Сбив прутья, Хенельга принялась остругивать черенок.
– О, тебе уже не терпится взяться за работу! Похвально, похвально, но все же отдохни, моя удача. Побереги свои ручки. Их еще предстоит показать архонту Фоклу. Скоро праздник, он будет рад увидеть, как ты творишь этими пальчиками столь прекрасные изделия.
Аристогитон встал, не боясь ни ножа, ни заостренной палки, приблизился к Хенельге. Взяв ее за руки, хозяин крепко их сжал и улыбнулся.
– Ты станешь прекрасным подарком для него.
– Каким еще подарком? – только тут Хенельга обратила внимание на болтовню хозяина.
Моргнув, Аристогитон сказал:
– Подарок для архонта и его сына. Я же весь вечер описывал, каким будет наше будущее.
– А, понятно. Я рада.
Хенельга не двигалась, ожидая, пока хозяин отпустит. Сейчас вино говорило за него, мешает уснуть. Он уже выговорился, зов плоти отвлечет и уведет из кухни. А потом он уползет в свою спальню. В общем, надо только дождаться, помеха сама уйдет.
– Рада? Ты должна быть счастлива! Счастлива за хозяина, за Саганис и даже за себя! Я дарю тебе свободу…
Аристогитон осекся, но свидетелей его слов поблизости не оказалось. Освобождение рабов у данаев проходит без глупых процедур, принятых у западных варваров. Хозяин отпускает раба, когда ему захочется и ни сенат, ни государство в целом не смогут заставить его платить за милость.
– Моя помощь в твоем предприятии принесет тебе свободу, уважение в обществе.
– Замечательно.
– Именно ты станешь основателем мастерских резчиков в Саганисе. Прославишься во всех Обитаемых землях!
В глазах хозяина читалось сомнение.
В свои-то слова он верил, но не видел отклика в глазах рабыни. Как бы ни пыталась Хенельга, она не могла заставить себя мыслить, как раб данаев. До поры туман скрывал ее мысли от взоров господ, а сейчас – словно в насмешку, – бог вина, славный Лиэй, так изменил восприятие Аристогитона, что данай смог увидеть истину.
Вино не ослепило его, а придало ясности рассудку.
Хозяин увидел набор ножей, узелок с едой и небольшой кувшин с вином на столе. Увидел заостренный черенок в руках рабыни.
– Что все это значит?
– Я ухожу, – вздохнула Хенельга, – мне тут надоело.
– Ты моя собственность, ты не можешь уйти.
– Я же из варваров, забыл? – она попыталась улыбнуться.
Говорить надо так, чтобы собеседник услышал то, что желает. Тогда ты сможешь его перехитрить.
В этот раз знания, приобретенные у Виала, не помогли. Винный бог вмешался, отравив своим зельем глухого и слепого гражданина. Вино способно не только развязывать языки, могущества изменяющего зелья хватит, чтобы сделать свободного, гражданина тем же варваром. Пусть на время, пока длится опьянение.
– Мне надоело, я тебе помогла, но мне пора уходить. Я здесь оставалась, чтобы перезимовать. У нас в степях лютые зимы. Пора вернуться в нашу хижину, на кочевья…
– Ты не из фризийцев, – возразил Аристогитон, отступив на шаг. – Не из рипенов.
– Ты же сам дал мне имя.
Он уже не слушал, медленно отступал. В сердце Аристогитона возник страх. Не понимая ситуацию, он пришел в ужас. Мозаика сама собой собралась, в уме возник ясный образ.
Внешность, умения женщины, а так же ее знание языка. На данайском она говорила лучше колонистов. В ее речи чувствовался акцент, а диалект она использовала пифенский. Но в славном полисе не встречаются подобные варвары. Она издалека.
Аристогитон взглянул на рабыню, зажмурился и открыл рот, чтобы позвать домашних. Пусть схватят шпионку! Свяжут! Перережут ей глотку! А после прикопают в саду.
Нельзя сообщать о том, что она шпионка западных варваров. Такой позор разрушит карьеру гражданина, низвергнет его в нищету. Архонт Фокл заявит на собрании об изгнании! Вечный позор будет преследовать потомков…
Крикнуть данай не успел. Заточенный черенок не пробил кожу. Хенельга навалилась на черенок, придавив Аристогитона к стене. Давила точно в центр груди, сжимая грудную клетку. Крик перешел в сиплый выдох, боль от удара лишила даная сознания.
Умирать он не торопился, свалился на пол, закатив глаза. Изо рта текла то ли пена, то ли слюна.
– Проклятье, – выругалась Хенельга.
Она надеялась, что импровизированное копье поможет разобраться с этим болтуном. Быстро, безболезненно и даже будто в бою.
Уйти теперь никто не мешал. Хенельга взглянула на обездвиженное тело, размышляя.
Его нельзя оставлять тут. Он придет в себя. Расскажет.
Покачав головой, Хенельга вернулась к столу, взяла нож. Убивать человека вот так, словно свинью, она не умела, не обучена. Это гадкое убийство, нельзя лишать жизни того, кто не представляет прямой угрозы.
Дожидаться, пока Аристогитон очнется, Хенельга тоже не могла. В любой момент в кухню могла прийти какая-нибудь рабыня.
Занеся нож над лежащим, Хенельга остановилась в самый последний момент. Она вспомнила о законах, что связывают по рукам и ногам этих странных людей, называющих себя цивилизованными.
Смерть господина, в его собственном доме, под крышей с другими рабами…
Хенельга покачала головой. Эти люди ничего для нее не сделали плохого. Пусть в будущем они могут погибнуть от рук воинов из Гирции. Убив их хозяина сейчас, Хенельга бы приговорила к смерти два десятка человек.
Взглянув на припасы, женщина вновь вздохнула. Опять план пошел в Бездну. Вернув собранные вещи на их места, Хенельга привела кухню в порядок. Остатки метлы бросила в очаг, с собой взяла нож и самодельное копье.
Хозяин начал приходить в сознание. Времени мало.
Хенельга порезала гиматий, обрезками связала Аристогитона и заткнула ему рот. Следовало бы придушить болтуна, но на такое она уже не осмелилась. Открыв дверь, ведущую во двор, Хенельга взвалила даная себе на плечи и пошла к воротам. Проклятая калитка бесконечно далеко. Надо пересечь весь двор, где наверняка ее заметят.
Зато через центральные ворота удалось выйти незаметно. Сбросив на время груз, чтобы разобраться с запорами.
Тяжел данай. Хенельга спотыкалась под весом пьяной туши, но не могла остановиться. Да, темно на улице. Все спят. Мефон бережет поклонницу. Рисковать Хенельга не могла. Закончить работу, потом отдыхать.
Женщина добралась до стока, по которому из города выводилась грязь. Давно Хенельга приметила это место, рассчитывая использовать его для бегтства. Женщина знала, что в конце пути будет располагаться решетка, которую невозможно отомкнуть.
Бросив Аристогитона в воду, Хенельга спрыгнула в канаву. Оттащила тело дальше. Канавку закрывал деревянный настил, низ которого подгнил и серебрился плесенью. Едкий запах давил на грудь, забивал горло, вынуждая кашлять.
Мимолетно Хенельга подумала, что если это и есть их цивилизация, то лучше бы она осталась дома.
Оглушив Аристогитона, Хенельга взвалила его на плечи и понесла дальше. Она намеревалась нести его, пока опора под ногами будет надежной. Дальше – она знала, стенки канавы станут скользкими, увеличится уклон.
Добравшись до этого места, Хенельга бросила Аристогитона и, отвернувшись, перерезала пленнику горло. Кровь гражданина Саганиса смешалась с жидкостями, что текли из сердца города. Аристогитон покинул полис с тем, от чего добровольно и с наслаждением избавлялись все жители. Темные воды смыли кровь, тело в руках Хенельги перестало дергаться.
Сняв с трупа одежду, Хенельга ушла. Надеялась, что крысы вскоре расправятся с убитым. Обезобразят его лицо. Пусть Аристогитон пропадет, растворится в ночи.
Да, был свидетель – раб с факелом. Его будут пытать, чтобы он рассказал то, что и так рассказал бы. Но он скажет, что гражданин и его рабыня дошли до дома. Что случилось дальше – могут сказать боги. Пусть Мефон скроет эту истину.
Вот и решетка, Хенельга разделась. К сожалению, масло она не смогла взять, как задумала. Пришлось пользоваться иной смазкой. Еще не замерзшей, скопившейся на дне канавки.
На этот раз Хенельга оценила достоинства худобы. Хотя успела восстановить формы за месяцы, что жила среди данаев.
Ей удалось протиснуться сквозь прутья. Копье, нож и тряпки она выбросила на ту сторону.
Сток выходил в ручей, текущий за стенами Саганиса. По топкой жиже Хенельга пересекла ручей и вышла на берег.
Берег друзей. Берег, где творились чудеса. Где люди из ничего создали существо, покоряющее воду!
Идя вдоль берега, Хенельга взглядом выискивала черные паруса судов, подкрадывающихся к спящему полису.
Глава 4
На берегу по погибшим в бою гирцийцы устроили тризну. Лагерь разбили в гавани к северу от выхода из залива. Виал предположил, что тут их искать не будут. Это место приглянулось ему обилием дерева. Погибших нельзя оставлять. Пусть огонь видят и здесь, и на западе.
Дым, несущий души погибших, дойдет до отечества. Духи обретут покой.
С собой гирцийцы привели десяток пленников. Ценность данайских навтесов невелика, хотя на рынке гирцийцы смогли бы получить за каждого по десять монет. Товарищи не искали заработка. Моряки выдали пленников.
– Без сопровождения не принято спускаться, – говорили люди.
Эти слова стали единственным проявлением чувств, что позволяли себе гирцийцы. После боя, когда схлынула ярость, оставив после себя усталость и опустошение, люди смогли оценить, какой ценой им досталась победа. Гирцийцы пережили тяжелый бой. От разгрома их спас командир. Только благодаря его смекалке удалось вырваться из пасти залива. Люди не вспоминали или не хотели вспоминать, что именно Виал привел их сюда.
Впрочем, они не пираты, не рыбаки и не контрабандисты. Военные моряки и пехотинцы выбрали это ремесло сами, так что нечего им отсиживаться в порту. Это у мастеровых и обслуги не осталось выбора. Их прикрепили к флоту.
Сейчас все это не имело значения. На берегу собрались воины. Кто мечом, а кто веслом выковывал победу для отечества.
Ближайшую рощу вырубили, стругами избавили стволы от ветвей и коры. Стволы плотники распустили на доски. Свободные от вахт и строительства моряки сносили к погребальному костру камни. Пехотинцы им помогали, ведь покойники из их когорты будут лежать с гребцами.
В отряде имелся человек, умеющий работать с камнем. Он выбивал на крупных камнях надпись, посвященную погибшим. Виал не утверждал текста надписи, доверяя людям. Навклер убедился, что в посвящении содержится все необходимое: имена погибших, место боя, обращение к потомкам.
– Пусть этот берег впитает нашу кровь, ведь он принадлежит нам, – сказал Виал.
Навтесы с хмурой радостью ответили согласием. Только кровью оплачиваются завоевания. Каждый воин, независимо от своих воззрений, понимал, что они сражаются ради расширения границ Государства.
Потомки этих моряков и пехотинцев будут жить здесь, не данаи.
А ради этого стоит пролить кровь.
Виал собирался вмешаться в строительство, взять стругу или топором валить деревья. Моряки отогнали командира, заставили его вернуться в лагерь. Командиру не следует касаться погребального костра.
Жреца в отряде нет, все ритуалы исполнял командир вексиляции. В бою не просто сохранять чистоту. Виал погрузился в воду, позволяя волнам смыть с души грязь. Все, что прилипло после боя, унесло в море, ушло на дно: гневные души данаев, привлеченные кровью призраки и духи, всякие утопленники.
От соленой воды пощипывало рану на руке. Кровь не текла, места разреза на запястье воспалились. Виал оставался на ногах, что радовало и офицеров, и команду. Чистая рана, которая затянется.
Виал поднял руку, взглянул на розовый разрез и усмехнулся. Вечно страдает левая сторона. Это объяснимо, ведь боец защищается щитом, выставляет левую руку в бою.
– Командир! – крикнул с берега пожилой кибернетес. – Хватит морозить задницу, давай сюда!
Виал не чувствовал холода. Лишь морская вода помогала вернуть ясность душе. После боя всегда тяжело восстановиться. Кто-то уходит в загул, другие чувствуют страх и печаль, случаются драки, старые конфликты выдавливаются наружу. Гнойники грозят лопнуть, но только не с Виалом.
Сидение в волнах ему требовалось, чтобы успокоиться, а не вернуть крепость духа. Иначе, навклер сорвался бы, дернул людей с берега, не позволив им оплакать погибших. Впереди еще много побед, а приходится сидеть здесь на берегу полуварварских племен.
– Командир!
– Да иду я.
Подчинившись воле Телеза, Виал вернулся к людям. Ждал, пока сложат костер.
– Твоя рана, протереть надо, а потом заштопать, – Телез указал на порез.
– Царапина.
– А я требую. Откажешься, так позову Каписа.
Вдвоем им удастся «убедить» навклера.
Виал пожал плечами, раз так хочет, так пусть займется шитьем.
Расположившись возле костра, Телез обработал рану навклера губкой, смоченной в уксусе. Виал смутно почувствовал боль. Не очень хороший знак, подумал он. Хотя не понимал, чем вызвана эта беда. Ни гноя, ни воспаления нет, так почему же он не ощущает боли? Точнее, просто не обращает на нее внимания.
Телез взглянул на навклера. Пришлось изобразить на лице страдания, чтобы успокоить подчиненного. Обработав рану, Телез принялся сшивать ее. Бронзовая игла быстро тупилась, приходилось подтачивать ее кончик о камень. Нить дергала края раны, но Виал не ощущал беспокойства.
– Вот у тебя шкура, командир! А тот, что тебя порезал, потом удивился, уверен, чего нож так затупился?
– Возможно.
– Все же, беречь себя надо. Место командира не впереди, вон парней полно здоровых. Сами бы сдюжили.
– Парни нам еще понадобятся. Где я их в этой стране возьму?
– Так погибнешь, лучше будет?
Телез наложил на рану повязку. Треть трофейной парусины ушло на раненных, обмотки и саваны для покойников.
Виал улыбнулся. Не понимает его подчиненный, что командиру не суждено погибнуть от руки данаев. Не сейчас. Навклера ведь не призвали.
Больше чем рана, Виала заботили потери. Погиб один корабль, но взят другой. С потерянного корабля уцелела треть команды, остальные или утонули или умерли от ран. Потерял десяток морских пехотинцев – это хуже всего. Они приняли на себя основной удар во время абордажа. И хоть их погибло меньше, но потеря каждого воина ощутимо снизила эффективность.
Тяжелые уже всё.
День пути до этой гавани отнял у них еще пять человек из моряков. Остальные смогут восстановиться, проведя полгода в госпитале. Виал просчитал свои дальнейшие шаги. Еще не сообщил об этом команде и офицерам.
Моряки закончили сборку погребального костра. Наверх затаскивали тела погибших.
Бой занял меньше времени, чем похороны. Вот цена сражения, молнией разящей время.
Виал подошел к погребальному костру. Моряки затащили пленных данаев наверх, усадили рядом с мертвыми. Пленники облаивали победителей, проклинали их и называли варварами. Словно данаи не совершают жертвоприношения.
Судьба пленников в руках центуриона. Вооружившись бронзовым ножом, Капис забрался на пирамиду и по очереди перерезал глотки пленникам. Кровь пролилась на свежее дерево. Смолянистый запах перемешался с металлическим. Виал облизал губы, смакуя аромат смерти.
В глазах моряков читалось то же мрачное наслаждение.
Заходящее солнце освещало пирамиду и тела на ней. Умирающие захлебывались в крови, дергались в предсмертных конвульсиях.
Следовало сказать слово, но Виал понимал, что сейчас не время речей.
– Благодарю, Мефон, за покровительство, – сказал навклер и обошел пирамиду.
Запалив костер с четырех сторон, он отошел в сторону. От мощного жара скручивались волосы, от дыма слезились глаза. Никто не шевелился, наблюдая, как с дымом уносятся в небо души погибших.
Не все из них были поклонниками морских божеств. Кто-то устремится на небо, другие задержатся, ожидая, когда с дождем они вернутся в соленые воды. Все духи найдут путь в отчий дом.
Жар огня опалял черную стену склона. Взорвалась амфора с вином, оставленная, чтобы утолить жажду духов. Запах горящей плоти не чувствовался, его затмевал смолистый дым.