– Мы разобьёмся!
– Нихуя нам не будет. Рэмбо не смотрел что ли? Деревня!
– Я…
А дальше крик стал затихать вдали. Соня пошевелила стопой – кто бы мог подумать! Задница у людей вроде мягкая. А тут пнула и чуть ногу не сломала. Ну, ладно, как там Рэмбо делал?
– Суки… – Рыкнула Соня, глядя на ветку, торчащую из её живота. Посмотрела по сторонам. Ветки кругом. Вниз глянула. Метров пять ещё до земли. – И здесь наебали. Как так вообще? Этот хуила только руку покоцал! А меня как шашлык на шампур…, уроды сука, никому верить нельзя. Куда мир катится вообще? Даже в кино наёбывают!
Потрогала пальчиком ветку. В кишках вся. И главное, живот уже зарастать начинает. Этак она с деревом срастётся, что потом делать? Ни одно ж платье не налезет! Не, надо отсюда как-то слезать…, Соня ухватилась за ветку и сломала её. Рана спереди тут же затянулась. Однако это ещё и больно. Кое-как нащупав ветку снизу, Соня напрягла руки и приподняла себя повыше. От боли взвыла, но не остановилась. Спустя мгновение дырка в спине закрылась, и она шатнулась в бок – сила силой, а держать равновесие, всё равно надо уметь. Она не умела. Так что с воем и матом, грохнулась наземь. Отклеив лицо от твёрдой почвы, Соня искренне пожалела, что сейчас не зима.
Некоторое время она сидела на месте, пустым взглядом глядя перед собой – мысль её искала Арчи. Но вместо нужного мозга, попадались какие-то непонятные, думавшие на какой-то странной абракадабре. Вроде Россия, а мысли у них как будто в Халифате Зимбабве оказалась. Или ещё в какой-нибудь другой европейской стране.
В общем, Арчи нашёлся, но с трудом и не сразу. Он бродил по лесу и любопытно осматривался, размышляя о том, что тут точно должны быть медведи, потому что тут лес и тут Россия.
– Мудак. – Буркнула Соня, поднимаясь на ноги.
– Э, красавица, стой да! – Сказал кто-то за спиной.
– Пошёл на хуй. – Не оборачиваясь, сказала Соня.
После пары секунд тишины, кто-то зашипел:
– Стаять сука! – Щёлкнул затвор. – Русская баба, гы! Я ебал русскую. Хорошо! Жил семья одын, я ыё муж убил, а потом ыбал. Мага, будешь ыбать?
– Гы-гы.
– Вы чё попутали? – Развернулась к ним Соня. Стоят там десяток мужчин, в забавной одежде и с оружием в руках. На вид не пойми кто. Салат какой-то прям – половина на лице русские, половина чурки. Соня удивлённо моргнула. Она думала вроде как таджики какие-то тут за население, а эти на таджиков совсем не похожи. Странно.
– Вы чё пидоры штопанные на таджиков не похожи? Ваще охуели? – В расстройстве полном, рявкнула Соня. Сама понимая, что вопрос не имеет смысла, она разозлилась ещё больше.
Солдаты или ополченцы, не ясно кто они конкретно, переглянулись.
– Русская шмара. – Сказал один, почти без акцента. Другой поднял автомат.
– Раздевайся.
– Сосни хуйца, может тогда и подумаю.
– Хватай её! – Скомандовал один из них и шагнул вперёд. Остановился. Обернулся. Все стоят со стеклянными глазами, опустив руки по швам. Он повернул голову обратно – горят красные глаза, клыки оттопыривают губы…, с диким воем он попытался поднять оружие, но…
Соня отбросила второе тело, похлопала себя по животу, сладко мурлыкая глянула на оставшихся в живых. Стоят как истуканы, мозги всех, не рождают ни одной мысли. Работают только автоматические функции, дыхание, сердцебиение и так далее.
– Гы. – Сказала девушка и щёлкнула пальцами.
– Ыыыы… – Завыла разом половина людей.
– Захлопнулись. – Рявкнула Соня и они поняли, что кричать не могут. И шевелиться тоже. Только глаза повинуются их воле. – К деревьям и раком встали.
Они с ужасом поняли, что подчиняются её воле…
Арчи искал уже минут десять, с того самого момента, как выбрался из кучи прелых листьев и вытащил из тела все острые сучки. Повезло ему, что ветки замедлили падение, а сам грохнулся в яму с листьями. И всё равно, шея сломалась как сухая тростинка. Не будь он вампиром, так и помер бы в этом лесу. А как выбрался, раны зажили, вдохнул полной грудью и в восторге стал осматриваться. Этот лес отличался от тех, что он видел возле Ленска. Здесь чувствовалось, что лес почти не испорчен людьми, что он был таким всегда, в нём ещё была своя душа. Тут точно есть медведи. Он в том был полностью уверен и стал их искать. Увы, никаких животных так и не увидел. Арчи расстроился, но может просто мало искал? Стал ещё ходить по лесу и тут услышал какие-то подозрительные крики и стоны. Удивлённо проворчав что-то на английском, он пошёл на звук.
– Соня. – Сказал он, встав за плечом девушки.
– Чё? – Ответила та, не отрывая глаза от отвратительного зрелища, разыгравшегося чуть впереди.
– Мне не нравится этот лес.
– Нормальный лес, не гони. Ща чутка ещё и дальше пойдём.
Он молчал с минуту, наблюдая как люди впереди, поменялись местами. Заметил странность – те, кто имеют, вдруг стали молчаливы и сосредоточены. Те, кого имели, наоборот, забились в экстазе и стали кричать…, или у них на лицах написан дикий ужас? Нет, ну они же сами к деревьям встают, нагибаются, отставляют зад подальше, что бы их любимым было удобнее…
– Я геев не люблю. Я их даже боюсь.
– В натуре. – Согласно кивая, сказала Соня. – Ваще странные они. Я их тоже как-то не очень.
– Я таких наглых геев как эти, не видел никогда. Давай уйдём отсюда.
– Да подожди ты. Они только на второй раз меняются. Ща ещё немного и пойдём.
Тут до него дошло. Глянул на лица тех, что прямые стоят – восковые маски. На лица тех, что нагнулись – перекошены ужасом и страданием. Он круглыми глазами глянул на Сонин профиль.
– Чё? – Проворчала девушка. – Охуевшие они. Будут знать потом, как на вампиров рычать, пехота бля, а всё туда же. – Арчи увидел в траве два трупа. Снова на Соню посмотрел. – А, ну да, перекусила слегонца. Надо было срочно – я ж тут чуть кони не двинула. Тебе одного выделить на пожрать?
– Лена не разрешает людей…
– Так в Ленске мы и не жрём людей. Тут можно, мы Ленке не скажем ничего. Давай. Тебе кого? Вон того пидорка с бородой…, а бля, все с бородами. Чё за мода такая? В натуре ёбнутые…, во, вон того выпьешь? Который кучерявого жарит?
Арчи в отвращении скривился – он геев пить не хотел. Тут разум резонно возразил, что они не геи, а вытворяют это все, будучи под полным контролем Сони. Но ничего поделать с собой не мог – противна была даже мысль, пить кровь таких вот людей. Он отказался, хотя есть хотелось.
– Ну как знаешь. – Соня задумчиво глянула на стонущую и охающую компанию, наклонила голову на бок. – Ну ладно, хватит. Можете отдохнуть, а нам пора. Не скучайте девочки.
Все обессилено свалились в траву и тут же разразились горестными стонами, криками, слезами тоже разразились. Но попытаться взять оружие, никто не посмел.
Соня присела на корточки перед одним из них и прошипела, сверкая красными глазами.
– Ещё раз гавкнете на вампира, отсасывать будете у медведей. Усекли чурки штопанные?
Вся компания с воем и слезами заверила ее, что никогда не посмеет ничего такого сделать. Потом стали клясться именем Аллаха.
– Нахуй Аллаха. – Сказал Соня. Подумала и добавила. – Короля тоже нахуй.
Повисло молчание – ошеломлённое и недоумённое.
– Чё потухли пидоры?
И пошла прочь, а неизвестные местные обитатели в ужасе стали смотреть друг на друга. Никто из них не помнил, как и кого, он, так сказать, имел. Но все помнили момент, когда стояли у деревьев в соответствующей позе.
Спустя десять минут, один из них взял пистолет, приставил к виску и спустил курок. Этот выстрел Соня и Арчи услышали, но так как стрельба доносилась и где-то впереди тоже, внимания не обратили – конкретно на этот выстрел не обратили, а не на тот факт, что они есть в принципе.
– А нас не убьют? – Спросил Арчи, боязливо поглядывая по сторонам.
– Мы вампиры, нам посрать. Ты лучше ищи этот грёбанный указатель. От него же танцуем да?
– Да. Я видел, как они шли от указателя. Их там много.
– Как много? – Опешила Соня. – Ты ж сказал один этот мудак! Так их тут не один что ли?
– Нет-нет, я не про то. Такой как мы один, но там другие есть, с оружием.
– А…, – протянула Соня, – слушай, Арчи.
– А?
– Вы там в своей Америке все такие же ебанутые как ты или ты уникальный блять?
– Я из Англии. – Обиженно отозвался Арчи.
– Один хуй, пендосс европоидный.
– Я не еврошпоид… – Он заикнулся, не сумев произнести новое слово. Помолчал и спросил. – А что это значит? Ну, то, что ты сказала.
– Ну ты и лошара Арчи! Я ваще в шоке. – Ответила девушка, шагая по лесу российскому.
Он предпочёл промолчать. Боязливо ежась, глянул вперёд. Там только что пролетел самолёт и что-то взорвалось. Потом затрещала автоматная очередь. Ему не хотелось туда идти. Вампир не вампир, но больно-то всё равно! А если в голову попадут? А если бомба? А если он умрёт?
– Я забыл куда идти. Пошли обратно, не найдём мы никого.
Соня остановилась и с минуту смотрела на него.
– Я, правда, забыл. Нам не… – Глаза Арчи остекленели. Он выпрямился и мёртвым голосом сказал. – Нам туда, по прямой около двухсот метров. Потом нужно идти ещё левее.
– Ну вот, другое дело. – Соня улыбнулась. Подошла ближе. – На руках меня понесёшь.
– Да, Прекраснейшая из Прекраснейших, я буду счастлив, сделать это!
– Гы. – Сказала Соня, прыгая ему на руки. – Вперёд лошара! И аккуратнее на кочках, я девушка хрупкая, я тряски боюсь. Всё, похуярил в темпе.
И он собственно, как она сказала, да с превеликой осторожностью…
«Моё имя, не имеет значение. Я убийца. Я думал я нормальный, но теперь знаю, что это всё натворил я. Я знаю, я понял это. Не хочу жить, зная, что натворил. Прости Господи, я…».
Он тяжко вздохнул и откинулся на спинку кресла. С отвращением посмотрел на письменный стол. Тетрадка, рядом ручка. И куча вырванных, смятых листков. Ругнувшись, он вырвал и этот, смял, бросил в общую кучу. С тяжким вздохом, он снова взялся за ручку, но так и не смог ничего написать. Снова откинулся на спинку кресла. Предсмертная записка никак не хотела получаться.
– Господи, вот что за блядство? – Уныло проговорил он. – Даже сдохнуть нормально не могу…
Тяжко вздохнув, в который уже раз за сегодня, он посмотрел в окно. Воспоминания сами собой стали раскручиваться в голове.
Он вспомнил ни тот день, когда сошёл с ума. И ни тот, когда впервые сотворил тот ужас, о коем позже читал в газетах. Даже не тот день, когда осознал чьх рук дело эти ужасные смерти.
Он вспомнил день, когда всё это началось на самом деле.
Тогда стояла осень. Приезжие снова, второй раз за полгода, устроили свои танцы до утра под окнами домов. Как и в прошлый раз, они кричали оскорбления в адрес всех подряд и ругались с теми, кто просил их сделать музыку тише. Но тогда случилось то, чего не было в первый раз – нет, не звонки в милицию. В тот раз в участке чуть телефон не оборвали, но так никто и не приехал. Теперь же, сосед со второго этаже, здоровяк Василий, вышел на улицу сам и попросил трех ребят убраться. Утром Василия нашли у подъезда с пробитым черепом. В реанимации он умер спустя три дня. Над районом повисла тягучая сеть ужаса…, к сожалению, нет. Да, сейчас, в шаге от самоубийства он понимал что именно к сожалению.
Когда сосед умер, а гордые гости устроили победный танец под окнами, последний той осенью, когда никого так и не наказали, когда милиция сообщила, что неизвестные злодеи не были найдены, вот тогда всё началось. Все всё прекрасно понимали – кого там искать? Вон они, шляются по улицам. С видом победителей шляются. И не понимают, что вместо ужаса, над городом витает сдерживаемая злоба, растущая ненависть, медленно просыпается всё то поганое, что есть в русском человеке, что когда-то давно, вдоволь вкусили многие народы. Врагов мы не боимся…, как там дальше? Впрочем, не важно, заканчиваться должно так – мы истребляем их до последнего младенца…, он тяжко вздохнул. Может всё не так и он просто пытается переложить часть своей вины на других? На гены свои треклятые, на наследственность и так далее? Может, на самом деле не было никакой озлобленности у других? Может она была только в нём?
Той осенью, когда они снова танцевали, он вдруг понял, как очень легко решить вопрос.
Он с трудом остановился у дверей квартиры. За окном играет музыка, слышны гортанные выкрики гостей. Что-то такое уже было, но тогда, под окнами играли гитары, слышались голоса без акцента…, почему-то, это воспоминание сразу же растворилось. Ведь тогда под окнами буянили не приезжие, тогда там были свои, пусть и моральные уроды, но всё же свои, местные…
Ему так трудно было погасить своё страшное желание, так трудно…, он всё же вернулся на кухню в тот день. Поставил оба ножа обратно в подставку. Отказался от своего желания и долго не мог уснуть – музыка давно стихла, они ушли.
А он проклинал себя за свою нерешительность.
Ему очень хотелось убить их всех.
Зачем разговоры? Зачем кого-то убеждать? Бешеных псов никто не пытается уговорить, их просто усыпляют. Но ведь это люди – говорил он себе. И что? Отвечал он сам себе. Не в том проблема, не это сдерживало его. Странная позиция Закона местного, сошедшая прямо с первых страниц Камасутры, вот что сдерживало его. Ведь так легко, так просто – вышел, вежливо попросил перестать шуметь. Ведь он знает, какой будет реакция. А потом, если реакции всё же не будет, ведь можно подойти ближе и тихим-тихим шёпотом послать кого-нибудь на три буквы. И всё. Они кинутся на него сворой, как собаки. И он убьёт их как собак. Это не сложно. Нет людей, которых сложно убить, есть только те, кто думают, что бессмертны – а таких убить ещё проще. И ведь все проблемы сразу решены. Нет человека, нет проблемы. Увы, Закон…
Он как-то выпивал с соседом, той же осенью и вдруг разговор зашёл на тему гостей восточно-южных. И каково было его удивление, когда он услышал ровно те же мысли – сосед тоже хотел их убить. Как же он тогда сказал? Прикрыв глаза, попытался вспомнить.
– Колян, говорить со зверьём – да нахуй надо? Слов не понимают. Вот завалить я бы с радостью. Вот скажи наш алкаш, что, мол, амнистия за любого гопоря или чуркана. Я б прям сейчас прихватил нож и отвечаю, до утра хотя бы парочку, но вальнул бы.
– А не жалко? Люди же…
– Людей жалко Колян. Очень. Я человека никогда не убью. А животных гасить, это правильно, за это ангелы премию дают, гы.
И ведь не бандит, обычный русский мужик, работяга…
Или может, просто они двое были такими, а остальные трусливые и жалкие?
Ну, был ещё один, с кем он выпивал после – пожилой сантехник и пьяница Андрей.
– Боюсь я Колян, боюсь по-настоящему. – Помолчал, выпил и закончил так. – Сесть боюсь. За ссаных псин, нынче садят как за людей, вот такие вот дела. А сяду я, кто о семье подумает? Эх, вот так оно Колька. И терпеть сил нет, и сделать-то нихера нельзя.
А может просто они трое такие, кровожадные, злобные и…
Да какая разница теперь? Эти ребята, кто бы они там ни были, откуда бы они там ни приехали, чёрт бы их побрал…, мертвы они. Он их и убил…, вот только как он это сделал? Как???
Ничего нет в памяти. Кроме того вечера, большая часть коего, из памяти пропала. День, когда он сошёл с ума и его страх, что посадят, куда-то исчез. Нет, в обычное время он оставался с ним. Он каждый день боялся стука в дверь и слов «откройте, милиция». Но ничего не происходило. Потом прочитал в газете про волков-людоедов и сумел даже поверить в это, убедить себя, что всё, что он запомнил – сны или глюки. Что на самом деле, где-то по городу бродят волки. Даже вечерами стал нож с собой носить – вдруг и на него нападут волки эти?
Пока не очнулся однажды дома, весь в крови, с этим ножом в руке.
Теперь он всё знает, теперь он понял, что произошло – он сошёл с ума. Та кровожадность, что была только в них трёх, или в целом русском народе, не важно – она вырвалась на свободу.
«Нет ничего страшнее дикого русского бунта» – так, кажется, сказал Пушкин, однажды, лично посмотрев на последствия бунта крепостных в каком-то российском имении, где в живых не осталось даже дворовых псов. Довели людей до белого каления, до момента, когда страх перед каторгой, перед наказанием от власти, вдруг отключился. И палеолитная жестокость вылилась так, что смела всё на своём пути…, да, занимался он историей немного, знал кое-что об истории человечества. Палеолит этот…, если бы вторая мировая, прошла по сценарию обычных будней раннего палеолита, погибло бы не 100 миллионов человек, а 2 миллиарда как минимум.