Он знал, что сейчас там, вдали, невидимые плывут корабли с очередной порцией войск, призванных усилить его контингент. Победила точка зрения тех, кто не желал отдавать то, что уже как бы и по праву принадлежало Эрогении. И вот там, на острове, выгоняли солдат из родных казарм, грузили в трюмы и сейчас они плыли сюда. А с ними наверняка плыл и тот, кто должен сменить его на посту командующего.
Ну, что ж. Скоро уже он будет свободен. И на одном из этих кораблей поплывет домой, получать заслуженную награду и не менее заслуженную отставку.
Граф даже знал – ну, как знал? Догадывался, конечно – кто именно будет тот, кто сменит его тут. Конечно, это будет брат королевы герцог Гордонский. Он победил в спорах о дальнейшей судьбе этого захваченного клочка земли, ему и защищать его, а потом и владеть им. С чем, учитывая плачевную судьбу его родного герцогства, можно только поздравить жителей этого края.
Завтра будет торжественная встреча. Завтра они – он и герцог, бок о бок будут принимать парад. Потом не менее торжественное, но уже в более камерной обстановке, зачтение указа королевы, несколько дней передачи дел, и – все!..
Граф смотрел вперед, туда, где невидимая армада под традиционно черными парусами ночных охотников неспешно приближалась, везя в своих трюмах и каютах завтрашний день.
Тьма была беззвездной. Море, там, вдали, только угадывалось. Ветра тоже не было, и граф представил себе обвисшие паруса и корабли, застывшие посреди пустого пространства. Он понимал, что на самом деле это не так. Ветер, особенно там, над водной гладью, конечно, есть, хоть и слабый, но опытные моряки умеют улавливать и такой. Армада движется, приближается.
Вдруг там, далеко, где-то в районе невидимого горизонта, вспыхнул светлячок. Потом рядом еще один, и еще…
Скоро таких светлячков стало много, очень много, не меньше, чем кораблей в военном флоте Ее Величества.
6
Мир перевернулся.
Ровная, скучная, темная твердь над головой и россыпь ярких созвездий под ногами.
Во всяком случае, так могло показаться. Да запросто так могло показаться кому-нибудь, оказавшемуся на месте Пафнутия, высоко в ночном небе, под самыми облаками, плотно заслонившими свет ночных светил. Тому, кто не знал бы, что россыпь веселых огоньков внизу – это был эрогенский флот. Он и на самом деле был. Был-был, и вот его стало – нет. И только еще не погасшие костры на месте его кораблей празднично цветут волшебными огоньками на темной глади пролива.
Тихо. Досюда не долетает ни треск огня, ни вопли людей. Впрочем, какие вопли? Кто сгорел – сгорел, кто утонул – утонул. Остались цепляющиеся за жизнь и за упавшие в воду обломки. Им-то чего кричать? Кому?
Пафнутий вздохнул и, мысленно слегка напрягшись, как обычно перед тем, как обратиться к Принципии, доложил:
– Все!..
– Все-все? – Уточнила где-то в своем далеке Принципия.
– Точно все. Никто не ушел. Я был внимателен.
– Молодец, – вздохнула почему-то Принципия, – отдыхай. Спасибо.
***
– Все, – сказала Принципия, прижавшись губами к твердому плечу Алефа Йота, – вот и все.
– Что? – Не разобрал ее слов Алеф. – Что ты говоришь?
Принципия приподнялась над лежащим и, глядя на него сверху вниз, внятно произнесла:
– Все! Эрогенского флота больше нет. Мне только что доложил об этом Пафнутий.
Алеф Йот помолчал, потом произнес тихо, почти шепотом:
– Нашел время. До утра подождать не мог?
– Ты не рад?
И опять не сразу нашел, что ответить Алеф Йот.
– Нет, это, конечно, хорошо, что войне конец. Просто как-то это все… Понимаешь, я же всю жизнь боролся именно с тем, что… что когда-нибудь в будущем может сделать так, что люди станут не нужны. И вот, это будущее наступило. Кто выиграл эту войну? Разве мы?..
– А кто же? – Насторожилась Принципия.
– Ее выиграл этот твой дракон, ну и еще эти – «бессмертные».
– Вот как? А мы, значит, не при чем? Мы просто отдыхали?
– Нет, конечно. Мы все время что-то делали. Ну… или пытались что-то делать. Ну, скажи, если бы не дракон, разве мы смогли бы спастись там, в горах? У этих проклятых хамадийцев?.. И даже этот пресловутый Халеб Букин со всеми своими самоделками – разве сумел бы что-то сделать? По-правде-то?
– А вот, скажи, – пришло в голову Принципии возражение, – вот, когда в бою ты, допустим, убиваешь противника, кто это сделал? Ты, или твой меч?
– Хм… – Алеф улыбнулся, но Принципия этого не заметила, – конечно, я. С помощью меча, да, но все же я. Но это не совсем одно и то же. Этот твой дракон – не меч. Он не бездушная железяка. Он может однажды не захотеть делать то, что ему прикажут…
– Попросят! – Перебила его Принципия. – Только попросят.
– Ну, пусть – попросят. Он обладает разумом, волей, характером. Он может однажды невзлюбить тебя, обидеться. Да мало ли что… Мы теперь всегда будем в зависимости от него. Мы теперь всегда будем строить свои планы, исходя из того, что у нас есть дракон. А на самом деле у нас его нет. Он – сам по себе, и с нами только до тех пор, пока ему самому этого хочется. А эти – «бессмертные»? Они сами-то, конечно, безмозглые твари, но у каждой дюжины есть свой командир. И эти вот – я посмотрел на них – это существа еще более непредсказуемые, чем твой дракон. Тот хоть искренне к тебе привязан, и не похоже, чтобы, по крайней мере, в ближайшее время, вздумал учудить что-нибудь во вред тебе. А те… Там все гораздо хуже. И что с ними делать? Как от них избавиться? А от них надо избавиться, потому что пока они тут, твой отец в плену у них. И я думаю, что в самое ближайшее время они начнут диктовать нам свои условия.
Тут уже задумалась Принципия.
– Может быть, Пафнутий?.. – Наконец, неуверенно произнесла она.
– Боюсь, что нет. Испепелить их? Так они же не горят. Ты же мне сама рассказывала, как вы того, твоего жениха, Геркулания, из лап живого дерева освобождали. Да и потом, они же все время рядом с Бенедиктом. А уж он-то сгорит точно. Значит, огонь отпадает. А что еще есть у нашего дракона? Пасть? Зубы? Ну, схватит он одного, поднимет в воздух, даже сделает с ним что-то, после чего он окажется безопасен. Остальные возьмут твоего отца в заложники.
– Убьют?
– Нет. Хуже. Убийство – это одноразовая акция. После нее они сами становятся беззащитны. Но они могут начать с ним делать такое, что ты сама прикажешь Пафнутию прекратить и убираться подальше.
– Ну, и что? Ты знаешь, что надо делать?
– Нет, – вздохнул Алеф Йот, – не знаю. Пока не знаю. Но я буду думать.
***
Не спал ночной порой дракон по имени Пафнутий, занятый возжиганием огней. Не спала царская дочь Принципия, принявшая победный рапорт Пафнутия. Вот только радости обычно не хватает места в жизни тех, кто стоит рядом с вершинами власти. Слишком мало там, на этих холодных вершинах кислорода для беззаботного смеха. Вот и Принципия, хмурясь, думала о том, что наговорил ей мудрый Алеф Йот. И мысли эти прогнали сон.
Не спал и сын царя Бенедикта Ратомир, как не спала рядом с ним лесная его любовь – Лика.
Лика-Ликантропия, та, благодаря чьей любви он и стал тем, кем стал. Его тайна. Мать его дочери, пока еще пребывающей в совершенно незаметном состоянии, но уже существующей. Дочери, чье скрытое пока в глубине Лики тело в недалеком будущем должно стать носителем духа и сознания древней богини Йамаги, где-то на своем тернистом жизненном пути прицепившей еще и чью-то фамилию Дауншифтелинг, а в просторечии – бабы Йаги.
Мысль об этом, как и о том, что первые несколько лет жизни дочери будут скрыты от него, уже прижилась, притерпелась, и Ратомир начал находить в этом свои достоинства. Что ж плохого, если столь могущественное существо будет связано с ним кровным родством? Надо только суметь правильно распорядиться этим обстоятельством. И уж совсем было бы глупо ссориться с тем, кто может при случае оказать неоценимую помощь. А как уж они будут сосуществовать – это дело десятое. Неужто он, став царем, не сумеет обеспечить своим секретным жене и дочери сносное существование без огласки?
С этим, в конце-концов, вынужден был согласиться и Бенедикт. Хотя с ним поначалу было и непросто. Как оказалось, не обессилел Его Царское Величество из-за обрушившихся на него неприятностей, сохранила еще былую мощь монаршая десница. Не поздоровилось ни стулу, заменявшему трон, ни столу, за которым сидел самодержец, и треснула рубаха по всем швам на Ратомире, когда Бенедикт в гневе схватил его за грудки.
– Никогда! – Орал Бенедикт, брызгаясь слюной. – Слышишь, ты!.. Никогда!!
– Убью обеих! – Совсем было уже решил он.
И даже то обстоятельство, что ведь спасли старуха со своей воспитанницей его единственного и любимого сына – наследника престола, и вообще приложили немало сил к тому, чтобы маятник истории качнулся в нужную сторону, не остановили бы его.
Спас положение, как ни странно, Куртифляс, обладавший с детства каким-то поистине загадочным чутьем и способностью появляться в нужное время в нужном месте. Впрочем, без этого он и не смог бы столь долго существовать у самого подножия власти.
– Ваше Величество, – церемонно обратился неизвестно откуда вдруг взявшийся Куртифляс к своему царственному уже непонятно кому – не другу, но как бы и не к врагу, – Ваше Величество, позвольте забрать у вас принца. Там пришла делегация от целой ватаги беженцев. Требуют кого-нибудь для разговора.
– Ну, и что же ты так орешь? – Спросил Куртифляс Бенедикта после того, как тот кивком головы отправил Ратомира расхлебывать очередное недоразумение и приводить порушенное в былой порядок. – О! Ты смотри, стул сломал, теперь самому-то и сесть некуда.
Бенедикт молча смотрел на шута. Внутри еще все кипело и пенилось.
– Ладно, – продолжил Куртифляс, – можешь не рассказывать. Я и так все знаю. Значит, говоришь, убить? Тоже верно. Как говориться, есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы. И даже интересно, а справится моя дюжина «бессмертных» с этой бабушкой?
– Что? – Вскинулся Бенедикт. Слова Куртифляса уводили его разгоряченные мысли в какую-то другую сторону. – Ты это о чем? Все шутишь?
– Да какие шутки? Ты знаешь, например, каким образом воинство Бунимада с Ратомиром форсировало Прохань перед нападением на ахинейцев?
– Хм… – Бенедикт напрягся. Нет, вроде этой подробности ему не докладывали. Наверное, не до того было. – Ну…
– Она договорилась с хозяином реки. Ты понял? Эта бабушка договорилась с хозяином реки, и он осушил участок, на котором армия и перешла. Как тебе это? Я не говорю, что ты должен испытывать чувство благодарности. Не надо этих глупостей. Но ты прикинь возможности старушки.
– Странно, что мне не доложили. Да тот же Ратомир, он-то…
– Ну, ты разве дал ему возможность хоть что-то сказать? Сразу в крик. Да мебель ломать.
Он замолчал, давая возможность сказать свою реплику царю. Но тот молчал, ощущая, как слабость приходит взамен только что бушевавшему в нем бешенству. Начинали подрагивать колени, хотелось сесть, но было некуда. Стул был, оказывается, и правда сломан. А тут еще в висках шумно билась неспокойная кровь.
Что-то там говорил Куртифляс, и смысл сказанного постепенно доходил до сознания Бенедикта. А Куртифляс между тем развивал мысль:
– …И разве плохо иметь в союзниках ту силу, которая пока была нейтральна, но в случае чего может оказать значительную помощь? Вот вроде как с той же рекой? Да и мало ли что еще. Мы же даже не представляем всех ее возможностей.
– Ну… наверное, – нехотя кивнул головой Бенедикт.
Во всяком случае, об этом стоило подумать. Подумать, а не рубить сгоряча.
– Ведь Ратомир, – продолжал между тем Куртифляс, – насколько я знаю, не говорил о том, что собирается официально оформить брак с этой девицей?
– Нет. Этого еще не хватало!
– Ну, вот. Ратомир вырос. У него уже хватает ума, чтобы понимать, что это было бы просто невозможно. А иметь любовницу… ну, мало ли их бывает у коронованных особ? Никого же это не удивляет и не напрягает. Пусть себе. Обеспечите их каким-нибудь приличным поместьем в недалеком от столицы охотничьем заказнике, и пусть себе время от времени ездит туда поохотиться. Кому от этого плохо? По-моему и девица эта на что-то большее не претендует. Бабушка – та вообще привыкла к одинокой жизни в лесу. Ей дворцовая суета так и вовсе была бы в тягость.
Ох, Куртифляс, Куртифляс – сука, сволочь, предатель и узурпатор, но как, однако, он иногда бывает полезен!
***
– Как ты себя чувствуешь? – Спросил Ратомир возлюбленную.
– Хорошо.
– Сколько тебе еще осталось?
– До… до чего?
– А-а!.. – понял ее недоумение Ратомир, – ну, я имею в виду – до того момента, как тебе пора будет, это… ну… превращаться.
Этот момент – необходимый и, увы, неизбежный, до сих пор приводил его в смущение и замешательство.
– Еще… – Лика на минутку замолчала, прикидывая в уме сроки, – еще месяца четыре.
– Как это лучше сделать?
– Хм-м… Что ты имеешь в виду?
– Да я сам толком не знаю. Ну, тебе будет лучше оставаться под крышей, ведь уже зима на носу будет. Или – в лес, на волю? Или – как?..
– Да, действительно… я ведь сама толком не знаю. Ну, у вас же есть такие места, где запрещена охота?
– Есть. Заказники, заповедники.
– Вот, в каком-нибудь пусть там – охотники, или кто… пусть найдут лисью нору. Если там живет лиса – ну… – Лика замолчала, смутившись, – пусть она там больше не живет. А я – туда. Там мне будет хорошо. И не надо, чтобы кто-нибудь обо мне заботился. Я – сама. Я найду себе пищу. А потом мы придем в условленное место, и обратимся. Надо, чтобы там не было никого лишнего. Только ты.
– А когда?..
– Что?
– Ну, это… бабушка-то, когда?..
– А-а!.. – Сообразила Лика. – Об этом мы с ней договоримся. Она лучше знает.
***
Не спал и Куртифляс. В последние дни его вообще мучила непонятно с чего взявшаяся бессонница. Казалось бы – дел и забот было хоть отбавляй, весь день на ногах, а стоило лечь – и не засыпалось. Уж он и пить на ночь пробовал, но кроме неприятных ощущений это не приносило ничего. Никакого облегчения. И бабы не помогали. Вот и сейчас, доведя до изнеможения и себя, и хорошенькую, специально для этого отмытую и накормленную молодую беженку из встреченного ими обоза, и выгнав ее прочь, невзирая на слезы – а на что она, дура, рассчитывала? – он, уже забыв о ней, лежал и занимался все тем же, чем и все предыдущие бессонные ночи.
События последних месяцев терзали его мозг. Память с услужливостью идиота подсовывала воспоминания о тех часах в начале всего этого, когда он обуреваемый – с одной стороны яростью и гневом на проклятого барона, с другой – опьяняющим чувством обретенного могущества в лице столь удачно подвернувшегося ему дурака-мага по имени Пафнутий, представлял себе неясные картины мести и торжества над тем, кому он верил, и который так подло предал его, посчитав ненужной, списанной вещью.
И где, где он поступил не так? В чем просчитался? Пафнутий вышел из-под контроля – как? Ну, мало ли загадок? Не в этом дело, ведь еще до того, как из этого червя вдруг родился дракон, он, Куртифляс, уже мысленно расстался с ним.
Не вышло! Максимум, на что он мог рассчитывать, это встать во главе банды абсолютных отморозков и метаться зверем по стране, сея вокруг себя страх и ужас – зачем? Что барону этот заведшийся где-то в глухой провинции упырь?
Ну, попортил он барону на какое-то время коммерцию в Амиране, так Амираном интересы барона не исчерпываются, и очень скоро он обратил бы весь этот хаос себе же на пользу, еще сильнее подчинив себе всю эту, лишенную управления и впавшую в дикость и ничтожество территорию. А ему, Куртифлясу, со всем его немногочисленным воинством оставалось бы метаться в поисках чего бы пожрать. Дикий и опасный хищник, которого все равно рано или поздно затравили бы и как-нибудь уничтожили.
Ну, подчинил он себе на какое-то время Бенедикта. А кем стал Бенедикт в тот момент? Никем. Царем без царства. Главнокомандующим без армии. И Бенедикт это понимал, почему и не стал трепыхаться, отдав то, чего у него уже все равно не было.