Все это явно означало, что он привык врываться сюда без приглашения, что хозяйка ему друг и что он предполагал застать ее одну.
– Прости, Элис. Зайду попозже, – сказал он.
– Не валяй дурака, Мал. Садись.
Их деймоны (ее – пес и его – кошка) уже терлись носами с большим дружелюбием и приязнью. Пан сердито смотрел на них, его шерсть под рукой Лиры потрескивала от антарного разряда.
– Нет, – отказался доктор Полстед. – Дело терпит, я зайду позже.
Очевидно, присутствие Лиры смущало профессора, а его деймон, что было удивительно, пристально смотрел на Пана, который по-прежнему сидел у Лиры на коленях и дрожал всем телом. Потом доктор Полстед повернулся и вышел, едва вписавшись своей огромной фигурой в дверной проем. Его деймон выскользнул следом. Дверь за ними закрылась, и Лира почти сразу почувствовала, как антарный заряд утекает из Пана, словно вода из раковины.
– Пан, что случилось? – прошептала она. – Что с тобой такое?
– Потом скажу, – пробормотал он.
– Элис? Мал? – Лира повернулась к миссис Лонсдейл. – Что это значит?
– Не твоего ума дело.
Никогда раньше Лире не случалось видеть миссис Лонсдейл растерянной – она бы даже не поверила, что такое вообще возможно. Между тем домоправительница даже покраснела и, отвернувшись, принялась поправлять огонь в камине.
– Я даже не знала, что вас зовут Элис, – сказала Лира.
– Если бы ты спросила, я бы тебе сказала.
– И Мал… я не догадывалась, что он Мал. Начальная буква «М», да, но я думала… он какой-нибудь Мафусаил.
К миссис Лонсдейл вернулось самообладание. Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на коленях.
– Малкольм Полстед, – твердо сказала она, – самый храбрый и достойный человек в целом свете, девочка. Если бы не он, тебя бы сейчас в живых не было.
– Что вы такое говорите? – оторопела Лира.
– А ведь я ему столько раз говорила, что нужно тебе все рассказать. Но все было как-то не ко времени.
– Рассказать о чем?!
– О том, что случилось, когда ты была еще совсем маленькой.
– Да о чем же?
– Сначала я должна поговорить с ним.
– Если это обо мне, я имею право знать, – нахмурилась Лира.
– Совершенно с тобой согласна.
– Тогда почему…
– Предоставь это мне, я с ним договорюсь.
– И сколько времени это займет? Еще лет двадцать?
Прежняя миссис Лонсдейл сказала бы: «Не смей так со мной разговаривать, дитя!» – и отвесила бы ей крепкий шлепок, но нынешняя, та, которую звали Элис, лишь покачала головой.
– Нет. Я могу тебе все рассказать, но не стану, пока он не даст согласия.
– Ему, наверное, неловко. Хотя и не так, как мне. Мне – хуже. Нельзя хранить от человека в секрете то, что напрямую его касается.
– В этом нет ничего недостойного, поверь мне. Ну как, проповедь закончена?
Лира еще немного посидела, но дружеское настроение бесследно испарилось. Она поцеловала домоправительницу на прощанье и ушла.
Пересекая темный квадрат двора, она хотела немедленно отправиться к доктору Полстеду и потребовать ответа, но не успела даже додумать эту мысль до конца, как почувствовала, что Пан мелко дрожит у нее на плече.
– Так, – сказала она, – ты сейчас же, прямо тут, объяснишь мне, в чем дело. Учти, выбора у тебя нет.
– Давай сначала зайдем внутрь.
– Это еще зачем?
– Никогда не знаешь, кто может подслушивать.
Колокол пробил шесть, когда она заперла дверь своей старой комнаты, уронила Пана на ковер, упала в продавленное кресло и включила настольную лампу. Комната наполнилась теплом и жизнью.
– Ну?
– Вчера, когда я уходил… ты ничего не почувствовала? Не проснулась?
Лира мысленно вернулась к событиям прошлой ночи.
– Почувствовала. Буквально на секунду. А когда ты рассказал, что случилось, подумала, что в этот миг ты как раз увидел убийство.
– Нет. Это было не тогда, потому что я бы знал, что ты проснулась. Позже, когда я уже возвращался в колледж с бумажником того человека. Я… Меня… Меня кое-кто видел.
Словно камень лег Лире на сердце. Рано или поздно это должно было случиться. Пан внимательно следил за выражением ее лица.
– Но это был не человек, – закончил он.
– Что ты такое говоришь? А кто тогда?
– Деймон. Другой деймон, тоже отдельный, как я.
Лира покачала головой. Какой-то бред.
– Таких, как мы, больше нет – за исключением ведьм. И еще того мертвеца. Это был деймон ведьмы?
– Нет.
– Где это случилось?
– В парках. Она…
– Она?
– Да. Это была кошка доктора Полстеда. Забыл, как ее зовут. Вот поэтому я сейчас…
У Лиры перехватило дыхание. С минуту она не могла вымолвить ни слова.
– Не верю, – произнесла она наконец. – Просто не верю. Они могут разделяться?
– Ну, она точно была одна, сама по себе. И она меня видела. Но я не был уверен, пока они не вошли в комнату миссис Лонсдейл. Помнишь, как она на меня посмотрела? Возможно, тоже не была уверена, пока снова меня не увидела.
– Но как они могут…
– Люди вообще-то знают о разделении. Другие люди. Тот человек, на которого напали… когда его птица подозвала меня, она ему сказала, что я отдельный. И он сразу понял, что это значит, и сказал, чтобы я взял бумажник и отнес моей… тебе, короче.
И снова Лиру будто молотом ударило в грудь. Вот, оказывается, что видела кошка доктора Полстеда!
– Значит, она видела, как ты мчишься в колледж с бумажником! И, возможно, подумала, что ты его украл. Теперь они думают, что мы с тобой воры.
Она упала обратно в кресло и закрыла лицо руками.
– Ну, с этим мы ничего поделать не можем, – сказал Пан. – Мы-то знаем, что это не так, а им придется нам поверить.
– Значит, все так просто? И когда же мы им скажем?
– Мы скажем миссис Лонсдейл. Элис. Она нам точно поверит.
Лира вдруг почувствовала себя слишком усталой, чтобы продолжать спор.
– Я знаю, время сейчас не самое подходящее… – начал Пан – но не закончил.
– А ведь ты не шутишь. Ох, Пан.
Лира в жизни не была так им разочарована, и Пан ясно прочел это у нее на лице.
– Лира, я…
– Ты вообще собирался мне об этом сказать?
– Конечно, собирался. Я просто…
– Ладно… Нет, не надо больше ничего говорить. Я должна переодеться. И я бы прекрасно, просто прекрасно без всего этого обошлась.
Она ушла в спальню и стала выбирать платье. Впереди еще ужин у магистра, и пока он не закончится, можно больше не разговаривать.
На каникулах и в подобные вечера ужины в Иордан-колледже были не такими официальными, как во время учебного семестра. Иногда, в зависимости от количества присутствующих, его даже подавали не в большом зале, а в столовой, расположенной над кладовой.
Лира все равно предпочитала есть со слугами. Это была одна из привилегий ее уникального положения в колледже: она могла вращаться в любом из кругов, составляющих сложную экосистему этого места. Обычный преподаватель или студент наверняка почувствовал бы себя не в своей тарелке в компании привратников и поваров – или ему дали бы понять, что тут для него не самое подходящее место. А вот Лира была совершенно как дома и среди них, и у садовников с разнорабочими, и у старших слуг вроде мистера Коусона и миссис Лонсдейл, – и у магистра с его именитыми гостями. Иногда эти гости – политики, бизнесмены, высокопоставленные чиновники, придворные – приносили с собой знания и опыт, выходившие далеко за рамки того учебной программы колледжа – предметов, безусловно, очень глубоких, но вместе с тем и узких.
Немало посетителей из внешнего мира удивлялись присутствию на ужине юной особы, столь уверенной в себе и жадно внимающей их рассказам о жизни за стенами университета. Со временем Лира отлично научилась слушать, отвечать и заставлять собеседника рассказать гораздо больше, чем он собирался. Она сама не ожидала, что столько хитрых и искушенных мужчин (да и женщин тоже) с радостью готовы поделиться множеством мелких секретов, рассыпать бисер намеков на то, что на самом деле за кулисами того или иного политического маневра или делового соглашения. Из полученных таким образом сведений Лира не извлекала никакой выгоды, но прекрасно отдавала себе отчет в том, что сидящий рядом ученый – экономист, философ или историк – очень признателен ей за несколько внезапных откровений, каких сам он ни за что не добился бы.
Единственным, кому не нравилась ее дипломатия, был магистр колледжа – новый магистр, как его до сих пор называли и, вероятно, будут называть всегда. Старый магистр присматривал за Лирой и занимал абсолютно твердую позицию относительно ее права вести в колледже свою странную жизнь и не быть при этом его частью… или быть, но в основном за его пределами. Однако год назад он умер – в весьма преклонном возрасте, окруженный почетом и даже любовью.
Новый магистр, мистер Вернер Хаммонд, был не из Иордана и даже не из Оксфорда. Бизнесмен, занимавшийся фармакологией и сделавший поистине впечатляющую карьеру в области химии, он стал председателем одной из крупнейших в стране медицинских корпораций, доходы и влияние которой при нем выросли еще больше. Теперь он вернулся в академические пенаты, и никто не рискнул бы сказать, что ему здесь не место. Его научные достижения, равно как и знание истории и традиций Иордана, не вызывали сомнений, а владение пятью иностранными языками и манеры были безупречными. Правда, некоторые из старейших представителей педагогического и ученого сообщества считали, что слишком уж он хорош, чтобы это было правдой, и вслух задавались вопросом, станет ли пост главы колледжа вершиной его и без того головокружительной карьеры – или всего лишь ступенькой к чему-то еще более великому.
Такое явление, как Лира и ее положение в Иордане, упорно оставалось за пределами понимания доктора Хаммонда. Никогда еще он не сталкивался ни с чем подобным: странная, самоуверенная молодая леди, живущая в колледже, словно дикая птица, которая почему-то решила свить гнездо на крыше часовни среди горгулий, и наслаждающаяся всеобщим покровительством и привязанностью. Ему было интересно, как это вообще могло получиться… он наводил справки… беседовал со старыми преподавателями, а за неделю до конца семестра прислал Лире записку с приглашением отужинать у него на квартире на следующий вечер после Пира основателей.
Лиру это озадачило, но не слишком взволновало. Конечно, он хочет с ней поговорить… или, скорее послушать. Наверняка она – кладезь полезных сведений, с которыми ему стоит ознакомиться. Правда, узнав от мистера Коусона, что она будет единственной гостьей, Лира удивилась чуть больше. Впрочем, о намерениях магистра он все равно ничего не мог ей сообщить.
Доктор Хаммонд принял Лиру с большой обходительностью. Он был худой, его седина отливала серебром, он носил очки без оправы и великолепно скроенный серый костюм. Его деймон – маленькая изящная рысь сидела на каминном коврике рядом с Пантелеймоном и поддерживала с ним легкий и приятный разговор. Магистр предложил гостье шерри и стал расспрашивать ее об учебе, о лекциях, о жизни в колледже Святой Софии. Проявил большой интерес к ее частным урокам с кавалерственной дамой Ханной Релф и рассказал, как сам познакомился с ней в Мюнхене, где был по каким-то делам, как высоко ее ценит и как полезна она оказалась в сложнейших переговорах, облегчивших заключение торгового договора с одним пыльным уголком Ближнего Востока. Что-то это совсем не похоже на Ханну, подумала Лира; надо будет ее спросить.
За ужином, который подавали личные слуги магистра (Лира никогда их раньше не видела), гостья попыталась расспросить хозяина о его предыдущей карьере, о происхождении и тому подобном. С ее стороны это была обычная вежливость, она уже пришла к выводу, что джентльмен умен, любезен и скучен. Интересно, холост он или вдов? Ничто вокруг не говорило о существовании миссис Хаммонд. Прежний магистр не был женат, но для главы колледжа это не обязательно. Хотя очаровательная жена и молодая семья придали бы колледжу живости, да и сам доктор Хаммонд имеет достаточно приятную внешность, еще не так стар и вполне мог бы завести детей… Однако хозяин ловко уклонился от ее вопросов, ни словом при этом не дав понять, что считает их бестактными.
Наконец подали десерт, и тут доктор Хаммонд наконец задал свой главный вопрос.
– Лира, я хотел расспросить тебя о твоем положении у нас, в Иордан-колледже, – начал магистр, а у Лиры появилось странное чувство… едва заметное, легкое – будто земля дрогнула у нее под ногами.
– …оно ведь весьма необычно, – завершил фразу доктор Хаммонд.
– Да, – согласилась Лира. – Мне очень повезло. Мой отец принес меня сюда, и они… ну, просто смирились со мной.
– Сколько же тебе сейчас лет? Двадцать один?
– Двадцать.
– И твой отец – лорд Азриэл.
– Совершенно верно. Он был ученым. Прежний магистр, доктор Карн, был моим опекуном.
– В некотором роде, – кивнул доктор Хаммонд. – Хотя, судя по всему, это никогда не было оформлено официально.
Лира удивилась. Зачем ему понадобилось раскапывать эту информацию?
– А это важно? – осторожно спросила она. – Теперь, когда он умер…
– Нет. Но это может оказать определенное влияние на будущие события.
– Не уверена, что я вас поняла.
– Известно ли тебе, откуда берутся деньги, на которые ты живешь?
Земля снова дрогнула.
– Я знаю, что какие-то деньги оставил мой отец, – сказала Лира. – Не знаю, сколько именно и куда они были вложены. Этим я никогда не интересовалась. Должно быть, я просто думала, что все… ну, идет своим чередом. Я хочу сказать… Наверное, я просто думала… Доктор Хаммонд, могу я спросить, почему мы сейчас об этом говорим?
– Потому что колледж и я как его глава все это время пребывали in loco parentis[4] по отношению к тебе. Неформальным образом, разумеется, так как ты никогда на самом деле не была in statu pupillari[5]. Мой долг – опекать тебя, пока ты не достигнешь совершеннолетия. На твой счет в казначействе была внесена некая сумма, которая покрывала расходы на твое содержание. Но внес ее не твой отец. Это были деньги доктора Карна.
– Правда?
Лира почувствовала себя глупо, словно должна была знать это всю жизнь, но почему-то не знала, и с ее стороны это было возмутительным упущением.
– Значит, он никогда тебе об этом не говорил? – мягко спросил магистр.
– Ни слова. Он сказал, что обо мне позаботятся и беспокоиться не о чем. Я и не беспокоилась. Наверное, я думала, что весь колледж… заботится обо мне. Что здесь мой дом. Я была очень мала, в таком возрасте не особенно задаешься вопросами. И все это время я жила на его деньги? Не на отцовские?
– Уверен, ты поправишь меня, если я ошибаюсь, но, насколько мне известно, твой отец был независимым исследователем и вел не слишком финансово обеспеченную жизнь. Он исчез, когда тебе было… сколько? Тринадцать?
– Двенадцать, – уточнила Лира.
Горло ей сжало, будто ошейником.
– Двенадцать. Видимо, именно тогда доктор Карн и решил отложить некоторое количество денег для тебя. Он был далеко не богат, но сумму выделил достаточную. За этими деньгами присматривали наши юристы, они благоразумно инвестировали и регулярно платили колледжу за твое проживание. Однако, Лира, вынужден сообщить, что доход с капитала никогда не был… адекватным. У меня сложилось впечатление, что доктор Карн постоянно пополнял его из своих личных средств. И ныне сумма, изначально помещенная им ради твоего блага под нашу опеку, практически исчерпана.
Лира положила ложку. Крем-карамель вдруг показался ей совершенно несъедобным.
– Что… Простите, я потрясена, – выговорила она.
– Разумеется. Я очень хорошо тебя понимаю.
Пантелеймон вскочил к ней на колени. Лира машинально запустила пальцы ему в шерсть.
– Иными словами, это означает… что я должна уйти?
– Ты сейчас на втором году обучения?
– Да.
– Остался еще год. Очень жаль, что никто не объяснил тебе этого раньше. Ты могла бы подготовиться.
– Видимо, я сама должна была спросить.
– Ты была маленькая, а дети всегда принимают такие вещи как должное. Это ни в коем случае не твоя вина, и было бы несправедливо возлагать на тебя ответственность за последствия, которых ты не могла предугадать. Вот что я тебе предлагаю. Иордан-колледж оплатит твое обучение в колледже Святой Софии до самого конца, а во время каникул ты, разумеется, будешь по-прежнему жить в Иордане. В любом случае это твой единственный дом, пока не закончишь университет. Я правильно понимаю, что помимо спальни у тебя есть еще и гостиная?