Но та не спешила делать выводы, вместо ответа она мелко потрясла в воздухе ладонью, как бы говоря, отстань, дай собраться с мыслями. Долго что-то искала в сказочном антикварном сундучке, наконец, нашла перетянутую резинкой небольшую записную книжку с прикреплённым к ней верёвочкой химическим карандашом. С одной стороны карандаш был карминово-красным, с другой сине-фиолетовым, причём синей осталось гораздо меньше. Присев за стол напротив внучки, бабушка, на удивление спокойным голосом, поведала:
– Это, конечно, никакой был не Ражье, а пока лишь предупреждение о нём. И предупреждение серьёзное. Ты как дома окажешься, то пойди к тёте Розе, пусть она тебе на своих картах заговорённых разложит, может, чего получче меня разъяснит.
– А кто нас предупреждает? Саша? – с надеждой предположила Янка.
– Нееет, не до того ему щас, – отмахнулась бабушка, – я вот думаю, папа это твой о тебе душу рвёт, беспокоицца, что аж из страшного места к тебе фантома шлёт. Был у него костюм в детстве новогодний – мишка. Не было тада ткани подходяшшэй, вот я из своёй синей плюшевой кацавейки ему и сшила. Так он ещё и самый нарядный на школьном вечере был! – бабушка улыбнулась своим мыслям, вспомнив дорогие сердцу моменты жизни. – Это он, сыночек мой. Вот нутром чую, что он. Что-то затевает синий монстр, это точно, связано тут всё. Не зря медведь так по-звериному в наш двор рвался. А она, птичка эта − самое главное, это как твой, ну типа, смарафон23, для связи.
– Ну, допустим, это предупреждение о синем монстре, – согласилась внучка, – но зачем мне нужно это птичье средство связи, когда я и так сюда спокойно прихожу. Да я здесь с тобой даже больше времени провожу, чем дома.
– Трясогусочка не зря образовалась. Не знаю, что должно произойтить, но раз тебе даровали её, знать, в скором времени понадобицца. А почему я ещё думаю, что она от папы, то дружил твой папа Гена в молодости с трясогузкой. Все соседи удивлялись. Пойдёт он бывалча огород копать или грядочки мне изладить, а она уж тут как тут. Ходит рядушком, а хвостик вверх-вниз. Он шутил ещё, вот, мол, какая у меня помощница. Смотри, она ведь может и подсказать чего. Спросишь у неё совета и гляди на хвостик, вверх означает «да», а вниз − «нет». Но этого маловато, конечно. Так что, на-ка вот, бери, – с этими словами бабушка протянула внучке записную книжку с химическим карандашом, – если что спросить у Грани захочешь, то пиши мне синим карандашиком, а ежели что-то уж совсем экстренное случицца, то красным. Можешь и мне сообчение отправить, тогда уж оно меня и посреди ноченьки разбудит, и в подполе найдёт.
Девушка специально не стала расспрашивать про возлюбленного Сашу, который упорно не желал с ней общаться и вообще не давал о себе знать. Хотя от её внимания не ускользнул бабушкин намёк, что он там чем-то слишком важным занят. Обсуждать это бабушка с ней не хотела. Говорила одно и то же – ушёл куда-то, а куда − не знаю. Но видимо, она знала больше, чем говорила.
Янка строила догадки, одна ужаснее другой. Самой гадкой её фантазией была свадьба Саши с ненавистной малявкой Гелей. От этих дум сердце болезненно сжимали железные тиски. «Тиски тоски!» – горько усмехнулась девушка и взяла бабушкин подарок. На первый взгляд, это была обычная старая записная книжка с пожелтевшими листами в косую линеечку, как для первоклассников. Но вот её обложка была примечательной, сделанной из шкуры какой-то крупной рептилии, коричневой с зелёным отливом. «Крокодила, что-ли, угробили?» – подумала девушка, разглядывая переплёт. Открыв блокнот наугад, она с удивлением увидела, как каллиграфическим почерком на листе сам собой выписывается ответ: «Обложка изготовлена из шкуры молодого Песчаного Дракона в магической мастерской магистра Фалькореля Младшего. Нижняя Нормандия, 1968 год».
Пользуясь великой осведомлённостью замечательного творения мастерской Фалькореля, Янка решилась спросить, что же происходит с любимым и где же, в конце концов, находится Саша. Однако на странице выписалось равнодушное: «Информация закрыта». Понятно, как в Интернете, вроде про всё на свете знает, а как нужно до зарезу что-нибудь конкретное спросить, так всякую фигню выдаёт. Решив поиграть с волшебной книжицей, она написала: «Что сейчас происходит?» И получила моментальный ответ: «Беда. Тебя ищет мать! Срочно возвращайся домой!»
Решив зря не пугать бабушку, Янка не стала ей зачитывать тревожный призыв. Потому как, хорошо изучив характер мамы Иры, девушка знала, бедой и поводом для её истерики мог стать любой пустяк: не поставленный, как следует, стул или не убранная на место посуда. Поэтому, поцеловав бабулю, внучка привычно телепортировалась с помощью перстня, как делала это в последнее время.
Умный перстень всегда выбирал для переброски в реальность самое близкое к задуманному пункту безлюдное место. Но к огромному и неприятному Янкиному удивлению, она оказалась не в коридорчике перед квартирой, не в подъезде, не в собственном дворе, а рядом с автобусной остановкой, довольно далеко от дома.
Благо автобус подошёл быстро, в нём девушке предстояло проехать несколько остановок. Впереди неё сидела взрослая дама со своей престарелой матерью, которую та, судя по их диалогу, везла домой из больницы. Всю дорогу они щебетали без умолку. Что-то вспоминали, чему-то смеялись. Глядя на эту парочку, Янка с горечью подумала, что она, наверное, за всю свою жизнь не перекинулась с мамой Ирой таким количеством добрых слов, сколько щедро выливали друг на друга эти счастливые женщины.
Как только заработал смартфон, который на Грани всегда хранил молчание и был там предметом практически бесполезным, Янка увидела множество пропущенных от мамы Иры звонков. Да что же у неё там стряслось-то? Пожар что ли?
Янка бежала к дому почти бегом. Уже на подходе к подъезду очередной требовательный звонок мамы Иры заставил Янку взять трубку. Но девушка впервые в жизни не узнала мамин голос, она говорила каким-то бесцветным чужим голосом:
– Доча, у нас беда… Лёнчик пропал… его, наверное, украли…
Рядом с домом стояли автомобили полиции и скорой помощи. Теперь Янка догадывалась, кто вызвал все эти службы. Дверь в подъезд была открыта и подпёрта обломком кирпича. Не только в квартире, но и на лестничной площадке сновали чужие люди. В комнате стоял густой запах корвалола. Мама Ира сидела за столом с аппаратом для измерения давления на руке. На её сером чужом лице застыло такое выражение, которое можно отнести к полному отчаянию на грани помешательства.
От любезного и симпатичного полицейского Янка узнала мамину версию о пропаже брата непосредственно из запертой ванной комнаты. Она сразу поняла, что именно об этом её пытался предупредить синий медведь и без вмешательства жителей Грани здесь не обошлось. Ну что ей оставалось ответить на это обескураженному служивому? Она усмехнулась, сказав, что проблема скорее в маме, нежели в Лёнчике. А сама поспешно направилась в ванную.
Там на первый невзыскательный взгляд всё было, как обычно, разве что небольшой нехарактерный беспорядок. Видимо, мама Ира в отчаянии бушевала. Прикрыв за собой дверь, Янка напряглась и не без труда (виной тому – волнение!), включила своё второе зрение. Под магическим прицелом второго зрения девушке открылась ужасающая картина.
Вся кафельная плитка была покрыта сверкающими следами колдовского вмешательства. Полоски от пальцев, следы ног на полу мерцали голубоватым неоновым сиянием, испаряясь дымными завитками, какие появляются над стаканом горячего чая, разлитого на морозе. Янка услышала эхо сдавленного крика Лёнчика. Перед её мысленным взором пронеслось вторжение невидимого зла. Мальчику зажали рот. Он стал отчаянно сопротивляться, пытался схватиться за бортик ванной, однако то жестокое и невидимое нечто было гораздо сильнее.
Янка, к своему удивлению, даже немного успокоилась, узнав о вторжении. Теперь не страх и растерянность, а праведный гнев клокотал в её груди. Как гончая перед охотой, она чувствовала азарт погони. Видимо, папин синий медведь всё-таки изображал мерзкую тварь – Ражье. Только ему под силу сотворить такое. Да и мотив преступника, ежели уж изъясняться юридическим языком, понятен – месть! Ну, что ж, рецидивист, я уже не простая напуганная девочка. Я иду за тобой, и покажу тебе твоё место! Но перво-наперво нужно было что-то сделать с мамой, как-то успокоить её или хотя бы нейтрализовать на время, а то она своей паникой лишь сбивает воинственный настрой.
Янка, как настоящая актриса, выйдя на авансцену, а точнее специально встав посреди народа, набежавшего в их дом, стала набирать телефонный номер. Вдруг, на том конце кто-то ответил:
– Лёнчик, привет! А ты где вообще? – и через небольшую паузу, совершенно спокойным голосом, – Ну, как что случилось?! Случилось. Мама тут с ума сходит. Говорит, украли тебя… да… причём из закрытой ванной. Да, полицию вызвала и скорую помощь тоже. Плохо ей. Успокой ты её, пожалуйста! – Янка, всем своим видом изображая укоризну, подала маме Ире свой смартфон.
От перенесённого стресса у мамы Иры пропал голос, единственное, что она смогла, сипло шепнуть в трубку:
– Лёня!
– Маам, ну ты чего там выдумала? Я же в Воронеже, ты что, забыла?! На конкурсе скрипачей. Ты же меня вчера вечером сама на вокзале провожала. Через неделю вернусь. У меня всё хорошо! – вещал звонкий и радостный голосок младшего брата, – Ну, всё, я побежал, у нас репетиция! Пока-пока, целую тебя.
– Это голос вашего сына? – на всякий случай поинтересовался полицейский.
Но по растерянному виду мамы Иры было и так понятно, что это голос Лёнчика. Полицейский, демонстративно громко с каким-то присвистом вздохнул, вот ведь, мол, с какими только идиотками нам не приходится иметь дело. Казалось, он даже не был удивлён, а заранее ожидал нечто подобное. Не вступая далее ни в какие переговоры с потерпевшей, которая оказалась вовсе не потерпевшей, а просто истеричкой с провалами в памяти, молодой человек собрал исписанные листы в папку. Записал в блокнот номер Янкиного мобильника, видимо, как единственного адекватного члена семьи и был таков.
Рябая врачиха, дописав китайскими каракулями рецепт на лекарство, также без лишних слов устремилась на выход. Но не тут-то было, Янка, изображая безутешную дочь, которая весьма озабочена состоянием матушки, исподволь внушила медработнице то, о чём та и сама могла бы догадаться. Ведь если женщина не помнит, что делала в последние сутки, страдает слуховыми и визуальными галлюцинациями, то её просто необходимо госпитализировать в соответствующее лечебное учреждение. Да, это было жестоко по отношению к родной матери. Но деваться было некуда, да и потрясённой родительнице не помешал бы отдых и медикаментозная помощь.
Сдавшись под прессингом уговоров дочери и докторицы, мама Ира, совершенно дезориентированная, сдалась на милость отечественной психиатрии. Янка помогала собрать сумку совершенно обессиленной пациентке. Ей, конечно, было стыдно, что она, воспользовавшись ванной как укрытием, выдула элементарного звукового фантома брата, который и сказал всё, что нужно, успокоив мать. Настоящего Лёнчика ей ещё предстояло найти, и она готова была приступить немедленно.
Мама Ира часто вопрошала бездушные небеса, театрально заламывая руки, за что, за ЧТО ей такой унизительный позор и обуза в виде психически нездоровой дочери, то есть Янки. Часто пристально глядя на дочь, она мучила её беспощадным вопросом: «Ну в кого ты у нас такая? Ну не было никогда в нашем роду шизофреников!» Мало того, в курсе Янкиного диагноза были не только близкие и дальние родственники, но и соседи по даче, и, наверное, даже все продавцы ближайших магазинов. Всё это рассказывалось им по телефону и при личной встрече с одной целью: пожалейте меня, несчастную, ведь я приношу себя в жертву! То, как чувствует себя при этом дочь, маму не заботило. Диагноз же есть? Есть! Специалисты подтвердили шизофрению. Вот и неча на зеркало пенять!
Когда маму Иру сопровождали в карету скорой помощи, то по её затравленному взгляду Янка поняла, что теперь родительница примерно начинает догадываться, «в кого» дочь психически нестабильна. Но в Янкином сердце не было места мстительному чувству, ей было искренне жаль маму, и помочь ей прийти в себя после не человеческого (а магического) потрясения могли только психотропные препараты и спокойный больничный уход. Это она прекрасно знала по собственному опыту.
Как только Янка осталась одна в квартире, она намеревалась немедленно вернуться на Грань, где все магические ходы противника открылись бы с конкретной ясностью. Но перстень упорно не желал телепортировать её во двор беленького домика. Из синего камня вылетали мелкие беспомощные искорки, моментально сгорая. Никаких перемещений не происходило. Янка ошалело взирала на перстень, который впервые не выполнял её приказа. Она уже так привыкла мотаться из реальности на Грань и обратно, что это стало для неё обыденностью, и вот что-то разладилось, нарушилось. «Так, надо отдышаться. Это всё из-за моего психоза. Вот сейчас успокоюсь, и перстень заработает». Но время шло, а ничего в лучшую сторону не менялось.
Янка нервничала всё больше, ведь каждая минута была на счету, а выбраться на Грань обычным способом не представлялось возможным. Тогда в голову пришла единственно верная мысль – портал. Верный портал на Грань в Сашиной квартире. Он всегда выручал, даже когда все пути были отрезаны злобным синим монстром.
Осень ещё не успела как следует разгуляться и поджелтить кроны деревьев, подсушить траву на газонах, прорядить и напустить болезненной хандры на цветочные клумбы. Да и погода была ещё по-летнему тёплой и ласковой. Обычно, входя в Сашин дворик, девушка испытывала радостное волнение, как от ожидания праздника, которое, как известно, бывает даже лучше самого праздника. Но не в этот раз. Ей некогда было входить в состояния прикосновения к таинству и, затаив дыхание, прислушиваться к болезненно-сладостному отзвуку в собственном сердце от причастности к жизни возлюбленного. Янка залетела в подъезд и стремглав помчалась на третий этаж к квартире номер семь.
Подбежав в заветной квартире, Янка увидела, что на вишнёвой двери висит листок, косо прилепленный скотчем с надписью, нацарапанной неумелым детским почерком: «Позор должникам!» Это остановило Янку, потерявшую чувствительность от бега и нервного напряжения. Она не переставала сегодня удивляться.
Странно! Никогда даже не приходило ей в голову задуматься над тем, кто платит коммуналку за квартиру в отсутствии хозяина. Это наивное детское предупреждение на разлинованном тетрадном листе заставило её прийти в себя, опуститься на грешную землю. Шумиха и проблемы с соседями и, что ещё страшнее и неприятнее, с городскими службами, были сейчас совершенно не нужны. Портал необходимо охранять от людского внимания. Так, получу стипендию и всю отдам на уплату долгов. Но сколько там вообще их накопилось? Наверняка и пеня уже пошла?
Пока Янка размышляла по поводу коммунальных неуплат, за дверью, где-то в глубине Сашиной квартиры, что-то зашуршало, кто-то подвинул стул, звякнула посуда. Резко присвистнул и тут же умолк чайник, сделав последний тихий прощально-сиплый посвист. Значит, загадочный «кто-то» выключил плиту или снял чайник с огня.
Очень интересно! Этот кто-то живёт в квартире без спросу в отсутствии хозяев, а как за коммуналку, то мне, давай – плати! Янка закипала от возмущения и уже хотела ввязаться в выяснения с неизвестным квартирантом. Но протянув руку к звонку, наткнулась взглядом на татуированную трясогузку. Да что ж это я! Можно же спросить!
На вопрос «Кто сейчас находится в квартире?» птица ничего не отвечала, а лишь открывала и закрывала маленький клюв, будто зевала. Но зато на вопрос, стоит ли заходить туда, трясогузка однозначно опускала хвост вниз, что означало – нет. Янка трижды задавала этот вопрос и трижды получала отрицательный ответ. «Так, но у меня же есть средство для более развёрнутых ответов!» – вспомнила девушка, радостно доставая из кармана записную книжку с химическим карандашом на верёвочке. Думаю, что вопрос очень важный и срочный, поэтому можно воспользоваться красным грифелем.
Карандаш писал плохо, пока Янка не догадалась его послюнить. Красный грифель оставлял ярко розовые буквы, а ещё поставил заметную точку на верхних зубах девушки. Переписка гласила:
– Кто сейчас в квартире?
– Твои враги.
– Нужно ли мне заходить туда?