
— Умираю от скуки. — Посчитав, что честный ответ - лучший вариант, отвечаю я, и, не сдерживаюсь, перевожу взгляд на внезапного, как снег зимой, собеседника.
— А этот кабинет тебя явно притягивает.
Раздражён, слишком сильно раздражён. Руки держит за спиной, но когда поворачивается к окну, успеваю заметить, что бинт, во-первых был новым, во-вторых, стал закрывать не только кисть, но и чуть дальше к локтю. Насколько дальше, узнать не дано было — закрывали рукава рубашки.
— Он просто единственный открыт был.
На самом деле, продолжать разговор смысла не имело. Как ни крути — ни один из нас не был в нём заинтересован. Просто меня удивляло, как он со мной обращался. Не только, будто бы ничего не произошло, но и в принципе, будто бы я не с преподавателем говорил. И мне стало любопытно.
— Это ненадолго. — Боуэн подошёл к окну, чтобы закрыть его. Перед этим ветер успел всколыхнуть его волосы.
«Красивый кадр» — с каким-то безразличием подумалось мне. Не было уже сил кричать на себя за подобные мысли. Ну думается и думается, чёрт с ним.
— Точно под дождь попаду. — Он прошептал это совсем-совсем тихо, и слова почти утонули в шуме на улице.
— Ладно, прости. — После этой фразы он на секунду замер, и только после убрал здоровую руку с ручки. А потом повернулся. — Уже ухожу. — Тут же добавил. Струсил.
— Подожди. — Он смотрел так пристально, что мурашки пробежались по коже. Мои глаза против воли встретились с его, и когда он начал подходить, я буквально забыл что не каменное изваяние, и могу двигаться. Ну, или мог. Когда-то. Перед тем как он подошёл чуть ли не в плотную. — Будь внимательнее в следующий раз, ладно? — С этими словами, а также до жути невинной улыбкой, он закрыл боковой карман на моём рюкзаке, и отошёл обратно к своему столу, снял со спинки стула пальто, и накинул его на плечи.
А во мне бурлила животная ярость. Казалось, не сдержи я себя, так кулаком бы стену пробил. Если быть реалистами, то сломал бы руку, но не суть.
— Конечно, Мистер Боуэн. — Меня просто трясло, из-за чего фраза так и сочилась ненавистью.
Я вышел из кабинета, без задней мысли направившись у выходу, но на середине притормозил, вспомнив. «Историк» поравнялся со мной.
— И куда это мы так спешим?
Ломать стены — это определённо плохо, но ломать стеклянные двери — немного менее ужасно. Хотя, ходили тогда бы оба с повязками на руках. Как два идиота. Хотя почему как?
— Там закрыто. — Сквозь зубы процедил я.
— И ты решил с разгону выбить дверь?
«С разгону я могу решить выбить только тебе челюсть.» — однако, даже в моей голове это звучало глупо. Какая бы агрессия меня не одолевала, сотворить подобное я не мог. Дяди могли бы, отец мог бы, Мэйбл могла бы, но не я. Но так хотелось…
Стоило вспомнить о сестрёнке, как она тут же замаячила на горизонте. Спустилась с лестницы, и побежала за подругой в холл.
Достав из кармана ключи, Боуэн открыл дверь.
— Дамы вперёд. — Со смешком добавил он, отходя в сторону.
— Ненавижу тебя. — Я знал, что от сжатых до такой степени кулаков остаются следы, но ничего с собой поделать не мог.
Перешагнув порог, я не успел и глазом моргнуть, как послышался звук закрывающегося окна. Резко развернувшись, я увидел, что все они закрыты.
— Что-то не так? — Боуэн действительно выглядел так, будто бы ничего необычного не происходило. Вообще ничего.
— Не важно… — Прошептал я и направился в холл. В голове вертелось множество вопросов.
«Ему совсем плевать, как я к нему обращаюсь?», «Он не услышал, что я сказал?», «То, что произошло в кабинете — злая шутка моего разума, или я схожу с ума? Или это проделки призрака\полтергейста\чертовщины что явно не ушла в небытие?», «Закрывшееся окно относится к тому же, к чему и горшок с цветком?».
Не дожидаясь, пока Боуэн закроет дверь, я вышел в холл и, ничего не объясняя, взял Мэй за руку, выводя из здания. Она только и успела бросить короткое «пока!» подруге. Но потом, по пути домой, — как на зло дождь всё же пошёл, совсем слабый, но неприятно, — ответить или, если быть точнее, найти отмазки всё же пришлось. Кроме того, ей ещё удалось уговорить меня помочь с репетицией текста. Мол, Эмили постоянно занята, а ей время терять нельзя. Будто бы у меня своих планов не было.
Спасибо репетициям, времени у меня тем вечером совсем не осталось. Стоило на секунду отвлечься, как начиналось: «Ты совсем не помогаешь!» или «Я с таким же успехом и со стеной репетировать могу». Ну и репетировала бы, чего меня трогать? Да и не мог я не отвлекаться — по сотне раз повторять одни и те же фразы — с ума сводит.
Но к ночи всё стало ещё веселее — пьесу, которую они должны были играть в декабре, Мэй решила предложить играть на французском. Это было до такой степени безумной идеей, что меня пробило на смех. Далеко не все в труппе изучали именно этот язык, так как чаще всего вторым языком изучают испанский. Но даже если бы и все его изучали, то реакция Кассандры была бы как раз тем, зачем я пришёл бы на концерт. Учитывая всё её придирки, она бы не высидела там и трёх минут, а если что-либо и заставляло бы её наблюдать за тем ужасом — то её было бы крайне трудно вообразить. Без злорадной улыбки. И в кого я такой садист? Впрочем, можно легко столкнуть подобное на простое желание возмездия.
«Страшно представить, какое тогда возмездие должно ждать меня…» — примерно такими мыслями закончился мой недолгий вечер, перед очень и очень долгим днём.
========== Глава 9. Под прицелом. ==========
Четверг. 6.
Звучит парадоксально, но то, насколько обычным было то утро — было вкрай необычным. Всё утро Мэй провела за сценарием, мама была спокойна, отец никуда не опаздывал. Правда, сестрёнка немного по другой причине уделяла время сценарию, чем обычно. Она загорелась желанием самостоятельно — при помощи словарей и переводчика, разумеется — перевести все реплики. Занималась этим всю ночь, пока не уснула, и продолжала утром. Настолько увлеклась затеей, что за завтраком даже попросила передать ей молоко на французском. При этом выглядела так, будто бы это обычная ситуация. Благодаря этому я даже особо внимания не обратил. Конечно, когда принялся за завтрак, всё же предложил ей немного отдохнуть. Но, как можно догадаться, Мэй только махнула на это рукой.
Погода была довольно морозная. Сырость, слякоть. Не лучшее время. Из-за количество луж время до школы увеличивалось, но это не особо портило настроение.
Первая пара уроков проходила скучно-нудно: кто-то беззаботно спал на задних партах, кто-то пытался записывать, а жаворонки находили в себе силы «петь» свою песнь. Я был чем-то между первыми двумя типами — жутко клонило в сон, но всё же практически ничего не упускал. Догонять пришлось бы дома, а это последнее, чем мне хотелось бы заниматься. Так как расписание немного изменилось, первыми уроками были биология, а за ней шла химия. Там записывать приходилось немало.
И всё проходило довольно нормально, пока на перемене день не решил добавить чего-то необычного. Должен же он был чем-то запомниться. И запомнился. Запомнился беззаботной болтовнёй моей сестрёнки, резко поднявшейся температурой в помещении… Не то, чтобы у нас обычно на коридорах сосульки висят, вообще наоборот, даже после проветривания температура быстро подымается. На отопление никогда не скупились, но дело было в другом. Мы находились на первом этаже, окна были плотно закрыты — чтобы никто не простудился, их открывали только на переменах, — детей было не особо много, но стоял шум, ужасный шум. Казалось, будто бы я не осенью в школе, а летом на пляже, вместо загорания занимаюсь получением солнечного удара.
Я пытался всё рационально объяснить, но все попытки были отброшены по одной очень интересной причине. Мэй жаловалась на Эмили, когда на плечах я ощутил чужие, холодные руки. Медленно обернулся, но позади, как бы очевидно не звучало, совсем никого не оказалось. Мимо проходила разговаривающая о мелочах группка младшеклассников, остальные стояли возле окон и болтали.
— Что-то случилось?
«Случилось, мне до жути надоел этот вопрос.» — с недовольством подумал я, и снова задумался. А ведь действительно, что случилось? Я не знал. Понятия не имел.
— Ничего, — снова быстро окинув взглядом коридор, ответил я. — наверное… — тут же добавил, но шёпотом. Он утонул во всеобщем шуме, потому «мы» вернулись к первоначальной теме разговора.
А потом всё повторилось. После третьего урока. Тяжёлые, холодные словно сталь руки опустились на мои плечи, и сжали их. Казалось, ещё немного, и послышался бы хруст. Рядом со мной стояла только Мэй. Она продолжала говорить о своём, ни на что не отвлекаясь. Словами не выразить, насколько трудно было делать вид, что всё в порядке, отвечать и поддерживать разговор. Но мне это всё же удавалось. Какое-то время. Какое-то время перед тем, как «мой невидимый приятель» не решил вдавить меня в пол. Я стоял облокотившись на подоконник, и это было единственным, что меня спасало. Мэйбл продолжала гневно сверлить какое-то дерево снаружи, и как обычно, жаловалась на свою нелёгкую судьбу — ближайшая репетиция совсем не скоро, заняться ей нечем, приходится торчать на уроках, Эмили её избегает, и прочие мелочи жизни. Ничего важного. Потому та фраза прозвучала крайне неуместно. Будто бы реплика из диалога проходящих мимо…людей.
— …вот только он уже принадлежит. Мне.
— Ты так в этом уверен.
«Руки» переместились на шею, с каждой секундой сдавливая всё сильнее. Они были ледяными, а температура вокруг, казалось, не прекращала расти. Внутри появилось чувство тошноты, слабость. Я еле как держался на ногах, но нашёл силы уйти к туалету. Мэй крикнула что-то вроде: «через три минуты звонок!» — но звучало это настолько отдалённо, что смысл фразы до меня дойти не сумел.
Это было невыносимо. Прислонившись к холодной плитке, я медленно съехал по ней. Лёгкое покалывание в висках сменилось бесконечной тянущей болью, подобной той, с которой кожу разрывает тупой нож, только изнутри. Если бы я остался, сохранять спокойствие я бы не смог. Не хватило бы сил. Воздуха стало мало ещё на половине пути, а когда принял сидячее положение — в глазах уже начинало темнеть. Ощущалось, будто бы этот Ад длится целую вечность, но я не слышал звонка, не слышал детей. Всё затихло. Размылось. Потемнело.