Попытаться, прикрываясь именем халач-виника, подготовить город к обороне, взять власть в свои руки… однако не будет ли это изменой? А если от этого зависит будущее жителей? Если правителя поразила какая-то неведомая болезнь, посланная духами, может ли он, его сын и наследник, бездействовать? Но тогда на него ложится ответственность за жизни граждан.
Кинич-Ахава решил отбросить сомнения.
– Если мы не откупимся… – попыталась вставить Уичаа, но сын, находясь во власти осенившей его идеи, перебилмать.
– Мы должны выиграть время – это поможет нам отстоять город. Дадим мешикам выкуп, поторгуемся, попытаемся уменьшить его, а там подойдут братья Кокомо. Связанные узами родства, они обязаны прийти на помощь!
– Ты забываешь, что на все воля богов, сын мой, они должны подтвердить твоё предложение. А мы бессильны перед их решением… – развёл руками Копан.
Кинич-Ахава посмотрел на отца и увидел лишь смирение и страх. Страх в глазах правителя?! Больше у наследника не было сомнений. Да, именно на нём лежит вся ответственность за государство!
– Я готов испросить волю богов, выступить перед советом старейших и убедить их! Но я не собираюсь сидеть и ждать мешиков! Я буду готовить город к войне!
Кинич-Ахава резко повернулся спиной к родителям и кивком головы приказал Иш-Чель идти за ним. Он понял, что отец не будет предпринимать никаких действий, а мать настроена враждебно к невестке и также не может ничего предложить.
"Отец болен, его рассудок помутился, мой долг – взять правление на себя и защитить город! А моя мать? Что случилось с нею? Неужели ненависть затмила разум?"
Кинич-Ахава быстрым шагом преодолел анфиладу комнат и оказался в своих покоях. Супруги молчали, пока слуги помогали им принять омовение после дороги.
Иш-Чель все время с интересом оглядывала комнату, где теперь предстояло жить. Стены комнаты украшали шкуры животных. Висели маски богов и богинь, кое-где поблёскивали ножи и стояли копья. Комната была очень мужской, строгой, без излишеств. Единственным предметом с изящными линиями оказалась жаровня для обогрева в холодные ночи.
Когда супруги, наконец, остались одни, Иш-Чель решила прервать задумчивость мужа:
– Если Ицамна скажет, что Коацаок должен подчиниться мешикам, подчинишься?
– Ицамна скажет то, что угодно верховному жрецу, а он принимает приношения от семьи халач-виника…
– Муж мой, ты прав в желании обратиться за помощью к моим братьям и отцу – они пришлют нам воинов. Мы будем готовить выкуп, оттягивать время…
– Такое предложение может не понравиться многим горожанам.
– Но, Кинич-Ахава, ведь твой отец – халач-виник Коацаока, а ты – его сын. Мы все из рода Кокомо! Очень жаль, что дядя в таком состоянии, иначе ему самому пришла бы в голову такая мысль! Если ты не хочешь говорить об этом с народом, то позволь мне? Никого не удивит, что дочь Кокомо желает обратиться к родным за помощью.
– Я не могу тебе запретить выступить, но послание должны одобрить и поддержать знатные граждане и жрецы.
– Завтра я обращусь к народу. Не думаю, что моё предложение вызовет недовольство.
– Делай, как считаешь нужным. Я не против твоей помощи… Хочу поговорить с матерью. Она должна мне объяснить, что случилось с отцом! – Кинич-Ахава подошёл к висевшему на стене мешочку и достал из него разноцветные нити для узелкового письма. Он устроился на ложе и поманил жену к себе, взял в руки основу и протянул её Иш-Чель. Та присела и сосредоточенно принялась составлять послание, сплетая и завязывая узелки.
– Я хочу попросить тебя обратиться к богине. Может быть, она сможет приоткрыть тайну? Что, в конце концов, тут происходит? – улыбнулся жене Кинич-Ахава. Какие-то смутные сомнения ещё остались у него, и, зная возможности Иш-Чель, доверяя ей, он лишь хотел их рассеять.
– Я пыталась, но после пропажи жертвенной девушки, у меня ничего не получается… Странно: я всегда могла в любое время уйти туда… и вот теперь не могу этого сделать… не пускает… Возможно, я утратила дар, став твоей женой…
– А что ты тогда увидела?
– Мой мир изменился, от него ничего не осталось, исчез покой… и цвета, они перестали сиять! Я даже боюсь, что, когда снова туда попаду, не увижу той красоты! – в светлых глазах Иш-Чель заблестели слезы, Кинич-Ахава обнял её и приободрил:
– Твой мир предупредил тебя, что над нашим будущим нависла угроза, видишь, мне нужно готовиться к войне. Но когда все закончится, снова будут сиять краски!..
Молодожёны не заметили, что за ними наблюдают из потайного окошка, которое представляло собой маску бога – покровителя семейного очага.
Подслушивающий понял: самое важное услышал, ничего интересного больше не предвидится, и скромно удалился. Факел в руке осветил молодого мужчину, скромное ожерелье и раскрашенное сажей лицо выдало его принадлежность к служителям бога Чаку. Слуга осторожно выскользнул из неприметного коридора и быстрыми шагами, а затем почти бегом направился в храм бога Дождя – сообщить господину важную информацию. Служитель Чаку с интересом выслушал его и так же быстро поспешил известить жреца верховного бога Ицамны.
После безрадостной встречи с молодожёнами Уичаа ушла в свои комнаты, надеясь, что Копан последует за нею, но тот, сказавшись усталым, ушёл к себе. Это немного огорчило женщину, но, взвесив всё, она решила, что такое положение дел, скорее, устраивает, ибо целую ночь сможет провести, как ей угодно.
Уичаа позволила служанкам себя переодеть и подготовить ко сну, приказав принести утреннюю одежду. Выпроводив всех, некоторое время женщина задумчиво посидела у жаровни, наблюдая, как весело пляшет огонь. Снова и снова она анализировала всю известную информацию. Выводы были неутешительными. Войны нужно избежать. Мелькнула мысль опять обратиться к богам за советом… Нет, нельзя богов так часто беспокоить. Уичаа понимала – она не находит подходящих слов и доказательств, чтобы Кинич-Ахава прислушался к её доводам. И все же была горда сыном: не боится ответственности и вырос настоящим воином. Вот только рядом с ним находилась не его мать, которая воспитала такого мужчину, дала ему жизнь, а… женщина, жена, вызывающая у неё неприятие, граничащее с ненавистью.
Почему?
Уичаа не могла, вернее, не хотела даже самой себе дать правдивый ответ. Это была ревность матери к невестке за отнятое внимание, за положение, которое Иш-Чель получила, оттеснив свекровь на задний план. Теперь, если сын брал власть в свои руки, не Уичаа становилась рядом с ним, а её невестка, и именно ей будут отданы почести, когда город выстоит перед нашествием мешиков. А это не устраивало женщину, которая не могла просто так смириться и уступить. Ведь сыну реально помогает именно мать! Ох, как много она готова отдать, чтобы устранить Иш-Чель! Может быть, стоит подумать над этим и воспользоваться каким-нибудь ядом? Но слишком мало времени!
Огонь действовал успокаивающе. Время тянулось долго, в жаровне остались только тлеющие угольки.
Уичаа протянула к ним руки, ощутила ласковое тепло и прошептала:
– Отец-Огонь, благодарю тебя за день, жизнь и силу!
Над жаровней поднялось серебристое облако, оно засияло и начало было менять форму, но вдруг послышался шорох. Он словно испугал духа огня, и тот растаял.
Женщина поднялась, и одновременно открылась потайная дверь в её покои. Из темноты возник гость с зажжённым факелом, осветившим узкий проход. Уичаа, ни слова не говоря, шагнула за ним в потайной ход, ведущий к верховному служителю бога Ицамны, её верному другу и помощнику. Именно он всегда оглашал народу волю, которую хотелось услышать Уичаа.
Комната была маленькой, располагалась в небольшом хранилище под теокалли, – убежище от шума и забот. Доступ сюда имели только приближённые. Ожидая гостью, жрец спокойно курил трубку, и дым сизым облаком обволакивал его фигуру, скрывая задумчивое выражение больших глаз. Перед ними возникали образы, и он видел всё, о чём думала Уичаа, как хотела решить семейные дела и политические проблемы. Жрец даже догадывался, о чём его снова будут просить и что предложат взамен. Так было всегда и потому успело наскучить.
Долгие годы он фактически управлял городом, а потому неимоверно устал постоянно нарушать действительную волю Ицамны, которому искренне служил и истово верил. Однако поднявшись к вершине власти, жрец никогда бы не отдал и части её в чужие руки – слишком много это ему давало, да и приятно было ощущать себя самым могущественным человеком в государстве.
– Подождем еще кое-кого, – прервал он попытавшуюся заговорить посетительницу и предложил сесть с противоположной стороны жаровни.
Уичаа недовольно вскинула брови, выражая удивление, граничащее с негодованием:
– Ты позволил ещё кому-то прийти сюда, когда здесь я!
– Да, моя госпожа, потому что это те, кто тебе нужен, они не заставят себя ждать и не выдадут твоего секрета!
Уичаа устроилась поудобнее.
Вскоре в комнату вошёл жрец бога дождя Чаку – высокий мужчина с лицом, на котором поселились спесь и надменность, а также вечное недовольство. Из одежды – обычная набедренная повязка и пёстрый плащ. Никаких внешних отличий, положенных столь знатной особе. Он немного оскорбленно поджал губы, когда увидел женщину на совете, где место только для мужчин, но, получив набитую и раскуренную трубку из рук служителя Ицамны, снисходительно кивнул Уичаа и молча закурил.
Вторым и последним ночным гостем верховного жреца оказался человек, проскользнувший в дверной проём как-то воровато. Это был племянник правителя Коацаока – Халаке-Ахава. Он ничем не выказал удивления присутствию тётушки и спокойно уселся на циновку – так, словно сиживал здесь каждый день.
Уичаа заподозрила, что так оно и было.
– Мы собрались, чтобы решить проблемы, нависшие над нашим городом… – начал разговор жрец Ицамны, заметив, что Уичаа порядком надоело разглядывать собравшуюся компанию в полном молчании, и она, славившаяся крутым нравом, уже готова взорваться и сорвать собрание.
– С одной стороны, мешики не оставят нас в покое, как бы мы от них не откупались… С другой – мы не можем допустить на наши земли войска Кокомо. Что желает сделать наследник. Мы хорошо знаем, что потом никогда не вытолкаем их обратно в Майяпан… – продолжил жрец Чаку.
– Золота для откупа мешикам достаточно, возможно, не будет нужды в призыве Кокомо… – задумчиво произнесла Уичаа, откровенно оценивающе оглядывая всех, словно взвешивая содержимое их кошельков. Мужчины усмехнулись – скупость правящего семейства была им известна.
– Разумеется, госпожа, вы внесёте свою долю, но дело не в том, как откупиться от мешиков, а в том, что ваш сын упорно проводит политику воссоединения с весьма агрессивным семейством! Это никак не может нас, честных граждан, устроить! – выдохнул очередную порцию дыма жрец бога Чаку.
– Хорошо. Тогда давайте здесь и сейчас выясним: кто и чью линию проводит, ведь за каждым из вас стоят определённые силы! – вскинулась в защиту сына Уичаа.
Её верный помощник – жрец – невольно поморщился. Он совершенно не ожидал такой прямолинейности. Обычно жене правителя была свойственна небольшая доля дипломатии. И сейчас лучше бы побольше сдержанности и сообразительности, по крайней мере, природной женской хитрости.
– Госпожа, мы все верные слуги нашего города, не нужно этого забывать и не стоит нас в чем бы то ни было подозревать…
– Я полагаю, что ты, Халаке-Ахава, мечтаешь занять место моего мужа. Именно по этой причине ты подстрекаешь людей к неповиновению и чернишь любое дело, которое начинает мой сын. Напоминаю, он – законный наследник Коацаока! А вы, уважаемые, – Уичаа повернула голову в сторону жреца бога Чаку, – не можете удовлетвориться той частью власти, которая вам предоставлена! Потому-то вы здесь сошлись и были так удивлены моим присутствием! Вы объединились против моей семьи!
– Госпожа, не нужно горячиться. Мы заинтересованы в спокойном правлении и порядке в городе.
– Если так, то хватит препираться! Каждому из вас есть что сказать. Нам нужно устранить любую возможность мирного прихода войск Кокомо. Думаю, тут мы все единодушны? – вмешался жрец Ицамны.
Собравшиеся дружно кивнули, вновь раскуривая трубки. Возникла небольшая пауза.
– А нет возможности столкнуть лбами мешиков и правителей Майяпана? – предположил Халаке-Ахава.
Присутствующие пожали плечами и погрузились в краткое раздумье.
– Кокомо и их земли слишком далеко. Какое им дело до нашего приграничья?
– Если ваша невестка обратится к родным за помощью, то они будут обязаны прийти, – опроверг слова Уичаа жрец бога Чаку, показывая, как он недоволен. Его очень раздражало происходящее на этом совете.
– Вы хотите сказать…
– Да, госпожа, мой верный человек сообщил мне, что таковы намерения Иш-Чель, а Кинич-Ахава её всячески поддерживает. К сожалению, она уже составила письмо и собирается выступить завтра на площади перед народом, полностью в соответствии с законом. И мы не можем ей помешать!
– Значит, мы опоздали! – разозлился Халаке-Ахава, его кулаки нервно сжались.
Уичаа презрительно усмехнулась – мужчина не сдержал эмоций.
– Это ещё как посмотреть. Можно отправить посланника, но вот дойдёт ли он?
– А если она будет их слать одного за другим, мы уследим?
– А нам и не нужно следить. Можно спать спокойно, если устранить саму женщину, – после слов жреца бога Чаку повисла напряжённая тишина. Ничуть не смущаясь, он выдержал паузу и продолжил:
– Ведь это ваше самое заветное желание, госпожа!
Уичаа едва успела прикрыться маской сдержанности, но в душе ужаснулась откровению жреца.
– Да, я не скрываю недовольства браком наследника!
– Поэтому мы вас и приняли в свой круг…
– Хорошо, что вы нас поддерживаете…
– Постойте, но стоит моей невестке умереть, и Кокомо вместе с мешиками будет стоять у наших ворот!
– А если мы сделаем так, что окажем большую честь семье?
– Я вас не понимаю, почтенный! – Уичаа нервно облизала губы – становилось жарко. Избавиться от неугодной невестки ей захотелось, как только услышала о возможном браке, и желание это усиливалось с первой минуты их встречи.
– Звезды говорят, что засуха будет продолжаться недолго, они же скажут нам о воле бога Чаку: нашим полям нужен дождь, а для этого стоит хорошо попросить…
– Но Иш-Чель – жена Кинич-Ахава! Она принадлежит знатному роду! – Уичаа растерялась.
– А кто посмеет оспорить волю бога? Да ещё в тяжёлую минуту, когда нужно откупиться от мешиков?
– Вы предлагаете жребий? – ужаснулась Уичаа. – А если я его вытяну?
– Госпожа, создадим такую ситуацию, чтобы право его тянуть досталось вашей невестке… А вы нам ещё нужны, следовательно, неприкосновенны…
– Вы что-то не договариваете… Мой муж – халач-виник, и я должна тянуть первой!.. Хотя… зачем я сомневаюсь – вы ведь уже все продумали?!
Жрец бога Чаку довольно улыбнулся такой прозорливости и согласно кивнул.
– Напрасно вы, госпожа, от нас отделяетесь. Вы также принимаете в этом участие. Да, мы все продумали, но вот согласитесь ли вы с нашим предложением? – он задумчиво оглядел присутствующих.
– Очевидно, оно не столь хорошо для меня, чтобы я сразу согласилась? – вызывающе усмехнулась Уичаа, специально сделав паузу, словно задумываясь, что бы ещё выторговать, и только затем снисходительно поинтересовалась: – Так, в чем же оно состоит, уважаемый?
– Хм… В том, что с завтрашнего дня не наш халач-виник Копан будет управлять городом, а его сын – Кинич-Ахава…
Уичаа не ожидала услышать на совете тайную мечту, которая граничила с предательством, и якобы в гневе вскочила со своего места:
– Измена!
– Конечно, но вам нужна власть над сыном так же, как и нам. Мешает во всем наш правитель. Его слабоволие и бездействие недопустимы и он болен! Духи зовут халач-виника! Теперь вы думайте и решайте! Сейчас и немедленно!
– Постойте, чем же он мешает? Какие духи? Копан практически устранился от дел и ни во что не вмешивается!
– Но важные решения принимает именно он! Тем и мешает. Копан уже заглянул в глаза Духам Смерти, он боится и ждёт их. Устраняя его, мы передаём власть в руки Кинич-Ахава. Из-за нашествия мешиков её не освящаем. Пока. Волею богов. Это для усмирения. Следовательно, вы отходите на второй план, кто может вас в чем-то заподозрить? Никто. Затем мы устраняем Иш-Чель, вот тут вы должны полностью контролировать поведение сына. То есть – не дать ему совершать необдуманные поступки. Потом мы откупаемся от мешиков, Кокомо претензий к нам не предъявляют, а мы заключаем новый брак, угодный всем нам… Вы получаете послушную невестку и правите Коацаоком, мы – договор с сапотеками или даже с мешиками, там будет видно… Что скажете?