Вынув из передника телефонную трубку, она подносит ее к уху:
– Алло… Ах, Марек, как я рада тебя слышать. Яна?.. Конечно, можно.
Барбара протягивает мне трубку, и я слышу в ней голос нашего праведника:
– Здравствуй, Ян. У меня к тебе большая просьба. Не мог бы ты пожертвовать нашему собору небольшую сумму на реконструкцию и восстановление крыши? Я был бы тебе крайне признателен. А еще лучше, если бы ты пожертвовал и на ремонт самого костёла.
– О какой сумме идет речь?
– Думаю, миллионов пять будет достаточно.
Каков святоша! Значит, теперь я – не слуга дьявола, и деньги эти, видать, сразу приобрели статус святости.
Правда, вслух я произношу:
– Конечно, я помогу починить крышу.
Передав трубку маме и подмигнув ей, я ухожу в свою комнату.
В последующие четыре часа телефон не умолкает. Создается впечатление, что о моем выигрыше узнала не только польская диаспора, но и вся Польша. Я осознанно не подхожу к телефону, и на все звонки приходится отвечать Барбаре. А на другом конце трубки просят, требуют, умоляют: подарить, одолжить или ссудить деньгами. Но всех переплюнула некая Рыся из Варшавы. Дозвонившись, она заявляет, что мы должны ей и ее сыну Войцеку – ни много ни мало – сто миллионов долларов. Видите ли, мой дед, до того как удрать в Америку, встречался с ее матерью и, якобы, она является его дочерью. На вопрос Барбары: «Причем здесь лотерея?», та нагло заявляет, что если бы тогда дед забрал с собой ее мать, то в лотерею обязательно выиграл бы ее Войцек. После этого звонка мать отключает телефон…
Утром, за завтраком, Барбара сообщает, что летит вместе со мной. Уже в самолете она вдруг признается:
– Я всегда думала, что близкие люди – это крепость и опора в любой ситуации. Только, к сожалению, когда тебе улыбнулась удача, зависть не дает им возможность просто порадоваться за тебя. Ты не представляешь, что мне пришлось выслушать за минувшие сутки от тех, кого я считала близкими и надежными друзьями. Стоило тебе выиграть такие деньги, как все стали смотреть на нас волками или как на личный банковский счет.
– Не расстраивайся. Все будет хорошо! Ты лучше скажи, зачем ты летишь в Нью-Йорк?
– Мне никогда не нравился Вашингтон. Я жила в нем только из-за твоего отца. Когда он покинул этот мир, я хотела вернуться обратно, но сестры уговорили меня никуда не уезжать. Только теперь я хочу жить там, где мне всегда было хорошо. Знаешь, в Нью-Йорке у меня осталось много знакомых. Все эти годы я поддерживала с ними связь. Только ты ресторан не покупай. Лучше подари мне маленький книжный магазинчик, где я буду проводить литературные чтения, приглашать авторов и просто общаться с покупателями.
Я, погладив ее по голове, целую в висок:
– Как скажешь, мама…
Вот так, за какие-то пять минут, полностью изменилась моя жизнь. И виной всему стал навязанный мне лотерейный билет. Впрочем, почему навязанный? А если это рука Провидения? Неужели я не заслужил?
Знаете, я редко выхожу из себя, не склонен к конфликтам, бываю вялым и безразличным к окружающим. Однажды мне кто-то намекнул, что я беден эмоционально и склонен к выполнению только однообразно-привычных действий.
Не знаю, что считают другие, но как по мне – лучше плыть по течению, а не лезть на баррикады, отстаивая свою точку зрения. Надо просто существовать, что, впрочем, и делает большинство на этой планете. И конечно то, что произошло со мной дальше, никак не вписывалось в круг моих интересов.
И если раньше моя жизнь напоминала заунывную мелодию, которую исполняет любительский оркестр, не попадающий ни в одну ноту, то теперь невидимый дирижер, взмахом своей палочки, заставил этот оркестр никчемной жизни играть по нотам…
С тех пор как мы с матерью посетили Нью-Йорк, прошло несколько месяцев. Я предпочел получить деньги сразу и за вычетом приличного процента и налога мне выдали чек почти на сто семьдесят миллионов.
Познакомившись в интернете с агентом по недвижимости, я попросил его подыскать мне что-нибудь в Нью-Йорке. Спустя месяц он прислал великолепное предложение по двухэтажному таунхаусу в Гринвич-Виллидж.
К этому времени мы с матерью, не сказав родственникам, продали дом одной милой паре с детьми, и Барбара, забрав из дома часть вещей, которые ей были дороги, остальные передала в благотворительный фонд для малоимущих. Разумеется, я не стал связываться со своим боссом, хотя он несколько раз звонил мне. Позже до меня дошли слухи, что он развел бурную деятельность по расширению своего бизнеса. Поговорив со специалистами и выяснив, сколько может стоить починка крыши костёла, я послал Мареку чек на несколько тысяч. В конце концов, я не обещал ему подарить деньги на ремонт костела.
Покончив со всеми делами, мы с мамой вылетели в Нью-Йорк. Весь полет Барбара нервничала, так как до последнего сомневалась в выборе района, но увидав из окна такси спокойствие узких улочек; небольшие элегантные скверы и сады; кирпичные многоэтажные и не очень дома; уникальную архитектуру таунхаусов, она успокоилась. Только в этом районе можно было одновременно находиться и в Нью-Йорке, и в небольшом европейском городке. К тому моменту, когда такси остановилось по указанному адресу, Барбара успела влюбиться в Гринвич-Виллидж.
Сам дом оказался в отличном состоянии и не требовал дополнительного ремонта. Мне потребовалось три месяца, чтобы обустроить первый этаж под книжный магазин и, когда все было сделано, я, несмотря на возражения Барбары, положил на ее счет приличную сумму. Теперь мне оставалось решить, когда я отправлюсь в кругосветное путешествие.
Следующие два месяца, почти каждый день, я уверял самого себя, что завтра или на худой конец послезавтра, смогу осуществить свое желание. Но проходил день, другой, неделя, а я, как и прежде: сижу дома, смотрю сериалы и ничего больше не делаю. Даже лишние килограммы, которыми я обзавелся в рекордные сроки, абсолютно меня не беспокоят. В промежутках между сериалами я упорно совершаю набеги на холодильник или наблюдаю за тем, как мама активно занимается своим маленьким бизнесом. В отличие от меня, она знает, что делать. Буквально за месяц ее магазинчик приобретает популярность. В нем постоянно устраиваются встречи с писателями, начинающими музыкантами и проводятся выставки молодых художников.
У нас поселяются две кошки, которые ни во что меня не ставят. Как и прежде, я одинок и меня не интересует даже Интернет…
И вот тут, я подхожу к самому главному: навязчивому желанию мамы познакомить меня с молодыми женщинами. Предприняв несколько попыток, которые так ни к чему и не привели, она, махнув на меня рукой, приняла ухаживания отставного военного.
Знаете, когда они начинают вести себя как подростки, я, глядя на них, впадаю в хандру…
В один из дней, стоя на кухне в одних трусах и почесывая рукой дряблый живот, ухажер Барбары, дожидаясь пока сварится его кофе, предложил мне:
– Слушай, а почему бы тебе не смотаться в Монтану?
– Зачем?
– Там есть «Национальный заповедник Галлатин». Проведи на природе пару недель. Не понравится – уедешь. Тем более у них там скоро начнется отстрел бракованных особей.
– Что значит бракованных?
– Тех, кто болен или начинают вредить сельскохозяйственным угодьям. Или их слишком много развелось. Короче, я не специалист, но знаю, что их мясо идет на пропитание животных в цирках или зоопарках. Что-то уходит на медицинские исследования. Я уже не говорю об их шкурах.
– И много там зверья обитает?
– Барсы встречаются, медведи-гризли, снежные козы, олени, волки. Еще есть рыба.
Не могу сказать, что мне безумно хочется куда-либо ехать, но я все равно задаю следующий вопрос:
– Предположим, я туда поехал. Что мне там делать? Стрелять я не умею и мне как-то не по себе видеть, как убивают животных, даже если они и дикие.
– Да туда стоит попасть только из-за одной природы! Ты себе представить не можешь, какие там: сосны, луга, грязевые источники. Красота!
– А жить где? В палатке?
– Как сам захочешь. Туда приезжает разная публика. Есть среди них и любители палаток. Но большинство живут либо в трейлерах, либо в небольших гостиницах. Там много поселений.
Сняв турку с плиты, ухажер Барбары осторожно переливает ароматный напиток в чашку и, поднеся ее к губам, делает маленький глоток. Издав урчаще-крякающий звук, он продолжает:
– Но у меня предложение лучше. Рядом с заповедником, недалеко от местечка Прей, на берегу озера стоит дом. Он принадлежит сыну моего друга. Его зовут Рон. Этот парень сделал из дома гостиницу и время от времени, когда есть желание, водит своих гостей по удивительным местам заповедника. Сознаюсь, я с ним уже поговорил. Он будет рад тебя видеть. Поживи у него. Несколько дней на природе – и ты станешь другим человеком…
Через неделю я уже мчался по трассе 90 в сторону заповедника. Пейзажи, пролетавшие мимо меня, общение с людьми в мотелях и в маленьких закусочных при заправках, постепенно улучшили мое настроение.
Практически перед самым поворотом на озеро раздался звонок:
– Э-э… Ян?
– Да, это я. Но лучше зовите меня Гордон.
– Это Рон. Вы как раз едете ко мне.
– Привет, Рон. Я буду у вас в пределах 15 минут.
– Хорошо, что я успел дозвониться. Притормозите, а то сигнал может прерваться.
Я остановился, а Рон продолжил:
– Так случилось, что я неудачно упал и сейчас нахожусь в больнице со сломанной лодыжкой.
– Сожалею, Рон. Я могу быть вам полезен?
– Нет. Я появлюсь в гостинице только через несколько дней, но вы располагайтесь, отдыхайте. Одним словом – чувствуйте себя, как дома. Пэм, что управляет моей гостиницей, ждет вас. Я договорился со своим коллегой из Прей – он сможет стать вашим личным инструктором. Его зовут Клиф. Я скину его номер телефона.
– Спасибо, Рон. Выздоравливайте!
Отключив телефон, я почувствовал, как мое настроение упало до нуля. Одно дело, когда ты едешь куда-то, зная, что с тобой будут «нянчиться»; и совсем другое, когда выясняется, что ты предоставлен самому себе. С тем же успехом я мог бы оставаться дома, изнывая от скуки или лежать в какой-нибудь клинике для душевнобольных.
Конечно, неплохо было бы пожить немного в доме Рона, полазить по горам под присмотром инструктора, но я настолько обленился, что для меня пройти лишние пару метров означало совершить геройский поступок. О каких горах может идти речь?
Пока я размышлял над своим положением, небо заволокло тучами, вокруг все потемнело, и поднялся сильный ветер. Ощущая, как под его порывами начала покачиваться тяжелая машина, я, поежившись, понял, что переждать непогоду в доме Рона будет самым правильным решением. Нажав на педаль газа, я тронулся с места.
Как только я повернул к озеру, начался жуткий ливень. Его косые струи, ударяясь о машину, брызгали во все стороны. Щетки с бешеной скоростью и скрипом елозили по запотевшему лобовому стеклу. Чтобы не ехать в тишине, я включил радио, но, кроме треска в радиоэфире, ничего другого слышно не было. Прошло минут десять, а ливень и не думал ослабевать. Судя по навигатору, дом Рона находился где-то рядом, и я, снизив скорость, попытался сквозь потоки воды разглядеть хоть какую-нибудь постройку. То ли от погоды, то ли от напряжения, у меня начала болеть голова и я готов был повеситься, лишь бы эта боль, пульсирующая в висках, куда-нибудь сгинула. Когда ливень закончился так же внезапно, как и начался, я заметил сквозь сосны мерцающий огонек. Повернув машину в его сторону, я вскоре увидел трехэтажный дом с плоской крышей…
Дверь мне открыла миловидная женщина лет сорока. Ее короткие светлые волосы были тщательно зачесаны назад. Немного посторонившись, она пригласила меня войти – и я, переступив порог, попал в очень уютный холл.
– Добрый вечер, – сказал я. – Вы Пэм?
– Да.
– Меня зовут Гордон. Вернее, я предпочитаю, чтобы меня звали Гордон, хотя по документам я – Ян МакБин. Рон пригласил меня погостить в его доме…
– Рон предупреждал, что вы должны приехать. К сожалению, он попал в больницу…
– Я знаю. Он звонил мне около часа назад.
– Ваша комната скоро будет готова.
– Спасибо.
– Это все ваши вещи? – спросила Пэм, разглядывая около моих ног большую дорожную сумку.
– Да.
– Наш служащий отнесет ее в вашу комнату. Могу ли я угостить вас горячим чаем?
– Не откажусь. Скажите, Пэм, у вас найдется что-нибудь от головной боли?
– Безусловно, – кивнув головой, ответила моя собеседница и скрылась за узкой дверью.
Я подошел к мягкому дивану и, усевшись на него, закрыл глаза. Вскоре вернулась Пэм. В руках она держала серебряный поднос. Поставив его на журнальный столик, женщина аккуратно придвинула ко мне чашку с чаем и блюдце с нарезанным лимоном. Затем она протянула мне бокал с водой и небольшую расписную коробочку.
– Прошу вас, – сказала она. – Это таблетки. Примите, вам станет легче.
Я так и сделал. Сунув в рот пару таблеток, я запил их водой.
– Чем еще могу быть вам полезна? – учтиво спросила меня Пэм.
– Пока все нормально, – ответил я, высыпая в чашку сахар из пакетика.
– Минут через пятнадцать комната будет готова, а пока наслаждайтесь чаем. Если что – зовите.
Улыбнувшись, женщина отошла к резному бюро, который, судя по всему, выполнял роль ресепшена.
Я огляделся. Холл занимал весь первый этаж и был разбит на зоны. В одной из них, напротив старинного камина, расположились мягкие кресла с невысоким, но длинным журнальным столиком между ними. В другой зоне стояла пара книжных шкафов, забитых книгами. Возле них красовались два игральных столика: один карточный, а второй для любителей шахмат. Еще в одной зоне, отгороженной от всех других шелковой ширмой с китайскими сюжетами, находилась столовая. Зона, в которой сидел я, была заставлена диванами. На окнах, кроме жалюзей, висели шторы из тяжелых разноцветных тканей, а стены были украшены гобеленовыми вставками и дешевыми репродукциями в широких позолоченных рамах. То здесь, то там на глаза попадались разнообразные фигурки и напольные вазы с искусственными цветами. Все это придавало отелю непринужденную домашнюю обстановку, хотя… по количеству абсолютно разных по стилю предметов в отдельно взятом помещении, все это чем-то напоминало один из блошиных рынков Нью-Йорка.
Отхлебнув из чашки, я повернул голову в сторону бюро и громко спросил:
– И много у вас постояльцев?
– Хватает, – перебирая бумаги, ответила мне Пэм.
– Здорово!
– Еще бы, – улыбнулась женщина и, сунув стопку счетов в один из ящиков бюро, спросила: – Как ваша головная боль?
Поставив чашку на блюдце, я ответил:
– Удивительно, но голова больше не болит.
– Я рада это слышать. Кстати, ваша комната готова. Если вы позволите, я провожу вас.
Она направилась к резной двери зеленоватого цвета, и я, поднявшись с дивана, последовал за ней. За дверью оказался самый настоящий лифт. В его не слишком просторной кабинке от силы могли поместиться только двое, и мне пришлось со всей силы прижаться к стенке, чтобы между мной и Пэм оставалось хоть какое-нибудь свободное пространство. Когда лифт, вздрогнув, медленно пополз вверх, я даже присвистнул от удивления – мне до последнего не верилось, что он сработает.
Моя комната находилась на втором этаже. Пэм, открыв ее, пропустила меня вперед.
– Надеюсь, вам у нас понравится, – сказала она. – Завтрак мы подаем с восьми до десяти утра. Обед с шести до восьми вечера. За дополнительную плату кухарка может приготовить для вас ланч. Доброй ночи и крепких снов…
Сунув мне в руку старинный ключ, она закрыла за собой дверь, оставив меня в небольшой и немного вытянутой комнате, больше напоминавшей вместительную кладовку. Я до сих пор не могу понять, как в ней смогли уместиться широкая софа и миниатюрная консоль, над которой висела картина, больше напоминавшая мазню пятилетнего ребенка. Заметив около стенного шкафа свою сумку, я было потянулся к ней, но в этот момент раздался стук.