– Куда. Вообще. Припёрся? – с расстановкой процедил высокий пурпурный парень, граблеподобной рукой обхватывая моё горло, – ты. Понимаешь. Где. Находишься?
– Шейчаш лищико подправим! – прохихикала пухлая девочка с выбитым зубом. Я приготовился защищаться…
…Не скрою, защита мне удалась не вполне. Хотя посреди экзекуции в тёмный класс и ворвалось двое дюжих преподавателей, разогнав шайку обидчиков, домой я вернулся с расквашенным носом, прореженными вихрами, а одежда и вовсе походила на лохмотья.
– Святые… Радуги… – только и выдохнул мой отец, – Касти! Я сейчас же вызову врача!
Он быстро подошёл и порывисто прижал меня к себе, что раньше случалось редко.
– Ты мог хотя бы предупредить меня, что они из себя представляют, – прошмыгал я. Голос предательски, по-детски дрогнул.
– Прости меня… Я думал, они ещё дети! У тебя ничего не сломано? Ты зашёл в медпункт? Проклятье… Ты мог позвонить мне, чтобы я забрал тебя!
Я молча вывернул единственный оставшийся целым карман, из которого с лязгом высыпались на пол детали дорогого киберкоммуникатора.
– Мне не нужен доктор, отец, не переживай, – мы с лордом Киновером ещё в моём детстве договорились, что я буду называть его "отец", а не "папа", – я просто хочу побыть один и отдохнуть.
Оказавшись в своей комнате, за закрытой дверью, не пропускающей наружу ни единого звука, я несколько секунд простоял молча и неподвижно, словно не понимая, где вообще нахожусь. Потом будто со стороны услышал сдавленный всхлип, сам собой вырвавшийся из горла, почувствовал на щеках едкие горячие слёзы и судорожно закрыл лицо руками. Немного придя в себя, я с ужасом и брезгливостью сорвал с себя остатки рубашки, изодранной в клочья фиолетовыми руками и яростно затолкал в мусорную корзину. После этого я почувствовал себя каким-то ослабшим, совсем бессильным, не разуваясь забрался под одеяло и, наконец, дал волю рыданиям. Мне казалось, что хуже уже просто не может быть, и спасения нет, и завтра не наступит.
… А оно взяло и наступило. К такому повороту событий я не был готов. Я позавтракал, натянул новую одежду, причесался с деланным спокойствием, заверил отца, что я в порядке, и даже долетел с ним до школы, обменявшись парой фраз о всякой ерунде, но заставить себя зайти в здание Академии не смог. Вместо того, чтобы подойти к изрисованному граффити входу в сине-фиолетовый корпус, я спрятался за чахлым кустом и бессильно наблюдал, как холодноспектровые (кроме зелёных, которым посчастливилось учиться в другом корпусе) нехотя бредут на уроки.
Замусоренный двор опустел, прошли даже опоздавшие. Я в последний раз исподлобья покосился на корпус Академии: какая невероятная пропасть лежала между этим обшарпанным сараем и фантастическими спиральными башнями красно-оранжевого корпуса, с его ажурными мостами и гигантскими панелями из прозрачнейшего цветного стекла. Даже жёлто-зелёный корпус, весь такой кругленький, простовато-домашний, был куда привлекательнее. Этот же больше походил на тюрьму, и у меня не было никакого желания больше здесь оставаться.
Я вышел за ворота Академии и вздохнул с облегчением. Конечно, меня угнетало то, что я нарушил правила, зато теперь я весь день предоставлен самому себе. Все три корпуса находились совсем рядом и были соединены крытыми переходами. Вся Академия размещалась среди квартала, населённого, в основном, жёлтыми, чтобы всем (но в особенности высшим кастам) было недолго до неё добираться. Раньше я никогда не гулял в этих местах, да и вообще нечасто спускался на поверхность. Дело в том, что красные и оранжевые в основном гуляют в залитых солнцем скверах, разбитых на крышах. Наш город, как и остальные, по структуре походит на лес: кому-то посчастливилось жить на верхних ярусах, а остальные довольствуются сумраком подлеска. Хотя настоящих лесов на Виоленсии не то что мало: я не знаю даже, остались ли они вообще.
Я слонялся по улицам, пока не устал. Потом определил своё местоположение по новенькому кибкому, и оказалось, что я ходил кругами и зашёл не так уж далеко. До дома пришлось добираться пешком и подъём искать самому: счёт за Аэро-терра-такси мог вызвать у отца подозрение. Воспользовавшись одним из многочисленных лифтов для слуг, я оказался на своём ярусе и вскоре был уже дома. Там я врубил голопроектор и хотел просто расслабиться и посмотреть мультики, как легко мог сделать всего пару недель назад. Но в голову лезли ненужные мысли – сам того не желая, я обдумывал план о возвращении в Академию.
Нужно как-то выкрутиться из сложившейся ситуации: не получится же прогуливать вечно! Может, рассказать директору, и он переведёт меня на класс повыше… При встрече мне он показался не злым и очень рассудительным человеком. Но сначала придётся рассказать отцу, а значит, признаться в своей слабости… Да пропади оно всё пропадом!
***
За пару недель я уже привык к вольной жизни. Правда, посмотрев на людей из разных каст, я прикинул одну идею, но возвращаться в Академию в любом случае не хотелось. Моя уютная комната, стилизованная под каюту космического лайнера, давала всё, что нужно для счастья.
Я был глубоко увлечён голографической игрой, когда в комнату коротко постучали. Я прервался и вышел в гостиную, поздоровался с отцом, только что вернувшимся с работы и поймал его озадаченный взгляд.
Коротко кивнув в знак приветствия, он подошёл к фортепиано и запустил метроном.
– Ты что-то давно не практиковался, – задумчиво проговорил он, – не разучился ещё?
– Разумеется, нет. Только можно без этой штуки – она только нагнетает.
– Метроном не нагнетает, а помогает. Дисциплинирует. Иногда это необходимо, тебе не кажется?
Я понял, что что-то идёт не так, но, тем не менее, сел, занёс пальцы над клавишами и сыграл последнюю вещь, которую успел выучить, а потом немного поимпровизировал. Отец слушал явно в пол уха, а через несколько минут и вовсе прервал меня. Но метроном не выключил. Под раздражающее тиканье машинки мы несколько секунд сидели молча, словно ожидая взрыва бомбы. Я взорвался первым:
– Да, да, я не ходил в Академию всё это время! Я понимаю, что это плохо! Но ты точно не понимаешь, каково это, когда фиолетовые припирают тебя к стенке только за то, что ты, по их мнению, не так одет!
– Ты знаешь, что проблема не в одежде, – медленно выдохнул он, – пусть ты не виноват в этом, люди всегда будут смотреть на тебя с опаской. Потому что ты другой.
– Да, но нормальные люди хотя бы держат себя в руках!
– И как ты решил эту проблему?! Какой у тебя план, Внекаст? Или ты планируешь вечно убегать?!
– Если ты забыл, мне всего двенадцать. И я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Но мне кажется, я придумал кое-что получше, чем лезть на рожон. Мне нужен парикмахер. И новая одежда.
– То есть… Хм… Хорошо, мне пойти с тобой в торговый центр? – удивлённо ответил отец, немного сбитый с толку переменой темы.
– Н-нет… Можешь попросить меня сопроводить кого-нибудь из младших сотрудников своей компании? Желательно, зелёного…
– Я не держу холодноспектровых даже курьерами, – ответил тот, – и куда сопроводить, скажи на милость?
– На рынок низших каст.
– Не-ет… Нет, Внекаст, ты не будешь покупать одежду фиолетовых и тем более носить её! Где твоё чувство собственного достоинства?!
– Не знаю, его как-то затмил инстинкт самосохранения, – хмыкнул я, – я не собираюсь больше провоцировать фиолетовых и получать от них.
– Скорее мы переедем в соседний сектор, где ты поступишь в другую Академию, чем ты будешь ходить в фиолетовых тряпках! – воскликнул отец, теряя терпение.
– Отличная идея, а пока я пойду побрею голову. И закуплюсь футболками.
Из тех денег, что дал мне отец на покупку одежды, я потратил только десятую часть – на рынке низших каст всё было сверхъестественно дёшево. По большому счёту, эта одежда была не такой плохой: ткань приятная, фасон очень удобный – сойдёт и за спортивную форму. Да и с волосами теперь не надо морочиться через каждое утро. Я оскалил зубы своему двойнику в пыльном потускневшем зеркале (парикмахер, у которого я обычно стригусь, отказался брить меня под фиолетового, и я пошёл в "стригальню" хол-спектра). Теперь я, как мне кажется, выглядел взрослее. Правда, голова стала круглой, как грублоко.
***
На следующее утро я вошёл в класс за три минуты до начала урока, но учителя ещё не было. Я знал, что они все вшестером стоят позади меня, рассматривают мою причёску, если её можно так назвать, новую одежду. И ближе всех – тот здоровенный тупой пацан, что первым ударил меня, и потом молотил не очень метко, но с каким-то вдохновенным ритмом.
Так близко, что я чувствовал его дыхание на своём выбритом затылке. Не дожидаясь, пока он сделает какую-нибудь пакость, я привскочил со стула, одновременно отклонившись назад. Удар головой пришёлся ему в челюсть.
– Что уставился, влюбился? – бросил я, не оборачиваясь.
– Ы? – удивлённо охнул тот, – Шо?
– Ам влюбился во Внекаста! – захрюкал кто-то, – Ам, ты что, дальтоник?!
– Ы, теперь нормальный чел, – подал голос Ам, вытирая рукавом толстовки кровавые слюни, – а не мормышка летальская.
– Имя. Бы. Придумать, – изрёк давешний дылда. Позже я узнал, что он не пытается придать своим словам внушительности, просто у него такой дефект речи.
– Да-а… Внекашт – долгое. Шоштаришща, пока шкажешь. Может, "Ка"?
– Не, красное очень.
– Что. Сказал. Ла?
– Ка – красное имя, – удивлённо повторил здоровяк.
– Нет. До этого.
– Я сказал только "не". А-а-а! Ви, ты гений! Конечно, он Не!
Вошёл преподаватель, кое-как успокоил фиолетовых и начал перекличку. Даже он называл фиолетовых этими нелепыми двухбуквенными сокращениями, в которые они исковеркали свои имена. Дойдя до моего имени, он запнулся, поглядел на меня выжидающе.
– Не, – уверенно подсказал я.
Так началась моя новая жизнь. Не буду врать, утверждая, что фиолетовые "дноклы" (да, сленга я нахватался с лихвой) с тех пор ни разу меня не побили. Драк было много: и один на один, и с шайками из более старших классов, пару раз даже с синими сцеплялись. Но я утешал себя тем, что это всего на один год. А также, не стоит забывать, что у меня была и вторая жизнь, после школы, когда я приходил домой, за несколько минут делал сверхпростые фиолетовые уроки и мог отдыхать, играть, читать или заниматься музыкой, дожидаясь отца с работы, есть нормальную еду и одеваться в нормальную одежду.
Глава 4. Судьбоносное похищение.
Меня отдали в Предакадемию только со второго года обучения, в класс фиолетовых. Родители мои, как любые уважающие себя оранжевые, разумеется, умоляли администрацию нашей местной Академии зачислить меня к красным, но… Предательский малиновый оттенок моей кожи находился точняком между фиолетовым и красным, одинаково далеко от нормы.
Что ж, мне было вовсе не плохо в этом классе. Видимо, маленькие фиолетовые ещё не до конца осознали, что они фиолетовые, и что это для них значит. "Дноклы" называли меня "Ма" или "Ли", и я даже успела подружиться с некоторыми из них. Но мне не дано знать, во что бы это в итоге вылилось, потому что проучилась в Предакадемии я всего полтора месяца.
Возвращаться домой мне позволяли самостоятельно, потому что дорога занимала минуты три даже на моих коротеньких детских ножках. Уже на подходе к дому невзрачный аэро-терро-мобиль перегородил мне дорогу. Я попыталась обойти его, но дверца распахнулась прямо у меня перед носом, сильные зелёные руки втащили меня в салон, заткнули рот пропитанной чем-то тряпкой…
Дальнейшие я помню смутно. Очевидно, ткань была пропитана летучей снотворной жидкостью, которой я, испуганно хватая ртом воздух, тут же надышалась. Руки (длинные, покрытые густым волосом, как у мормышки – мельком отметила я) захлопнули дверцу, немного повозились с ремнём безопасности, пристёгивая меня, а потом взялись за рычаги управления.
Я запрокинула голову, чтобы разглядеть лицо преступника, и в этот момент АТ-мобиль взмыл в воздух. Из-за всего этого кровь отлила от головы и зыбкий ледок моего сознания окончательно проломился.
Прийти в себя и начать соображать было нелегко – я будто выбиралась из холодного омута. Как долго, интересно, я была в отключке? Из-за каши в голове я даже не смогла как следует испугаться, увидев, что мы летим уже не в АТ-мобиле. Этот транспорт был похож на рейсовый корабль, на котором мы с мамой и папой однажды летали на отдых на Леталику, только был гораздо меньше и обшарпаннее.
Рот у меня больше не был заткнут, зато на руках остались пунцовые следы от верёвки. Видимо, преступники перестраховались, когда перемещали меня из машины в корабль. Зато теперь они совсем расслабились: зелёный едва обратил на меня внимание, когда я, пошатываясь, встала и подошла к иллюминатору. Сквозь толстенный слой стекла я разглядела бисеринки звёзд и быстро удаляющуюся гигантскую пёструю тарелку – поверхность Виоленсии.
– Она там очухалась? – раздался ворчливый голос из соседнего помещения, видимо, кабины управления.
– Угу, – ответил зелёный, не отрываясь от своего кибкома.
– Наконец-то, а то я уж думал, ты её угробил. Сколько сомнолита вылил? Десять кубиков? Ты бы ещё напоил её им!
– Ну, я это… Чтоб наверняка…
– "Наверняка" – в своих кишках найдёшь червяка! – передразнил голос из рубки.
– Мы летим на Леталику? – спросила я, не дожидаясь, пока они окончат перепалку.
– Нет, размажь тебя по спектру, в другую галактику! Мы что, по-твоему, похожи на космических первопроходцев? Разумеется, на Леталику, куда же ещё. Это единственная планета, до которой человечество пока добралось!
– Расслабься, Шарафарант, ей же лет семь от силы! – примирительно прогнусавил зелёный.
– Меня зовут Шафрант, идиот! Если ещё хоть раз прибавишь лишние слоги к моему грёбанному имени, я тебя не сбавляя скорости выброшу в открытый космос!
– Ишь какие мы нервные… – протянул зелёный так, чтобы его приятель не услышал, и прибавил, обращаясь ко мне: – хочешь маркофельной лапши? Быстрорастворимая.
– Нет, спасибо, – вежливо отказалась я, – я бы предпочла… Попасть домой…
– Да попадёшь, попадёшь, Шафратант уже позвонил твоим родителям и потребовал выкуп. Тебя как звать хоть?
– Ма, то есть, Маджелика. Только выкуп за меня вряд ли заплатят…
– Это ещё почему?! – взревел коренастый мёдово-жёлтый парень, входя в каюту. Корабль он, очевидно, поставил на автопилот.
– А ты посмотри на меня внимательно. Я же странная. И меня сдали в фиолетовый класс. Мама с папой очень разочарова…
– ТЫ ЧТО СЮДА ПРИТАЩИЛ?! – взревел Шафрант, – я тебе сказал на чистом виоленском: красный ребёнок из семьи не ниже оранжевой касты, единственный в семье. За такого леди и лорды отвалили бы целое состояние! А это что за мутант?
– А по-моему, красная…
Они ещё долго ругались, если точнее, все три дня полёта до Леталики.
***
Прибыв на Леталику, похитители вновь позвонили моим родителям (наверное, у них были особые кибкомы, добивающие до Виоленсии), но те сказали, что у них нет требуемой суммы. Шафрант долго торговался, снизил цену, кажется, в восемь-десять раз, но они так и не согласились. Похоже, они были даже рады, что избавились от меня. Тем более у меня есть два старших брата, в чьей красноте точно никто не усомнится. Думаю, зелёный похититель следил за мной недавно, потому и не знал о них. Слушая этот унизительный торг, я беззвучно плакала от обиды.
– Да брось ты, эти крохи уже не покроют даже расходы на топливо, – махнул рукой зелёный и попытался отобрать киберкоммуникатор у жёлтого, который уже прямо-таки пеной брызгал, лаясь с моими родителями.
– И кто же в этом виноват, Грюнтер, а?! Что нам теперь сделать с этой мелкой…
– Можем продать её Ханни.
– Так ей же лет восемь, сам говорил.
– Побудет полотёршей, пока не найдётся любитель, – махнул рукой Грюнтер. Я с тревогой прислушалась. Что ещё ха Ханни? И любитель чего должен найтись?
– Всё равно, зачем ей такая уродина?
– Что как маленький, у них знаешь, как гримируют! Я однажды видел, как они своими косметиками размалевали зелёную под оранжевую! И не догадался, пока не увидел кожу под одеждой. Так что немного красной пудры, и ягодка будет хоть куда…