Во фразе Отума не ощущалось истинного вдохновения, но нужно же ему было что-нибудь сказать, чтобы я не забывал о его особенном ко мне отношении.
Ладно, не важно.
Ссутулившийся под весом рюкзака Миико едва переставлял ноги. Его Отум нагрузил меньше, чем меня, но Миико всегда был слабоватым.
(да и с чего ему быть сильным, с бесконечных папочкиных пинков?)
Вдоль дороги росли лохматые кусты, и порой меня задевали их холодные ветки. Отум все вглядывался, нет ли света фар впереди. Если что, нам достаточно нескольких шагов, чтобы скрыться из виду в листве.
Мои глаза жгло, веки по ощущениям как будто припухли. Сейчас я понимал, что на самом деле раньше мне было еще неплохо.
«Пальцы, – сказал мой отец. – Пальцы».
Бессмысленность его слов только усиливала… страх. Как нелепо. Я точно «малышка», если пугаюсь собственных видений, вызванных банальной усталостью. Но лицо отца все еще висело передо мной флуоресцирующим зеленым пятном. ПАЛЬЦЫ. Мое горло резко сжалось. Что все-таки услышанное означает?
(глупо искать смысл в собственных галлюцинациях)
(да, но как же интуиция?)
(что за бред, забудь)
Что вообще произошло со мной? Взять и выпасть из реальности… в подвал мира.
Пальцы
(все, хватит. Выброси из головы)
Но темнота вокруг меня ощущалась почти столь же враждебной, как в моем сне. Будь ты проклят, Отум, куда мы идем? И когда, наконец, остановимся? Если бы я знал, что в пути меня настигнет это невыносимое ощущение неуверенности, которое сейчас заполняло меня целиком, наверное, я бы остался дома.
Неожиданно Отум, резко повернув, рванул через заросли.
Мы с Миико, как покорные бараны, ринулись за ним. Кусты были на редкость цеплючие, и, кажется, я оставил на них пару клочьев своей куртки, но среди прочего я успел коснуться руки Миико, пользуясь тем, что Отум ждет на другой стороне и не может нас видеть. Миико притворился, что не заметил, но я почувствовал, как он вздрогнул. Я подумал, что он скучает по мне. Возможно, он даже хотел бы вернуться, но Отум ему не позволит. Злость на Отума снова ожила во мне, завращалась, как шестеренки, но я слишком устал, чтобы им хватило энергии на долгое вращение.
Ориентируясь на огонек фонарика, который Отум извлек из кармана и включил, мы пробились сквозь кусты и оказались на заброшенном шоссе, ответвляющемся от предыдущего. Уличные фонари здесь не работали. Луч фонарика высветил мусор, сваленный на обочине. Пустое и широкое, полотно асфальта уходило в никуда, в темноту.
Я беспокойно осмотрелся и сказал:
– Зачем мы сюда свернули? Мало ли какой сброд может ошиваться в таком месте.
– Если ты забыл, – лениво прервал меня Отум, – мы тоже вроде как сброд. Такой трусливой задницы я в жизни своей не видел.
Миико молчал, и его бледное лицо тускло белело в темноте. Отум провел по его плечу.
– Ну же, Мик, и ты туда же.
– Отум, ты рехнулся. Есть множество путей в Торикин, – настаивал я. – Ни к чему переться по самым ебеням.
Молчание. Он даже не удосуживался со мной спорить.
– Уверен, эта дорога заведет нас в никуда, – продолжил я.
– Уж поверь мне, заведет куда надо.
– Я не хочу тут идти.
– Не иди, – последовал немедленный ответ.
Я бессильно сплюнул на дорогу. И снова мне казалось, что взгляд Отума намертво прилип к моему лицу, наблюдая реакцию. Несмотря на темноту, я не сомневался, что его кошачье зрение позволяет ему рассмотреть многое. Похоже, я впадаю в паранойю…
– Идемте, – сипло поторопил Миико и зашагал первым, втянув голову в плечи. Он даже готов был проявить решительность, лишь бы побыстрее закончить этот ужасный день.
Отум пошел за ним с таким видом, будто он гордится своей хорошо выдрессированной собачкой. Я поплелся следом. Было понятно, почему Отум предпочел эту дорогу, псих беглый. Меньшая вероятность, что нас кто-то заметит. Но если заметит… никто нормальный в принципе не станет здесь ошиваться.
(следовательно, нашу троицу я уже к нормальным не отношу)
Под подошвой громко хрустнуло стекло. Я вильнул в сторону и сразу споткнулся о пустую жестянку. Мои глаза смотрели в сплошную темноту, но с таким же успехом (никаким) могли и не смотреть. Я со вздохом достал из рюкзака фонарик. Батарейка не новая, может разрядиться в любой момент. Хотя сломать ногу, поскользнувшись на какой-нибудь дряни, куда хуже, чем потратить немного заряда в батарейке. Я кретин – мог бы купить батареек в том магазинчике, но попросту забыл. Впрочем, к моему оправданию, в магазине мне было не до батареек…
Я включил фонарик на минимальную мощность, и тонкий оранжевый лучик потянулся к земле, высветив наполовину утопленный в грязи целлофановый пакет и чуть дальше, на обочине, пластмассовую кукольную ногу (очень подходящий предмет для того, чтобы стало еще гаже).
– Да что за помойка, – бросил я во вспышке раздражения. – Хуже Рареха.
– Популярное местечко среди всяких стремных, – сообщил Отум.
– То есть ты тут уже бывал?
– Бывал, – равнодушно подтвердил Отум.
Вскоре мы уперлись в кирпичную стену, преградившую путь. Она проходила прямо поперек дороги, доступным образом донося даже до самых тупых, что шляться здесь не рекомендовано специалистами.
– И что теперь? – спросил я, но меня заглушил внезапный раскат грома.
Мы все трое вздрогнули.
Отум снова свернул с дороги в заросли. Я уже вообще не понимал, куда его несло, и тупо ломал ветки, стараясь расчистить путь для Миико. Уже было все равно, что там дальше, лишь бы остановиться когда-нибудь. Дождь зашуршал листвой, быстро набирая силу, и затем, скатываясь с листьев, полетел на нас.
– Сюда! – позвал Отум.
Миико не отреагировал. Я схватил его за рукав и потянул в сторону Отума. Наши маленькие джунгли закончились. Вытянув руку с фонариком, я повел им из стороны в сторону и увидел обшарпанный металлический кубик. На его поверхности среди бляшек ржавчины еще виднелись облетающие чешуйки синей краски. Кажется, это заброшенная строительная бытовка. В проклятой темноте все представлялось непознаваемо хаотичным. Наткнись я на осколок ракеты или кратер вулкана, я и то бы не удивился. Особенно если учитывать, что удивление требовало сил, которых у меня не было.
– Добро пожаловать в отель, – объявил Отум. – Комнаты с видом на океан разобрали. Шлюхи оплачиваются отдельно. Впрочем, как укрытие от дождя сойдет.
Он первым вошел в металлический кубик.
Подсвечивая фонариком, я брезгливо заглянул внутрь. Впрочем, ничего жуткого там не обнаружилось. Как и вообще ничего. Тесное грязное пустое помещение. Несколько осколков от разбитого оконца, которые кто-то сгреб в угол. Я сразу бросил рюкзак на пол и сел возле него, не парясь о ржавчине, которая выкрасит рыжим мои джинсы.
Отум выключил фонарик и снял рюкзак со спины.
– Все? Никуда не пойдем больше? – с еле живой надеждой в голосе спросил Миико.
Его дрожащие от усталости коленки попали в тонкий луч моего фонарика. Я высветил лицо Миико. Он сощурил глаза, закрываясь от меня рукой, но ничего не сказал. Я щелкнул по кнопке, и бытовка погрузилась в темноту. Зрение не отвлекало меня больше, и боль в усталом теле ощутилась отчетливее. «Никогда не встану больше», – подумал я. Ну то есть до утра.
Миико сел и замер, и только Отум продолжал нависать надо мной, как столб. Хотя я не мог его видеть, от его близости у меня зудела вся кожа. Может, мне только кажется, что он стоит рядом? Я включил фонарик, увидел бедро Отума на расстоянии вытянутой руки и выключил.
Есть никому не хотелось. Только бы вытряхнуть камни из кроссовок, вытянуть ноги и вырубиться. Я растянулся вдоль стены, но уже через минуту поднялся и нащупал в рюкзаке джинсы и футболку, которые свернул в подушку.
– И еще балдахин, – прокомментировал Отум. – И розочки в вазочке. И стакан для челюсти.
– Пошел ты, – от души послал его я. – Я не намерен все утро выправлять свой череп.
Миико, следуя моему примеру, тихо раскрыл свой рюкзак в поисках чего-нибудь, что можно подложить под голову. Конечно, вещи испачкаются, но мы в любом случае будем грязные, как бродячие псы в дождливую погоду (хотя мы бродячие псы и есть).
Где-то пророкотал гром. Было слишком много преград между светом молний и нами, и темнота в бытовке осталась не потревоженной. Миико тихо вздохнул, напившись воды из бутылки.
– Дай, – приказал Отум.
– Я тоже хочу, – сказал я.
Вскоре бутылка, свалившись сверху, вдарила мне в пах. Отум метко целился в темноте.
– Отум, оставь в покое мои яйца, – огрызнулся я, едва удерживаясь от того, чтобы не заорать на него во все горло.
– У тебя есть яйца? – удивился Отум.
– Есть, и там, где им положено быть. У тебя они вместо мозгов.
– Давайте спать, – мягко попросил Миико.
Отум дал мне пинка, прежде чем улечься между мной и Миико. В ответ я двинул ему в ребра и отвернулся к стене, подложив под голову руку.
– Это было вроде «спокойной ночи». Отвянь.
Отум хмыкнул, но отвязался. Мои веки медленно наползли на глазные яблоки. В моменты, как этот, удовольствие от неподвижности почти болезненно, несмотря на боль в мышцах после перехода и дискомфорт от лежания на твердой поверхности.
Дождь с ледяной яростью бил по металлической крыше бытовки. Мне омерзительно живо представился я, уныло плетущийся под этим дождем по скользкой мокрой дороге. Затем все мои представления и мысли утонули в вязкой черноте. Это было так приятно – исчезнуть в небытие, но что-то упорно тянуло меня к поверхности.
«Пальцы», – сказал мой отец.
И я понимал сейчас, что они такое, эти пальцы, сдавливающие меня, огромные и сильные, способные убить, просто стиснув в кулаке. Ледяная тревога внутри, будто я лежу на краю пропасти, медленно притягивающей меня к себе, не способный подняться и уйти, хотя бы отодвинуться дальше от края.
Во что я позволяю Отуму
(который убил человека, может быть; я почти уверен, что убил)
втягивать меня? Даже если он считает, что умереть – это по-настоящему забавно, мне так не кажется. Его игры не для меня. Будь я умнее, я бы уже драпал отсюда, прихватив с собой Миико. Пусть Отум ищет неприятности дальше, но находит их уже только на свою задницу. Да, так я и должен поступить. Но позже.
Сон еще жил в моей голове. Он включил себя на повторение и проигрывался снова и снова, не угасшими импульсами пробегая по отросткам нейронов моего мозга. Заканчивался и начинался заново. Я попытался вспомнить, слышал ли подобный разговор в реальности. И чем старательнее пытался, тем больше мне казалось, что слышал, ничего не понял и забыл. Но все же услышанное где-то сохранилось, чтобы вернуться ко мне непонятным и пугающим образом.
Забыть бы все это снова…
Если я хочу заснуть, мне следует выбрать другую тему для размышлений.
Дождь стучал по жестяной крыше так громко, что, крадись к нам кто-то сквозь заросли, мы не услышали бы до самого последнего момента.
(приближается кто-то, что-то; я нервно перевернулся на другой бок)
Привидевшееся мне во сне наяву зеленое лицо умершего отца вывело меня из душевного равновесия больше, чем следовало. Страх, как волна, то накатывал, и я захлебывался в нем, то отступал, позволяя мне подышать. Когда я снова погружался с головой, я думал, что лучше мне держаться рядом с Отумом. Потому что он знает что-то, в то время как я не знаю ничего.
Я запутался. Нет, я просто не могу выбрать, что опаснее: мир в отсутствие Отума или сам Отум рядом со мной.
«Все нормально, – сказал я себе. – Все в порядке сейчас». Только дождь, только жесткий пол подо мной, только стена, к которой я прижимаюсь спиной. Тихое посапывание Миико, который спит так чутко, что достаточно шепотом произнести его имя, и он откроет глаза. Отум… он сволочь, но, если выбирать между живой сволочью и мертвым отцом, пусть лучше я буду ощущать дыхание живой сволочи, чем ровный холод мертвеца.
Мою голову вдруг заполонили мысли об Отуме. Они были как ужи, сплетающиеся друг с другом, скользящие друг по другу в мутной воде. У меня не получалось поймать или прогнать их, и я позволил им быть. Имею право думать о чем угодно, о ком угодно.
Я спал.
Позже я почувствовал взгляд Отума. Не открывая глаза, я дотронулся до его носа и затем упал в сон, как в подвал, проломив тонкие истлевшие доски.
(я падаю, я падаю сквозь пол заброшенного дома, и рубиновые глаза смотрят на меня из темноты)
7. По 132-му
– Просыпайся, – попросил Миико тихо, и затем Отум проорал:
– Подъем!
Пробуждение походило на восстание из мертвых. И если мертвое состояние было благостно бесчувственным, то живое – нет. Пошевелившись, я сразу ощутил ломоту во всем теле. Только в книгах спят в каких угодно условиях и потом нормально себя чувствуют. В реальности получаешь голову, будто набитую камнями, прилипшие к глазам свинцовые веки, ноющую спину и мрачный настрой.
– Первый раз, – сказал Отум, ухмыляясь. – Ничего. Привыкнешь – понравится.
Видимо, он считал, что нет ничего лучше, чем задалбывать меня тупыми шутками с самого утра.
Дождь ночью притормаживал, но совсем затих только к утру (об этом сказал Отум; он действительно не спит по ночам). Удивительно, сколько воды скопилось в небе. Влажный воздух, проникая в разбитое окно бытовки, обволакивал, как мокрая вата. Под окном натекла лужа. Даже одетый в застегнутую до самого горла ветровку, я мелко дрожал, складывая свои вещи обратно в рюкзак. Миико тоже трясся. Только Отуму было плевать на промозглый холод и на все вообще. Мы позавтракали в сонном оцепенении (я и Миико, Отум же был омерзительно бодр) – хлеб и сыр. Допили бутылку воды.
– Вот смотрю на вас и думаю, не издохните ли вы на полпути, – высказался Отум.
Я молча жевал свой хлеб. Пусть Отум разглагольствует сколько хочет. Я был не в том состоянии, чтобы обращать внимание на кого-то, кроме себя.
Отум достал из своего рюкзака карту ровеннских дорог, вместе с ней случайно зацепив несколько вырванных из тетради листочков, испещренных записями. Мой взгляд уперся в составленное из причудливых завитков слово на кшаанском, но далее в заметках использовался другой язык, который я не успел опознать, так как Отум поспешил сгрести листки и убрать их обратно в рюкзак. Любопытно…
Усевшись на полу, Отум разложил карту на коленях. Мы с Миико молча пристроили свои задницы рядом.
– Сейчас мы здесь, – объяснил Отум, тыкая остро заточенным ногтем в 132-е шоссе, отмеченное на карте пунктирной линией. – А вчера были вот тут, на 129-м.
– И куда нам теперь? – спросил я.
– Дальше по 132-му.
Я еще раз посмотрел на карту. Как раз в том месте, где мы находились, дорогу перечеркивала зигзагообразная линия.
– Разве шоссе впереди не заблокировано?
– Заблокировано, – подтвердил Отум. – Но для самых хитрых тараканов щель всегда найдется. И в свете дня мы без проблем ее найдем.
Мне не понравилось его сравнение, но блок на дороге волновал меня больше. После первой уведомляющей о преграде отметки 132-е шоссе вскоре вновь пересекалось зигзагом. Отгороженный с двух сторон участок шоссе был подкрашен на карте красным. В сумраке бытовки он багровел, как высохшая кровь на царапине.
– Если эта дорога перекрыта, не понимаю, почему именно она нам так необходима. Неужели нельзя обойти?
– Обойти? Разуй глаза. Мы неделю обходить будем. Но вообще сама дорога нас не интересует. Нам нужно попасть сюда, – Отум ткнул пальцем где-то возле красной полосы. – В Долину Пыли. Никак иначе, кроме как по 132-му, в нее пробраться невозможно. Можно с насыпи сигануть, конечно, но убьешься. Долина внизу, в этом большом овраге, – Отум очертил на карте растянутый овал. Закрытый участок дороги располагался по его центру, поперек.
– Ты же говорил, мы идем в Торикин, Отум, – напомнил я.
– Мы и идем. Просто по пути немного вильнем в сторону. Есть у меня там одно мелкое дельце.
– Какое дельце?
– Много будешь знать – скоро состаришься. Забей, не парься. Мы все быстренько сделаем и заодно срежем путь до Торикина.
– Пять, – пробормотал я.
– Что пять?
– Ничего. За последнюю минуту я пять раз услышал от тебя такие слова, как «мы», «нас» и «нам». Но не понимаю, с чего ты убежден, что мы – это «мы», Отум.