Мефистофель:
К тебе попал я, боже, на прием,
Чтоб доложить о нашем положенье.
Вот почему я в обществе твоем
И всех, кто состоит тут в услуженье.
Но если б я произносил тирады,
Как ангелов высокопарный лик,
Тебя бы насмешил я до упаду,
Когда бы ты смеяться не отвык.
Я о планетах говорить стесняюсь,
Я расскажу, как люди бьются, маясь.
Божок вселенной, человек таков,
Каким и был он испокон веков.
Он лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его ты божьей искрой изнутри.
Он эту искру разумом зовет
И с этой искрой скот скотом живет.
Прошу простить, но по своим приемам
Он кажется каким-то насекомым.
Полу летя, полу скача,
Он свиристит, как саранча.
О, если б он сидел в траве покоса
И во все дрязги не совал бы носа!
(Иоганн Гете. Фауст. перев. Пастернак Б.Л.)
Я спал. Я был уверен в этом. Сны, как призрачные видения, обступили меня и, наслаиваясь один на один, будоражили… То мой СМ-2м вновь и вновь врезался в туристический лайнер, то астероид сталкивался с СМ-2м, и взрыв разбрасывал корабль по кусочкам… И летели эти куски корабля через вселенную, подчиняясь неведомой силе и плану… То хоровод объёмных геометрических цветных фигур увлекал меня в некую фиолетовую бездну, то дама в строгом брючном костюме била хвостом по полу, стучала огненным трезубцем и сверлила меня зелёным правым глазом: Сваронски! «Два» тебе за домашнюю работу. Где Земля в твоей вселенной? Где миллиарды людей и животных, где моря и океаны? Куда ты их дел? Продал меркурианцам? Эх, Сваронски! Ищи ошибку, ищи, Сваронски! Ищи! Рядом с грозной демоницей миленькая поварёшка грела сковороду и показывала мне её раскаленное дно… Дно дыбилось, деформировалось, превращаясь в грохочущие вулканы, извергающие огонь, пепел, тефру и огненными болидами швыряющие в меня. Я уворачивался, я бежал… И этот бег был нескончаем и вечен… как бег белки в колесе, всё стремительней и стремительней набирающей обороты. Бешено вращающееся колесо превратилось в плицы парохода, загребающие воздух и воду – одна, вторая, третья. Круговерть превращает их вновь в колесо, мчащееся в неизведанное и падающее в чёрную бездну раскручивающейся спиралью галактики.
Какой-то дикий смех из бездны рвал на части мой сон и его пространство. Куски рванья осыпались, как с деревьев по осени опадает листва… фрагменты искрами меркли в ночи, как меркнут звёзды поутру.
Лишь из одного рваного куска недавнего сна вылетел белым листом бумаги знакомый голос, растёкся видением и спрятался за шторой….
В распах окна врывается ветер, порывами раскачивая штору. Кто оборвал мой странный сон?! Не призрак ли моих сновидений?
Серп луны уже скрылся за ближайшими домами. Ещё не утро. Небо полно звёзд. Вкрапления бездны исторгают свет одиночества. От тоски сворачиваясь сингулярностью, взрываются гневом сверхновой. Вскрик бездны разбудил меня. Миг меж тоской и гневом потерян. Пространство вздрогнуло от гнева. Бессильного гнева… Кто-то ушел, чтоб не вернуться. С моря повеяло прохладой. Туман низко крадётся над домами. Но обессилев, осыпается каплями на землю.
Я разбужен, и безумная мысль заставляет меня одеться и выйти на улицу, в ночь. Как собака на запах, иду к морю. Чуть влажный асфальт поблёскивает в свете фонарей и витрин, вспыхивает искрами в свете фар одиноких машин. Как рубеж, перехожу дорогу меж городом и побережьем. Скрежет камней, хруст ракушек под ногой. Сонное море шелестит о камни. Дыхание моря. Дыхание вечности. Поверхность моря, как линза телескопа, смотрит в космическую бездну. Безучастно фиксируя в своих недрах происходящее.
Расположившись на груде камней, закрываю глаза. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вселенная растекается по моим нервам, успокаивая моё сознание. Моё сознание в темной комнате. Нет звуков. Нет времени. Нет меня. Только Вечность… Во тьме вспыхивает огонёк. Он трепещет. Пульсирует. Приближается. Это язычок пламени. Пламя свечи. Пламя беззвучно мерцает. Переливается цветами – синий, зелёный, жёлтый, оранжевый… Пламя вытягивается. Рукавом радуги ползёт сквозь мрак. Края смыкаются. Закручиваются стремительным вихрем. Цветастый диск вращается. Цвета сливаются в один. Белый. Белый свет заполняет всё вокруг… Вспыхивает яркими опадающими точками… Снег. Шёл снег. Небеса заботливо укрывали землю пушистым снегом. Чистым и непорочным. В неисчислимом множестве снежных хлопьев прятались дали. Тишина… Слышно, как падает снег. Ш-Ш-Ш- ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш- ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш- ш-ш-ш… Вокруг только снег – в небе, в воздухе, на земле… Ничто не нарушит мерное падение. Только время.
Одинокая птица серой тенью сорвалась с ветки дерева и, тяжело захлопав крыльями, исчезла в снежной пелене. Ветви деревьев, усыпанные снегом, тяжело обвисают, дрожат…, сбрасывают снежные лавины. Лучи солнца, рассеянные мириадами снежинок, вспыхивают искрами в белоснежной завесе. Я поднимаю глаза к небу. Пытаюсь в искрящейся пелене найти след солнца. Ловлю луч.
Свет вспыхивает в моём сознании, наполняя голову невыносимым жаром. Всё меркнет. Пространство, время, я… всё растворилось. Пусто. Появляется тьма, рождающая свет. Во тьме трепещет огонёк. Он пульсирует. Приближается. Это язычок пламени. Пламя беззвучно мерцает. Переливается цветами – синий, зелёный, жёлтый, оранжевый… Пламя вытягивается. Рукавом радуги ползёт сквозь мрак. Края смыкаются. Закручиваются стремительным вихрем. Цветастый диск вращается. Цвета сливаются в один. Белый. Белый свет заполняет всё вокруг… Вспыхивает яркими опадающими точками… Тишина и снег. Нескончаемым потоком с небес шёл снег. Слышно, как он падает и шелестит в воздухе. Ш-Ш-Ш ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш ш-ш-ш… Вокруг только снег – в небе, в воздухе, на земле… Ничто не нарушит его мерное падение. Только время и я – чёрным угольным штрихом по белому….
Ограничитель Свобод третьего уровня (1-6 стр.)
Господин Сваронски, откройте глаза…
Господин Сваронски, откройте глаза…
Господин Сваронски, откройте глаза…
В глубинах моего дремотного сознания назойливо резонировал голос. Вначале голос и был моим сознанием, потом, из каких-то не осознанных глубин, добавилось проявляющееся раздражение, пульсирующее, как зубная боль. Моё «я» пробуждалось…
Откройте глаза… откройте глаза… откройте глаза… глаза… глаза… глаза…
Я сел, прикрываясь рукой от яркого слепящего света, сквозь веки врывающегося в мой мозг, взрывающегося там мириадами сверхновых звёзд и болью растекающегося по моему телу…
– Господин Сваронски, посмотрите же на меня… Пробуждайтесь. У нас с вами мало времени… посмотрите на меня… Вы меня слышите, господин Сваронски?
Попытка посмотреть в сторону голоса, в сторону говорившей женщины, а голос был женский, принесла мне боль. Что происходит? Пучки ярчайшего света врываются в мозг и, растекаясь по телу, скальпелем хирурга кромсают его… Боль невыносима…
– Дьявол! Уберите же этот яркий свет! Я из-за него не могу на Вас даже взглянуть, не то, что смотреть…, – позволил я своему раздражению вырваться наружу.
– О, конечно, это же Ваша жилая секция! Настраивайте свет, как Вам удобно… Управляйте мысленно. В Ваш мозг вживлён чип контроля. Через него Вы управляете своим пространством и связываетесь с нами…
Мысленно представив желаемую яркость свечения, в воображении убавил свет до сумеречного мерцания, мягко растекающегося по помещению. Открыл глаза. Напротив, меня стояла полупрозрачная голограмма шатенки в чёрном брючном костюме. С официальной улыбкой и острым, цепким, пронзительным взором. Она тревожно вглядывалась в меня. Поняв, что я смотрю на неё, улыбнулась, приоткрыв белые ровные зубки…
– Ну, вот и хорошо. Теперь, когда Вы смотрите на меня, я могу представиться… Я – Инга Шварц, Ваш, господин Сваронски, попечитель. Вы находитесь сейчас в Ограничителе Свобод третьего уровня. Здесь Вы будете находиться вплоть до истечения срока Вашего ограничения. А именно – три года и шесть месяцев. Отсчёт будет производиться по общепринятой, в наших учреждениях, земной системе – в минуте шестьдесят секунд, шестьдесят минут в часе, двадцать четыре часа в сутках, тридцать и тридцать один день в месяце, двенадцать месяцев в году… Вам всё понятно, господин Сваронски?
– Да. Мне всё понятно. Проще говоря – Вы мой надсмотрщик…
– О, нет! Господин Сваронски, мы за вами, ограниченными в свободах, не надсматриваем! Мы, попечители, Ваше связующее звено с миром, с цивилизацией, с обществом. И не боле того… Если, позволите, я продолжу… Здесь в этой секции, состоящей из спальни, душа с туалетом, мини-спортзала и интерактивного центра, Вы проведёте три года и шесть месяцев! Посредством вшитого в Ваш мозг чипа, можете управлять всем функционалом секции. В интерактивной части Вашего жилища, господин Сваронски, имеется бортовой компьютер, посредством которого осуществляется контроль за освещённостью, влажностью и насыщенностью кислородом Вашей жилой зоны. Также, благодаря ему, бортовому компьютеру, Вы сможете просмотреть информационно-обучающее видео об управлении секцией и её возможностях, кстати, единственное официально разрешённое для просмотра вам, на начальном этапе ограничений. В нем, в компьютере, несколько сотен терабайт разнообразных ссылок на наши сервера с текстовыми материалами, это и литература на всех официальных языках, это и публицистика, философия и политика… Ограничений в этом нет. Читайте и образовывайтесь. В вашей секции ограничителя свобод пока запрещён просмотр всех видов видеоматериала, если исключение, конечно, не оговорено в инструкции к ограничению свобод… У вас, ограниченных в свободах, отсутствует возможность получения новостной информации. То есть, проще говоря, вы не будите знать ничего о том, что происходит за пределами места вашего пребывания. Но у вас, ограниченных в свободах, есть все возможности развиваться профессионально. Бортовой компьютер имеет готовые программные блоки, которыми легко воссоздать любую профессиональную среду. И, по истечении срока пребывания у нас, вы сможете не только сохранить свои профессиональные качества, но и улучшить их! Вам это понятно, господин Сваронски?
– Понятно.
– Тогда у меня на сегодня всё! Желаю Вам с пользой провести здесь время, и уделите обязательно внимание тому проступку, из-за которого Вы здесь. Ко мне всегда обращайтесь: попечитель Инга Шварц. Понятно?
– Да. Понятно, попечитель Инга Шварц!
– Вот и славно! Оставляю Вас одного. Осваивайтесь. Всего доброго!
Голограмма попечителя Инги Шварц растаяла. Я принюхался к воздуху – не остался ли запах озона или серы после неё… Нет, ничего не осталось. И это уже хорошая новость – я не в аду. «Всего доброго!» – о каком добре может идти речь, если я лишён всякого выбора?! Я силился вспомнить, как я сюда попал, что предшествовало моему пробуждению здесь. Авария…, суд…, а дальше ничего – пропасть, провал в сознании. Ладно, формальная вежливость не должна меня вводить в заблуждение…, надо осваиваться в новом своём доме.
В помещении невероятная тишина. Да… Звукоизоляция у них на самом высоком уровне! Пытка тишиной! Я встал с койки, вмонтированной в стену, и отправился на экскурсию по своей секции. В стене виднелась единственная здесь дверь. Так, здесь у меня… Ничего себе! Минимализм… В маленьком помещении, примерно полтора метра шириной, метр глубиной и два метра высотой, они расположили душ и туалет, лишь разделив их пластиковой перегородкой -панелью… Как я тут со своими двумя метрами роста буду мыться? Наверное, конструктора этого минималистического чуда – китайцы… Так дальше… Что-то не вижу двери в спортзал… «Управляй мысленно» как эхо пронеслось в голове. Так-так, попечители, значит… Присматривать не будем… Так, любезная Инга Шварц, Вы только что говорили? «Управляй мысленно», опять пронеслось в голове…
– Спортзал, откройся! Спортзал, откройся! – И мысленно, и вслух дублировал приказ. – Спортзал, покажись!
Меня охватил приступ смеха, скрутил и повалил на пол…, а стоило мне представить лицо «не присматривающего» за мной попечителя, я начал хохотать до колик в животе… Слезы лились из глаз, а я не мог остановиться. Прямо передо мной выросла голограмма попечителя Инги Шварц.
– Что с Вами происходит? Мы не понимаем. Вы в порядке? Мне вызвать медика, запланировать встречу с психиатром?
– Мы? – Переспросил я сквозь смех. – Сколько Вас там, следящих за каждым моим движением, каждым моим вздохом?
Ха-ха-ааа… ха-ха-хи… Мой смех перешёл в почти нечленораздельное хрюканье, и я кое-как выдавил:
– Сим-сим, откройся! – Я опять захохотал как безумный.
Голограмма попечителя исчезла и появилась вновь, через некоторое непродолжительное время, но уже через дверь, в проёме за которой виднелся коридор и две мужские фигуры. Она подошла ко мне с каким-то устройством небольшого размера…
– Это Вас успокоит. Это всего лишь лекарство…
– Не надо! Просто я был похож на исторический персонаж, уговаривающий пещеру открыться… – Выговорил я успокаиваясь. – Уф! Ну и повеселили вы меня.
Попечитель Инга Шварц растерянно застыла передо мной.
– Со мной всё в порядке. Видите, я уже успокоился. Нас в школе пилотов обучают контролировать себя.
– Такой смех из-за какой-то пещеры?
– Сразу видно – Вы не любите читать. Была сказка такая, о волшебной лампе и Аладдине… Там пещера с золотом и прочими богатствами…, и открывалась она только на заклинание: «Сим-сим, откройся». Вот я и представил, как заклинаю такую пещеру…, а тут, как на зло, одновременно вспомнил анекдот про человека, который не знал, как пользоваться телефоном и, ползая на коленях перед ним, приговаривал в трубку: «Телефона, телефона… я кушать хочет… телефона, телефона… я кушать хочет» … Вот так и умрёшь у вас тут, без спортзала и, видимо, еды… Её тоже надо мысленно вызывать?
– Сваронски…
Я заметил, что употребляемое ранее «господин» исчезло, видимо, обозначая мой подневольный статус.
– Сваронски, я знакома с Вашим делом и знаю, что Вы эрудированный и хорошо образованный человек, но… Вы единственный, за мою практику здесь, кто не смог воспользоваться вживлённым в него чипом в первый же день… Вы бы обучающий материал посмотрели в начале, что ли…
– Как это не смог?! А свет? Я же убавил его…
– Нет, Сваронски. Нет. Это я Вам помогла…
– Пусть так… А почему тогда туалет с душем открываются обычным способом?
Попечитель Инга Шварц насмешливо на меня посмотрела.
– Гигиенические потребности нельзя отложить…, пока человек научится, могут возникнуть проблемы… На таких, как Вы, и рассчитывали конструктора этого учреждения. Позаботились о вас.
И попечитель Инга Шварц направилась в сторону двери. Так же, беззвучно, как и пришла, она исчезла. Панель бесшумно встала на своё место. Я подошёл, потрогал руками стену-дверь. Не металл… какой-то пластик… хм…, и они оттуда меня видят… Во мне взыграло мальчишество, и я начал кривляться перед дверью, строить разные комичные рожицы… Но потом благоразумие взяло верх, и я решил посмотреть обучающее видео. Мне, ведь этим чипом пользоваться три с половиной года, я надеюсь, его удалят по истечении времени моего наказания.
– Может этот приступ смеха – побочный эффект от вживления вашего чипа? – произнёс я вслух, обращаясь к попечителю Инге Шварц, и направился к противоположной стене секции. Там стояло высокое кресло, похожее на пилотское. Подойдя к нему, я понял, так и есть – наше пилотское кресло, с дистанционным пультом управления кораблём – в спинке кресла и подлокотнике смонтированы очень чувствительные датчики, снимающие электроэнцефалографию мозга и реагирующие на полевые сигналы рук. Вообще же, это кресло само обладает полевой структурой, контролирующей любой всплеск энергий организма, сидящего в нем. У меня есть статическая голограмма, где я сижу в кресле пилота, а вокруг меня радужные тянучки – поле пилотского кресла…