Жанна не помнила, как она оказалась дома, то есть, в почти своей новгородской квартире. Она телепортировала от института наобум, не задавая конечной точки, и едва не врезалась в какого-то человека. Отпихнув его заботливые руки (некромагиня была уверена, что встретилась не с девушкой), она шарахнулась в сторону не хуже испуганной лошади и побежала прочь. Она бежала быстро, на пределе своих возможностей, не разбирая дороги и заставляя себя думать только о том, как правильно дышать и как работают мышцы. Она даже не заметила, что начался ливень с грозой, пока не поскользнулась на грязи.
Только упав на колени, Жанна осознала, что плачет.
– Сволочь! – выкрикнула она, поднимая глаза к рыдающему дождем небу. – Сволочь, сволочь!
Вскочив, Аббатикова снова рванула вперед. Ветер больно бил по щекам, девушка промокла насквозь и основательно забрызгала джинсы, но ей было все равно. Слишком больно обжег ее холод в глазах Бейбарсова, чтобы она обращала внимания на такие мелочи, как собственное тело. Равнодушие, к которому она, казалось, привыкла за те десять лет, что они знакомы. Равнодушие, ударившее ее сильнее «раздирателя некромагов» теперь, когда она поверила, что не все напрасно и она тоже сможет быть счастлива, как Свеколт… Равнодушие любимого человека гнало ее прочь, сумасшедший бег манил обещанием забытья, когда она совершенно выбьется из сил, бархатной черной пустоты и вечного одиночества.
«Обречена… Приговорена… Condamné… Condamné!»
Она не заметила, как разнесла в труху подъездную дверь, как открыла дверь своей квартиры, как влетела внутрь…
Зарыдав в голос, завыв раненой волчицей, Жанна врезалась в стену прихожей. Не сознавая собственных действий, ударила кулаками, сдирая кожу, сползла на пол, словно у нее подкосились колени и закончились последние силы. Прижалась щекой к холодному полу и едва слышно застонала, захлебываясь слезами. Весь ее мир рухнул, она осталась одна, совершенно одна, некому было протянуть ей руку, чтобы вытащить из бездны, что так притягивала.
Аббатикова надрывно закашляла. Тот, кто сказал, что некромаги не могут любить, не знал, насколько он был близок к истине. Любовь некромага убивает в первую очередь его самого, если остается безответной. Боль раздирает душу на части, затапливает мраком сознание, уводит по той самой дороге, которая заканчивается вечными муками. Безнадежно влюбленный некромаг равен одержимому, кликуше, невероятно опасному сумасшедшему.
Разве она много хочет? Многого просит? Жанна ударила ладонью по паркету, вкладывая в этот жест всю свою ярость и страдание. Почему только для нее не существует справедливости?! Почему?!
Снова потекли слезы, некромагиня свернулась клубочком на жестком полу, подтягивая ноги к груди и обнимая колени. Завыла тихо на одной ноте, вновь и вновь переживая момент, когда Глеб сказал, что у него есть девушка. Она же столько лет была рядом, поддерживала, ни в чем ни разу не обвинила, всегда помогала, старалась делать для него все, любила-любила-любила… Почему же она ему не нужна? Почему он не может ответить ей взаимностью? Что он нашел в серой мыши, с которой знаком от силы месяц?!
Аббатикова начала задыхаться, не в силах справиться с собой. Тело била дрожь, голова кружилась. Ей было настолько плохо, что она мечтала только об одном – умереть как можно скорее. «Но кто тогда защитит Его?..» – непрошенная мысль вгрызлась в сознание.
Она не могла желать Бейбарсову зла. Она по-настоящему его любила и готова была сделать все, чтобы он жил. А если он не может быть счастлив с ней, значит, ей надо прекратить быть…
Вдруг чьи-то сильные руки обняли Жанну и дернули вверх, поднимая.
– Глеб?.. – слабо прошептала она.
Ответа не последовало, да и не потребовался он: некромагиня, уткнувшись носом в грудь взявшего ее на руки парня, ощутила такой знакомый и родной запах, что сердце, минуту назад едва не остановившееся, забилось с утроенной силой. Он здесь, он пришел, он услышал…
Ощутив, что ее положили на диван, Аббатикова запаниковала, что сейчас останется одна. Она вцепилась в ладонь своего спасителя и всхлипнула. Больше всего она боялась открыть глаза и обнаружить, что все только ей кажется.
«Тихо, маленькая, – раздался в голове любимый голос. – Я не уйду».
Уверенными движениями он развязал шнурки и стянул с нее ботинки, стащил испачканные джинсы, расстегнул и снял кофту. Каждое случайное прикосновение горячих пальцев к обнаженной коже окатывало Жанну волной жара. Она совершенно перестала понимать, что происходит. Только что она отчаянно плакала, но появился ее самый важный человек – и оказалось, что все не настолько ужасно, как представлялось…
Она уже не удивилась, когда ее нежно закутали в плед и подсунули подушку под голову. Только нашла наощупь его руку и потянула к себе.
– «Ton pays qui m’apporte le malheur et la mort»*, – пробормотала Аббатикова, не открывая глаз.
«Спи, – откликнулся голос в голове. – Ни о чем не думай».
Убедившись, что любимый рядом, что его ладонь касается ее волос и аккуратно их гладит, Жанна улыбнулась. Вконец обессиленная, она уснула.
– Твоя мать была ведьмой! – выкрикнул высокий темноволосый мальчишка.
– Неправда! – Андрей сердито топнул ногой. – Моя мама умерла, когда я был еще маленький!
– А сейчас ты очень большой, – усмехнулась большеротая девочка из пятого класса. – Ты колдун!
Сын Игоря насупился, выискивая, что бы сказать приставучим школьным товарищам. Ладно бы они из зависти его дразнили, тогда можно было бы уйти, гордо вскинув голову. Но ведь они хотели, чтобы он вызвал потоп или хотя бы завалящий ураганчик, дабы отменили нелюбимый всеми урок этики. Когда друзья просят о помощи – стыдно им отказывать, однако он правда не был никаким ведьмаком! Да и никогда не верил во всю ту чушь, которой зачитывались его однокашники.
– Андрюшенька, ну пожалуйста! – пятикласснице не надо было на этику, но у нее в расписании тоже стояло что-то неприятное.
– Не умею я ничего, – пряча глаза, буркнул Андрей.
– Умеешь. Кто кинул мяч через всю площадку и попал в баскетбольное кольцо?
– Я случайно, – огрызнулся светловолосый мальчик. – И вообще, физрук говорил, что у меня способности.
– Способности! – темненький от восторга даже подпрыгнул. – Вот именно!
Андрей начал злиться. Неужели они в самом деле ничего не понимают?
– У Глеба подружка есть, вылитая ведьма, – вдруг вспомнил он. – Ее и просите! Она страшная, как взглянет, так сразу – ух! – сердце в пятки уходит.
– Твой Глеб слишком злой, – девочка нахмурилась. – Он, по-моему, вообще улыбаться не умеет.
Она встречалась с братом друга, когда была у того дома. Тогда ее очень напугал высокий темноволосый человек, хотя она видела его мельком – Глеб ураганом пронесся от входной двери до своей комнаты, заперся там и не выходил, пока гости не ушли.
– Он просто много занимается. Папа говорит, что ему надо много нагнать. Ему же уже двадцать, а в университет поступают обычно в семнадцать…
– Старик почти, – поразился второй мальчишка.
– Но он правда немножко странный, – Андрей продолжал, не замечая, что его перебили. – Я ничего о нем не знал, пока он не приехал. И читает странные книжки, с такими страшными картинками! Но зато рисует здорово. Я как-то зашел к нему, пока он был в университете, – ребенок выговорил это слово с той важностью, которая обычна присуща детскому сознанию, – и увидел на столе папку.
– Но это неправильно – лезть в чужие вещи, – пятиклассница недовольно поджала губы, подражая своей маме.
– Я же ничего не взял, – огрызнулся мальчуган. – Но если ты не хочешь узнать…
– Я хочу! – поспешно сдала позиции девочка.
Андрей окинул товарищей покровительственным взглядом. Сейчас он чувствовал себя так, словно знал великую тайну и решал, стоит ли ее открыть недостойным.
– Там были люди. На двух или трех – какая-то незнакомая девчонка, маленькая. А на остальных – та самая подружка, я говорил о ней. Жанна. Только лицо, и при этом не очень похоже – слишком доброе оно какое-то, у нее совсем не такое… А еще Глеб даты ставит, так вот, все эти рисунки он нарисовал за последнюю неделю. Там их штук десять!
– Наверное, он так ее любит, – темноволосый мальчуган хитро прищурился. – Андрюх, а они… Того? Ну, как взрослые?..
– Че-его-о? – не понял тот.
– Ну… Целуются?
– Тьфу ты, Илюх! О чем ты думаешь? Да он ее терпеть не может, и правильно делает. Она плохая. А Глеб хороший.
Илья захихикал, явно оставаясь при своем мнении. Он твердо был уверен: все взрослые парни обязаны целоваться с взрослыми девчонками. Это очень приятно, он знал из фильмов.
– А зачем он тогда ее рисует? – спросила пятиклассница.
– Я откуда знаю? – тайна была рассказана, но не произвела должного эффекта, поэтому Андрей немного расстроился. – Может, учится. А на ней нестрашно – если и испортит рисунок, не жалко.
Он хотел еще что-то добавить, но тут прозвенел звонок, возвещающий начало урока. Вопреки всем просьбам и ожиданиям, ни потопа, ни урагана, ни пожара не произошло, и даже учительница не заболела, так что пришлось ребятам идти на этику, не уповая более на вмешательство сверхъестественных сил.
Комментарий к Глава 7
* Твоя страна, где моя доля – страдание и смерть» (фр.) Цитата из арии Клопена «Приговорены» из мюзикла «Собор Парижской Богоматери».
========== Глава 8 ==========
I ain’t happy, I’m feeling glad
I got sunshine in a bag
I’m useless, but not for long
The future is coming on
Gorillas
Скучнее одной пары по неинтересному предмету может быть только две пары подряд по нему же. Пожалуй, никто не мог бы ответить, зачем будущим дизайнерам нужна дисциплина, называемая «концепции современного естествознания». Лекции читал очень древний дед, который ничего не слышал без своего слухового аппарата, а о правильной дикции, кажется, вообще даже не подозревал. Более того, студентов собрали по всему первому курсу и согнали в огромную потоковую аудиторию амфитеатром, что автоматически создавало обратную акустику: то, что говорили шепотом на последних, самых высоких рядах, было прекрасно слышно внизу, зато дребезжащий глас старика-профессора терялся, не долетая даже до первых. Микрофону дед не доверял, считая это изобретение слишком новомодным для своего почтенного предмета.
Зато с удивительной для своего возраста зоркостью он проводил перекличку дважды – в начале занятий и в конце. Каждого, кто поднимал руку, выкрикивая «тут» или «я», он запоминал. Таким образом, отметиться на первой и сбежать со второй пары не представлялось возможным, просить товарища подать голос вместо себя – того дороже. Обнаружив прогул, дедок сразу же мчался в деканат, который охотно устраивал головомойку нерадивым студентам. Тем более, за абсолютное посещение и сдачу доклада полагался автомат, вот и приходилось страдать, но терпеть, сидя на верхних рядах аудитории.
– Я сейчас сдохну, – простонала Оля, падая носом в тетрадь.
Последние пятнадцать минут рыжая неугомонная бестия пыталась все-таки записывать лекцию, но потерпела сокрушительное фиаско. Дед даже в лучшие годы не мог похвастаться широким размахом плеч, что не добавляло ему популярности и со стороны Марины.
– Давайте пожалуемся Калинской? – предложила она. – Пусть заменит нам эту нудятину чем-то более полезным…
– Делать ей больше нечего, – обернулась Надя. Она сидела ниже всех, но скорее просто из принципа. – Нечем заменять. Тем более это приказ сверху.
– Ставить жестокие эксперименты над нашей психикой? – Оля приоткрыла один глаз. – Я не давала согласия!
– Потише, – поморщилась отличница. – Я и так скорее угадываю, чем слышу…
– И зачем тебе этот бред записывать?! – взвилась рыжая, даже не подумав понизить тон.
– Затем, что лекции вы все равно у меня брать будете, – огрызнулась обычно спокойная Надя.
– Хватит, – подала голос Даша. – У меня от вас голова болит.
– Голова у тебя болит, потому что пить надо меньше, – съязвила Марина.
– За собой смотри, – зеленоволосая угрожающе приподнялась. – Пока у тебя кое-что не заболело…
– Ой-ой, как страшно, – насмешливо протянула брюнетка. – Да я дуну – и ты улетишь!
– Один на один ты ничто против меня, – презрительно процедила Дара. – Ты же всего лишь…
– Девочки, заткнитесь, пожалуйста. Вы расстраиваете моего милого друга, – неожиданно прощебетала Вика.
Четыре пары глаз уставились на нее с нескрываемым изумлением. Все настолько привыкли к тому, что она молчит и не высовывается, воспитанная Настей еще в первые недели знакомства, что теперь подруг одновременно посетила мысль о говорящем помидоре.
– Заяц, с тобой все хорошо? – осторожно поинтересовалась Надя.
«Зайцем» звали Вику все, кому не лень, потому что фамилия у нее была Зайка. Даже преподаватели как-то смягчались, обнаружив у себя в списках такую студентку. Оля еще шутила, что ее взяли в университет только для того, чтобы можно было каждый день умиляться.
– Со мной – да. А вот с ним… – поправив осветленные волосы, девушка подвинулась, показывая, что находится между ней и стеной.
На скамье стоял горшок с кактусом.
Кактус был маленький, чахленький, давно уже не зеленый, а какой-то плеснево-серый, да к тому же один его отросток упрямо пытался обвиться вокруг другого, что не добавляло бедному растению здоровья.
– Что это? – Марина на всякий случай отодвинулась.
– Мой друг, – повторила Вика. – Я его спасла из деканата. Они совсем заморили бедное безмолвное существо! – достав маникюрные ножнички, она принялась аккуратно обстригать засохшие колючки.
– Клиника, – Оля снова поприветствовала лбом парту. – Первый спекся, дорогие братья в белых халатах, забирайте клиента…
Не обращая ни на кого внимания, Зайка продолжала обхаживать кактус, о чем-то нежно воркуя. Если бы он умел думать, то уже ощущал бы себя центром вселенной и нахально требовал бы все, чего его колючая душа только могла пожелать, но, к всеобщему счастью, кактусы все-таки никогда не были разумны.
А дед-профессор все рассказывал что-то о корпускулярно-волновом дуализме, не замечая, какие баталии разворачиваются в аудитории. Он вообще был глубоко индифферентен к тому, чем занимались его слушатели, лишь бы присутствовали в количестве.
Глеб сидел чуть в стороне от своих однокурсниц. Рядом с ним устроилась Настя – не слишком далеко, но и не настолько близко, чтобы ее вторжение в личное пространство стало неприятным. Она не касалась его, не прижималась, не улыбалась загадочно, ловя взгляды, однако все окружающие безошибочно определяли, что все не просто так. Среди их группы уже ползал реактивный червячок слуха, что Бейбарсов не выдержал и все-таки предложил встречаться Дёминой.
Как и во всякой уважающей себя сплетне, доля правды в этой сильно перевешивалась приправами намеков и измышлений праздных шатающихся. Бывший некромаг на самом деле ничего никому не предлагал, он всего лишь не стал опровергать то, что само собой сорвалось с языка, тем более что Настя вроде бы была не против. Не сказать, чтобы парень как-то выделял именно эту девушку из числа представительниц своего «гарема», она просто оказалась в нужном месте в нужное время.
Глеб не видел Аббатикову уже неделю – с того момента, как она эксцентрично покинула его, основательно подпортив нервы парочке лопухоидов. И, к своему вящему удивлению, постоянно рисовал ее. Мысли вновь и вновь возвращались к ней, Бейбарсов даже начал беспокоиться, не натворит ли некромагиня непоправимого. К тому же, он тогда так и не выслушал, какую информацию она обнаружила – и это могло закончиться чем-то очень печальным.
«Попробовать найти? – спрашивал сам у себя Глеб, выводя в тетради силуэт неопределенного головного убора. – Ведь стоит позвать – услышит, не может не услышать, связь-то осталась…»
Но, с другой стороны, он все еще не мог ей простить, что она видела его слабость. Разумом понимая, что она не виновата и только хотела как лучше, он все равно испытывал отторжение. Да и ее поведение в последнюю встречу – она совершенно не была на себя похожа. Зачем-то послала этот чертов поцелуй, воспользовавшись старым некромажьим способом клеймить врагов.