Телефон Женевьевы брякнул, подавая из сумочки сигнал о прибытии сообщения. Но она как раз посылала проклятия на голову какого–то лихача, подрезавшего её за минуту до поворота, и потому не услышала призыва. А Мелани задремала.
Как и следовало ожидать, в сети муниципалитета над защитой потрудились хорошо. Но, даст бог, не настолько хорошо, чтобы остановить его «Скворца», как он назвал собственноручно написанный эксплоит. Почему «Скворец»?.. Чёрт, нет, правда, а почему «Скворец»? Он не помнил. Забыл начисто, и только чувствовал, знал, что с этим связано что–то очень близкое и забавное. Скворец… Скворец… Ладно, к чёрту, потом.
Когда защитные бастионы сети муниципалитета дрогнули и пали, Мишель удовлетворённо вздохнул. Теперь — в подсеть дорожно–транспортного управления. Только бы успеть до двух!
Здесь «Скворец» работал медленно, непозволительно медленно. Сеть была большой, а защита, видимо, серьёзной, и эксплоиту не хватало системных ресурсов. Мишель отключил ещё пару процессов, не столь существенных для него сейчас, заблокировал обработку видео. И всё равно, чертовски медленно шло дело. 13:34 на часах сервера. Времени остаётся совсем мало.
Нужно бы отключить в клиенте ещё вот эту штуку — процесс, имевший повышенный приоритет и отъедавший львиную долю ресурсов. Мишель не знал и даже предположить не мог, что там висит на этом порту такое важное, но нагрузка на процессор от него шла столь мощная, что бедняга едва не дымился. Мишель не сомневался, что именно через интерфейс этой непонятной штуки он проник в компьютер, и что отключать её вряд ли разумно. У него было железное правило: всегда выходи через ту дверь, в которую вошёл. Даже если ты вломился через дымоход камина, будь любезен, удались тем же путём. И не забудь прибрать за собой!
Но ничего не поделаешь, сейчас этим правилом придётся пренебречь.
После того, как он, заменив обработчики прерываний заглушками, наконец изолировал процесс, что–то изменилось. Он не мог бы сказать, что именно, но… словно между ним и миром опустилось мутное стекло. Будто что–то в нём самом отключилось, изменив образ бытия. Если бы он не был жив, то решил бы, что умер. Будто осталась голая душа, без привычного каркаса из мяса и костей. Подобное ощущение бывало, если просидеть сутки за терминалом, вовсю изматывая мозги.
Он проверил интерфейсы — всё продолжало исправно работать. За исключением той штуки, конечно. Ладно, сейчас не до мелочей. Если бы ещё так не кружилась голова…
Освобождённые ресурсы были тут же брошены в бой. Пока взломщик пытался разобрать по байтам защиту дорожно–транспортного управления, Мишель искал вход в ближайший к «Этуаль» полицейский участок. Как ни странно, это оказалось проще, и буквально через пять минут он получил права администратора на одном из клиентов 3‑го участка городской жандармерии.
Потом и «Скворец» пропел ему свою радостную песню: готово! готово!
Войдя в систему ДТУ, он первым делом нашёл управление сетью светофоров и камер слежения, развешанных чуть не на каждом столбе. Работы было много.
Он переключался с камеры на камеру в районе от Мадлен до южных окраин, выхватывал на мгновение план очередной улицы и, не найдя в потоке машин синего тента, переходил к следующей. Он настолько ушёл в работу, что перестал следить за временем и не знал, сколько его минуло, когда наконец увидел цель. Мишель не сомневался, что это был именно он: маленький китайский грузовичок под синим тентом с белой надписью «Gala» бежал по улице Жиронн к перекрёстку с Гонкур. Мишель переключил светофор на перекрёстке в режим «красный» для поворота на Гонкур. Перешёл на полицейский участок, перехватил управление настенным монитором, показывавшем виды улиц и площадей с двух десятков видеокамер. Наверное, полицейские были немного удивлены, когда узрели вместо привычной картины горящую надпись во всю стену: «14:00 теракт в „Этуаль“ ул. Мадлен. Террорист — грузовик номер GH230XT синий тент „Gala“ стоит на светофоре Жиронн-Гонкур».
Если полицейские не будут слишком долго недоумевать, то уложатся минут в восемь–десять.
— Да чтоб тебя! — сказал шофёр Kingo через две минуты, видя, что жёлтый и не думает загораться.
Ещё через пять минут некоторые водители принялись сигналить. Какого чёрта? Что они делают? Кому они шлют свои вопли возмущения? Идиоты!
Иные отчаявшиеся трогались с места и потихоньку, опасливо приближались к перекрёстку. Но в последний момент нервы у них сдавали и они останавливались. А те, кому безостановочно горел зелёный, проносились, счастливчики, и, кажется, смотрели на бедолаг с издёвкой.
Если он не успеет к заказчику, пеняйте на себя! Плевать он хотел на ваши правила и законы, когда на кону две сотни, понятно? Засуньте ваши светофоры себе… будет цветомузыка.
Когда из улицы Гонкур вывернула целая вереница полицейских машин, он удивлённо хмыкнул, гадая, какая связь между неполадкой в светофоре и этим представлением.
Мишель не обнаружил машину Женевьевы на улице Мадлен. Менял ракурсы и так и этак — ничего. Значит, она вернулась домой, получив его сообщение?
Отыскал камеру, что висела неподалёку от их дома. Видно было плохо, но дом явно выглядел закрытым. Проверил компьютер Мелани — он был выключен. Значит дома их нет, потому что первое, что делает дочка, вернувшись, — тычет пальчиком в сенсор включения железяки.
Тогда он отправился по цепочке видеокамер, переходя с улицы на улицу по пути возможного следования Женевьевы. Если бы он знал, куда она отправилась, было бы проще. Беспокоиться, в общем–то, было не о чем — теракт на Мадлен не состоялся, — но что–то не давало ему покоя.
И наконец, час-полтора спустя, он увидел их. Машина Женевьевы стояла у одного из корпусов больницы Маншо. Он совершенно случайно заметил её, когда уже собрался переключиться на следующий план.
Странно. Зачем они приехали в больницу? Что–нибудь случилось? Что-нибудь с Мелани?
Порыскав по сети муниципалитета, он отыскал сектор больницы, пробрался через брандмауэр и смог войти в систему видеонаблюдения.
Он быстро переключался с камеры на камеру: зал ожидания.. какой–то кабинет… подсобные помещения… пост охраны… коридор… ещё коридор… снова коридор… Сколько же тут коридоров!.. Столовая… коридор… Зал отдыха… Коридор…
Вот они! Мелани, держась за руку Женевьевы, семенила рядом и с детским любопытством оглядывала белые стены, кушетки, гулявших больных, встречных медсестёр. Жена не поворачивала головы, целеустремлённо шагая вперёд и, кажется, совсем забыв о дочери. Женевьева женщина… строгая, скажем так. Иногда он сам не решался лишний раз подойти к ней с каким–нибудь пустяком, а уж если бывал виноват…
Дойдя почти до конца коридора, они повернули в одну из палат. Теперь он не мог их видеть и стал торопливо перебирать видеоточки в поисках нужного плана. Это заняло прилично времени, потому что палат в этом корпусе было больше сотни. Наконец он нашёл нужную камеру.
Женевьева и Мелани были там. К ним успел присоединиться человек в белом халате. Интересно, зачем или к кому они пришли?
Он стал плавно менять фокус.
Палата.
Столик… Кушетка… Аппаратура… Кровать, тело на кровати… Ближе…
Ах вот оно что!.. Но… Нет, не может быть! Это сон.
— Здравствуй, папочка, — прошептала Мелани, коснувшись белой как больничная стена руки Мишеля, что вытянулась поверх покрывала, холодная, как рыба, безжизненная, как и всё остальное. — Ты не надумал проснуться? Помнишь, мы договаривались?
Женевьева, усилием железной воли сдерживая слёзы, погладила дочь по голове. Наклонилась к мужу, поцеловала уголок бескровных губ. «Милый…» — прошептала она, и хотела что–то добавить, то, о чём подумалось по дороге… но слов не было, все слова куда–то подевались.
Случившееся перечеркнуло их с Мишелем жизнь, сделало его исковерканным обломком человека, а её — вдовой при живом пока, но таком ужасно неживом муже. А ведь их жизнь только начиналась! Да, после рождения Мелани они немного… отдалились друг от друга. Странно, но так бывает. Кого–то рождение детей сближает, кого–то — наоборот.
Но всё равно, ты не имел права попадать в эту аварию, не имел! Ты был наш, ты должен принадлежать мне и Мелани, а не этой… койке, укравшей тебя… на сколько?.. Только бы не навсегда!
Его брату, вместе с которым они ехали, Жаку, прозванному Скворцом за чёрный курчавый волос, длинный нос, весёлость, пронырливость и умение копировать голоса, повезло ещё меньше. Или больше?.. Тоже как посмотреть.
Вошёл доктор. Это был не лечащий врач Мишеля, какой–то другой. Она видела его пару раз мельком — холёный, ухоженный, с быстрым взглядом и чёрными как смоль волосами, наверняка крашеными.
— Доктор Бланшар, — представился он. — Жюль Бланшар. Я должен кое–что сообщить вам, мадам… э-э… мадам Мерсье.
Женевьева кивнула, исподволь разглядывая доктора. Ей нравились ухоженные мужчины, они невольно вызывали у неё доверие и помогали обрести чувство уверенности в себе, но в докторе было что–то непрочное, поверхностное. Быть может, это обманчивое впечатление. Да, скорей всего.
— Кхм… — доктор, кажется, не знал, как начать. — Кхм… Вы помните, мадам, вчера вашему мужу была сделана операция… имплантирован микрочип…
— Всё хорошо? — спросила Женевьева.
Что он тянет? Хорошие новости так не сообщают.
— Э… боюсь, не совсем так, мадам. Вашему мужу был имплантирован чип, призванный восстановить разрушенные нейронные связи в мозгу больного, изолировать его личность от травмирующих воспоминаний, видоизменить осознание им себя и… послужить как бы…
— Но он не послужил? — снова перебила Женевьева. Она знала, что с мужчинами нельзя быть напористой и обрывать их речи на полуслове, но ничего не могла с собой поделать. Ну а что он мямлит?! — Мишель, он… Ему хуже?
— Быть может, вашу очаровательную девочку отправить пока в детскую комнату? Там она сможет поиграть с…
— Нет необходимости, — отрезала Женевьева.
— А… — опешил доктор. — Да, понимаю.
— Мишелю хуже? — повторила она свой вопрос.
— Я очень сожалею, мадам, — проговорил доктор. — Мы сделали всё, что в наших силах, но… сегодня, во втором часу дня, по какой–то причине связь между компьютерной системой и чипом, вживлённым в мозг больного, была разорвана, управление потеряно и…
— То есть, вы хотите сказать, что имеет место техническая ошибка, не врачебная?
— Это абсолютно точно не врачебная ошибка, мадам, — в глазах доктора мелькнула обида, но он быстро её спрятал. Какое право он имел обижаться на женщину, которой принёс такие вести. — Но мы не верим и в техническую неполадку. Компьютеры крайне надёжны, они подстраховывают друг друга, специализированный персонал ежедневно тестирует систему. Комплекс стабильно работает уже более двадцати лет, за это время не зарегистрировано ни одного случая отказа или сбоя. Я говорю о всей стране, а не только о нашей больнице. Ни единого сбоя за двадцать лет! И когда произошло отключение некоторых функций чипа, система не подала сигнала тревоги. Всё это весьма странно, непостижимо… Я очень сожалею, мадам, поверьте, но это какая–то нелепая случайность. Предстоит длительная работа экспертов с целью выяснения причин. Для нас это тоже удар.
— Да, наверное.
— Мадам…
— Значит… — Женевьева покосилась на Мелани, но дочь, кажется, совершенно не интересовал их взрослый непонятный разговор, она смотрела на Мишеля и что–то нашёптывала — быть может, повторяла стишок, заданный ей назавтра, который никак не хотел запоминаться.
И всё же фразу Женевьева закончила почти шёпотом, приблизив лицо к пахнущему душистым мылом лицу доктора:
— Значит, он умрёт?
— Кажется, вы не понимаете, — так же тихо ответил тот. — Дело в том, что биологическая смерть организма — это лишь окончательная точка. Важно то, что перестал работать мозг. Мозг умер, а номинальное функционирование организма продолжается благодаря системе жизнеобеспечения.
Она посмотрела на то, что было когда–то её мужем, её надёжным, добрым, жизнелюбивым Мишелем, а теперь стало просто телом с неисправным чипом в голове. Неподвижным телом, по сути уже мёртвым. Мозг умер… Значит, человек — это всего лишь мозг? Нет мозга — нет человека? Значит, его любовь к ним — это только случайное сочетание нейронов, токов, клеток серого вещества?.. А как же душа?
— Мадам, я должен… э-э… — доктор отводил глаза, зачем–то пожимал плечами и нервно двигал руками, совершая бессмысленные жесты — почёсывал нос, поправлял безупречную причёску, одёргивал халат. — Я должен, мадам, предложить вам подписать согласие… Разумеется, вы можете отказаться, но…
— Согласие?
— На отключение вашего супруга от системы жизнеобеспечения. Таковы правила, мадам и… такова печальная необходимость, поймите. Не сейчас, нет… После того как комиссия закончит подготовку документов, официально зафиксирует факт смерти… Нет смысла поддерживать жизнь тела, когда мозг… Это было бы глумлением, мадам. Надежды нет и…
— Надежды нет?
— Увы, мадам. Поверьте, если бы оставалась хоть какая–то, пусть эфемерная, надежда… По сути, ваш супруг сейчас… он уже не живёт — это просто организм, который продолжает функционировать: бьётся сердце, работает пищеварительная система, растут волосы, но…
— Я поняла.
— Увы, мадам. Простите. Я знаю, это жестоко, но… Вы не могли бы зайти завтра, чтобы исполнить все формальности? Вы, безусловно, сможете попрощаться и…
— Завтра?.. Завтра… Да, хорошо, — её вдруг придавила бесконечная растерянность. Вот она, черта — проведена; все надежды остались по ту сторону, а по эту… только холод и пустота. Завтра. Мишеля добьют завтра.