Она и в вояж по владениям клана Завьяловых напрашивалась, но я не поддался уговорам — нечего со мной шляться, и на Картахене работы с избытком. Да и ей самой вместе с Алексом-младшим пока еще на станции безопаснее. Когда еще вражеские агенты догадаются через них на меня выйти! А со мной, как показал опыт, сын ошибок трудных, всяческие неприятности происходят постоянно, в перманентном, так сказать, режиме. Короче, снова отбрехался. И провел целый месяц на борту «Набата» в гордом одиночестве. Хотя это тоже с какой стороны посмотреть — с людьми приходилось общаться много и плодотворно, дядя Герман умудрился сколотить неплохую команду, да еще и оснастил по последнему слову техники. Работать с такими одно удовольствие — только намекнул, а они уже сделали. И с инфой никаких проблем, и с безопасностью. Вроде бы кто-то там заинтересовался, чем это мы таким занимаемся, но с излишне любопытными дядькины люди разобрались очень быстро. И очень профессионально, да. Я невольно задумался, а не переманить ли этих удалых молодцев к себе в корпорацию, но по размышлению пришел к выводу, что нужно своих таких воспитывать. И даже попытался озадачить Степаныча, но напоролся на решительную отповедь — сударь, занимайтесь своим делом, а ему, Степанычу, оставьте его. Тем более, что уже все давно в процессе, благо и средства, и запас времени позволяли. Пришлось поверить на слово, хотя в неведении мне пребывать еще совсем немного — как я уже и говорил, примерно через неделю ходовые испытания мобильной базы, и корпорация «Э(П)РОН» окончательно выйдет из тени, задействуя все накопленные мощности. Действовать пока что собираемся исключительно в «золотом треугольнике», заранее смирившись с упущенной прибылью вследствие реализации «хабара» на черном рынке, но лучше иметь хоть что-то, чем совсем ничего. Да и помимо собственно прибыли в денежном эквиваленте, нам много чего хорошего светит — отработка технологии, командное слаживание, решение чисто бытовых проблем, которые неминуемо возникнут… как и любой сложный механизм, новорожденная организация требует периода обкатки. Вот ею и займемся, не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой. Я даже несколько специфических мероприятий уже наметил…
— Да ладно тебе прибедняться, Ульрих, — очнулся я от раздумий. Судя по лицу Ценкера, в себя я ушел довольно надолго. — Герр Нойманн сказал, что они тебе доверяют.
— Да вот еще! А он-то откуда знает?
— Поверь, друг мой, он — знает. И даже знает, почему.
— Мне бы еще кто объяснил!
— Тут целый комплекс факторов, дружище! — хлопнул я по плечу бывшего корветтен-капитана. — Не мне тебе рассказывать. Но если честно, тогда, на «Набате», когда ты приперся меня брать на абордаж, я не очень-то и поверил, что ты пойдешь на крайние меры. И ошибся.
— Это плохо?
— Что ошибся? Ничего хорошего.
— Нет, я про крайние меры.
— Не в них дело. Но твой подход к решению задачи мне… импонировал, так скажем. Еще и поэтому я с тобой договаривался, а не принуждал к миру.
— Думаешь, мог?
— А ты еще в этом сомневаешься?
— Пожалуй, уже нет… повезло нам.
— Ага. Особенно Швиммеру. Я, помнится, себе пообещал его первым убить.
— Так и убил… почти!
— Не, сотрясение мозга и сломанная нога не считаются. Он на большее надерзил.
— А ты злопамятный.
— А еще отходчивый и рациональный. Поэтому он и жив, и здоров, и денежку зарабатывает.
— Как и все мы.
— Как и все вы. А хочешь еще больше зарабатывать? — Я пристально уставился в глаза собеседнику, но тот взгляд не отвел.
И ответил предельно честно:
— А зачем? Мне всего хватает. Возвращаться же некуда, сам знаешь.
— Молодец. Не повелся.
— Да ну тебя, Алекс!
— Хотя я знаю, чем тебя зацепить.
— Любопытно.
— Пойдешь в капитаны «Латника».
Такого, судя по обалдевшему виду, Ценкер не ожидал. А потому довольно долго молчал — ответ подыскивал. Такой, чтобы и слабаком не показаться, и чтобы меня не обидеть.
— Ну ты спросишь так спросишь! — в конце концов усмехнулся дойч, явно намереваясь перевести разговор в шутку.
— А я не спрашиваю, — жестко и непреклонно возразил я. — Это даже не предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Это констатация факта.
— Ну, знаешь!..
— Конечно знаю! — ухмыльнулся я. — Да и ты тоже знаешь. И с самого начала знал, с того самого момента, как я тебе выживших поручил.
— Да мне их просто жалко стало…
— Будет заливать-то! Жалко… а то я не видел, как ты их обрабатывал! Так к случайным людям, про которых через неделю, край через месяц, забудут, не относятся. Так только будущую команду готовят. Хотя ты прав, это у тебя неосознанно получилось. Так что саечка за испуг, капитан Ценкер.
— Да с чего ты взял вообще?! — чуть ли не взвыл Ульрих.
— А кто с ними все это время нянчился? Кто с ними в «Сломанном дроиде» жил? Кто от Дерриковских пацанов отмазывал, когда они по старой росской привычке поминки справляли? А кто насчет похорон подсуетился?..
На последнее Ценкер не нашел, что возразить, хотя до того так и порывался вставить хоть слово. Но после упоминания о похоронах сник и угрюмо кивнул:
— Ладно, убедил. Но я не капитан ни разу…
— Да ладно заливать! Вахты на «Эмдене» стоял? Стоял! А это, между прочим, боевой крейсер! Так что с гражданской лоханкой справишься. Да и Терентьев поможет.
Терентьев — это тот самый капитан-лейтенант, старший по званию из выживших на «Латнике», и их неформальный лидер. Мощный во всех отношениях мужик, но по первости слегка расклеившийся. Правда, потом пришел в себя, во многом благодаря скорбной церемонии. Какой, спрашиваете? Да той самой, похорон. По всем правилам военно-космического флота. Мне-то некогда оказалось, единственное, о чем я подумал, так это сохранить в неприкосновенности брифинг-зал с телами, и в таком виде он до самой Картахены дошел. А потом меня дернул дядька, и я лишь мельком упомянул в прощальном разговоре со Степанычем, что неплохо бы об усопших позаботиться. Тот заверил, что все будет путем, и я с чистой совестью отправился добывать ништяки для Германа Романовича. И благополучно о собственном наказе забыл. Зато Степаныч помнил, и по возвращении поведал мне очень любопытную историю. Типа, только он, Степаныч, вознамерился было озаботиться скорбной обязанностью, как выяснилось, что уже все на мази — Ценкер подсуетился. Терентьев с остальными офицерами в его лице нашли родственную душу, с аналогичными тараканами и сходным представлением о военной чести, соответственно, и развели, как маленького. Впрочем, если бы Ульрих не счел их просьбу справедливой и достойной внимания, фиг бы он повелся. А так дошел до самого Деррика, с которым к тому времени уже свел довольно близкое знакомство (как мне по секрету поведала Лизка, при посредничестве Милашки Дрю, которая положила на красавчика-дойча не только глаз, но и загребущие лапки), и организовал похороны по всем писаным и неписаным флотским правилам: все тела извлекли с «Латника», кремировали и поместили в урны, которые загрузили на специально для такого случая приобретенный списанный буксир. Который, собственно, и послужил братской могилой, обеспечив героям огненное погребение в недрах ближайшей звезды. Торжественное построение по такому случаю имело место на зафрахтованном транспортнике из хозяйства Порта, который теперь тоже был под Дерриком. Короче, рекламная акция корветтен-капитана Ценкера среди целевой аудитории удалась на славу. И к такому выводу пришел не только Степаныч, но и сам Дэвид, который не постеснялся уронить скупую мужскую слезу. А Милашка так и вовсе в голос рыдала. Как она на похоронах оказалась? Так сами флотские ее и позвали, что тоже о многом говорило.
— Терентьев, — хмыкнул Ценкер, машинально потерев скулу. — Ты так говоришь, будто его наличие решает вообще все проблемы.
— С росской частью экипажа — все. Уж поверь. И знаешь, почему?
— Потому что он мне морду набил?
— А еще вы потом вместе ужрались до скотского состояния.
— Ну да, ты говорил, что это такая росская традиция заводить настоящую дружбу.
— А нечего было на Милашку слюни пускать. Они ее своей считали, под защиту взяли, а тут ты, такой красивый — яйца подкатывать.
— Да она сама, если хочешь знать!
— Вот нисколько не сомневаюсь, — заверил я дойча. — И не осуждаю. Тебя, кстати, тоже не жалко. Да и если разобраться, шансов у тебя не было вообще.
— Что, настолько страшный?
— Да не, откосить от романтических отношений. Уж если Дрю сама на тебя глаз положила…
— Да ну тебя, лишь бы позубоскалить!
— Смотри-ка, уже набрался всякого! Ты аккуратней с россами, они тебя плохому научат!
— Это еще кто кого! — возмутился Ульрих, но сразу сник. — Черт… а ведь ты прав! Краузе они уже с пути истинного сбили… и, не поверишь, Фрица отговорили домой возвращаться!
Я чуть было не выдохнул с облегчением, но сдержался — еще бы, такая новость! Упрямый пилот Шальке меня сильно беспокоил — а ну как возьмут под белы рученьки, да учинят допрос с пристрастием? И расколется он до самой задницы… и придется потом Влада Пахомова с подручными лишний раз напрягать. Мало нам нынешних лазутчиков и всяческих шпионов, так еще и наемные убийцы заявятся… а тут прямо как камень с души.
— Ну вот, сам же все понимаешь… короче, давай, втягивайся. У тебя неделя. На ходовые испытания пойдешь уже кэпом. И это не обсуждается.
— Да что я делать-то стану?!
— Работать, друг мой, работать.
— Да кем?! Тот же Терентьев лучше справится… и это его люди…
— В команде. А приданные специалисты? А техники? А инженеры? А семьи их, в конце концов? Ты будешь работать посредником, друг мой Ульрих. Будешь бесконечно лавировать между теми и этими, решать множество мелких бытовых проблем, выступать в роли третейского судьи, а когда понадобится, то и десницы божьей. Ты — капитан. А, стало быть, бог и судья. Твое слово закон. Ты последняя инстанция. И все шишки, естественно, тоже тебе.
— Шишки? Хм… соблазнительно.
— Молодец! — похвалил я, даже не удивившись, что Ценкер правильно понял идиому. — Я знал, что ты мазохист. И что гораздо хуже, мазохист с обостренным чувством долга.
— Думаешь, открытие сделал? — иронично усмехнулся Ценкер. — Я как раз из-за этого и подвизался вахтенным офицером на крейсере, хотя все мои однокашники уже своими кораблями командовали — кто эсминцем, кто фрегатом… а мне, блин, больше всех было надо!
— Тогда считай, что сбылась мечта идиота.
— Зеер данкбар, герр Заварзин.
— Н-да… это было довольно просто, — хмыкнул я под нос, проводив взглядом Ценкера.
Вернее, сладкую парочку — с корветтен-капитаном мы бы могли еще довольно долго болтать, благо тем для обсуждения с избытком, но, как в старинной присказке, явился лесник и разогнал всех на фиг. В нашем случае в качестве лесника выступила Милашка Дрю, которой надоело ждать благоверного, и она решила взять ситуацию в свои хрупкие ручки. Хорошо хоть, язвить не стала лишний раз, ограничившись многообещающими взглядами. Правда, я заподозрил, что Ульриху досталось обещание кое-чего поинтереснее, нежели страшная месть, которую Дрю посулила лично мне. Ну да бог с ними с обоими, у меня сейчас голова совсем об ином болит…
Чего это я приуныл, спрашиваете? Да так, есть повод. Степаныч зовут. С этим так легко договориться не получится. Да и не договариваться мы будем, а обсуждать некие насущные вопросы. Это я так, если вы еще не поняли, на грядущую головомойку деликатно намекнул. А со Степанычем иначе никак, он в последнее время завел дурную привычку меня со всего размаха по промахам мордой лица елозить. В воспитательных, так сказать, целях. А промахов я совершил немало — опять же, на взгляд излишне придирчивого Степаныча. Или не излишне — он вполне мог скрывать львиную долю нежданчиков, с которыми разбирался в процессе работы. Наверное, времени ему жалко, вот и проходится только по самой мякотке. Опять же, по его собственному выражению.
Спросите, что за промахи? Имя им легион… если старика слушать. Да вот взять хотя бы незабвенного Жана Дюсака, а к нему в нагрузку балабола Ленни. Думаете, старшие и более опытные соратники обрадовались их появлению? Как бы не так! Более того, все трое проявили редкостное единодушие, чуть ли ни хором заявив, что если уж избавляешься от свидетелей, то от всех. Иначе в чем тогда сакральный смысл затеи? В чем-то они, конечно, были правы. И разумом я их понимал. Разумом, но не сердцем… блин, как в дешевой мелодраме заговорил! Короче, не поднялась рука. Как сейчас помню: «Латник» на грани коллапса, куча трупов в «каптерке», еще один в диспетчерской, я торчу посреди межуровневой развязки, а засевший на стратегической позиции Дюсак ожидает ответа на вопрос жизни и смерти. В буквальном смысле, ага.
— … ну как, мсье Алексис, вам интересно?
А я знаю, интересно мне или нет? Оно конечно очень даже, но не ценой же собственной свободы или даже головы, буде кто-нибудь додумается поднять суету по поводу «Уиззла», исчезнувшего со всей командой. Не будет свидетелей, можно легко отбрехаться — мало ли кораблей в космосе пропадает? А при наличии старины Жана эта версия уже не прокатит, потому как возникнет резонный вопрос: а как, собственно, он выжил, если все остальные в подпространстве сгинули? Тут вариантов ровно два: или все, или никто. За всю историю космонавигации иных случаев не было. Разве что кого-то за косяки на станциях высаживали. До последнего во всех смыслах рейса. Короче, палево. Если те же Рокуэллы дадут делу официальный ход, власти Протектората Человечества не смогут оставить его без внимания, и при всем нашем с Дерриком влиянии на Картахене отбрехаться не получится. Перекроют мне кислород, да так, что за пределы «золотого треугольника» не сунешься. А это плохо, скоро наверняка с подачи любимого дядюшки кое-куда мотаться придется. Причем неоднократно. Но, черт побери, связь авантюристов с лордом Рокуэллом, которую Дюсак сулится доказать! Это же какой аргумент в будущих терках! А что оные последуют, теперь уже можно не сомневаться. Вызнали, твари, с чьей подачи покойная леди Рокуэлл нарисовалась на горизонте, как бы мы ни шифровались. Хотя особой надежды сохранить тайну и не было, если честно. Слишком уж большую огласку случай получил. Узнать бы еще, а с похеренным каилитовым прииском нас с кэпом связали, или пока все еще пребывают в счастливом неведении? Но на этот счет у Жана лучше не интересоваться, чтобы окончательно не спалиться.
Рокуэллы… чертовы братцы! Очень не вовремя, и бодаться с ними абсолютно никакого желания. А вот у тех наоборот. Видимо, понравилась афера, которую они с леди Аннабель провернули. Думаю, мне бы удвоение капитала тоже понравилось. И даже могу представить ход их мыслей: леди, вынырнувшая из небытия, «золотой треугольник», анонимные спасатели, партия каилитов на рынке… явно новый игрок, обладающий специфическими возможностями. И что же из этого следует? Да элементарный вывод: раз неведомый некто подвизается на ничейной территории, значит, это независимый человек. Не принадлежащий к какому-то клану. То бишь, опять же, ничейный. А что делают джентльмены с подвернувшимся под руку бесхозным имуществом? Правильно, присваивают. И это не Рокуэллы настолько испорченные, это стандартный образ мыслей руководства любого клана — хоть наших, хоть дойчей, хоть бриттов. Братцы всего лишь быстрее других сообразили и сориентировались в обстановке. Просто потому, что первый удар нового игрока пришелся конкретно по их интересам. Получается, я сам им фору дал перед остальными кланами. И Герман Завьялов пока что мне не помощник — при должном старании и сноровке Рокуэллам под силу его опередить. Поэтому целесообразно с моей стороны озаботиться подстраховкой. Какая из Дюсака подстраховка? Связи. Явки. Пароли. Кто владеет информацией, владеет миром. Значит, что?..
— Что ж, мсье Дюсак, — демонстративно вздохнул я, — учитывая обстоятельства, я мог бы вас взять… на испытательный срок.
— Гран мерси, мсье Алексис! Поверьте, я не подведу!