Последний входящий оказался от Кимкиной матери и был сделан вчера аж во время большой перемены. Окончательно потерявшись, я нажала на вызов, понимая, что вполне могу довести бедную Татьяну Валерьевну до инфаркта своими вопросами. Но другого выхода у меня не было, вдруг с подругой что-то случилось на ночной улице. А главное – почему она вообще там оказалась? Может, звонили на домашний?
Потянулись мучительные, тягучие гудки, а потом Татьяна Валерьевна ответила совсем не сонным и вроде как настороженным голосом:
– Да, слушаю.
– Это я, Дана, – затараторила я. – Скажите, а Кимка… то есть Лина, уже дома?
Пауза, потом короткий ответ:
– Она дома.
– Ой, как хорошо. – У меня появилась возможность вздохнуть полной грудью. – А то она убежала почему-то… у вас там все в порядке?
На этот раз пауза была еще длиннее, я успела даже алекнуть.
– Может, Богдана, как раз ты мне скажешь, что случилось у тебя дома? – спросила женщина подчеркнуто спокойно, но голос ее звенел от напряжения. – Мы с мужем очень хотим это знать.
– Ничего не случилось, что вы, в том-то и дело! Мы смотрели сериал, потом обе заснули. А потом я проснулась, а Лины нигде нет, хотя одежда тут, сапоги, телефон.
Тишина в трубке.
– Ой, а можно мне самой с ней поговорить? – сообразила спросить я.
– Нет, нельзя, – прозвучал быстрый ответ. – Лина сейчас в ванной. Послушай, Дана…
Пауза.
– Что? – пискнула я, готовая ко всему.
– Давай-ка я сама позднее с тобой свяжусь, когда пойму, что произошло. Ну, или Лина. А сейчас, прости, я должна заняться дочерью.
– Да, конечно, – пробормотала я в уже онемевшую трубку.
Машинально я отправилась на кухню, включила чайник, выключила, снова включила. Кимка сошла с ума? Может, у нее давно какие-то проблемы, типа ночных кошмаров, мы ведь вместе никогда не ночевали. Может, она проснулась и не поняла, где находится, запаниковала, бросилась наутек. Я слышала, есть такие люди, которые не вполне отличают сон от яви.
Да, но ночевать вне дома всегда запрещалось именно мне, не ей, злорадно подсказала память. Кимка, в отличие от меня, ездила на все школьные экскурсии, жила в гостиничных номерах с одноклассницами, сотни раз, к моей зависти, оставалась на всяких вечеринках с ночевками.
А может, что-то испугало ее? Странный, ни на что не похожий звук в ночи, неясная тень на стене, нечто мелькнувшее за окном? Может, ей показалось, что кто-то пытается проникнуть в квартиру, осторожно возится на лоджии?
А вдруг в нашей квартире по ночам и впрямь случается что-то необъяснимое? Может, мать потому и не разрешала мне никогда ночевать вне дома, боялась оставаться одна и у нее были на это веские причины? Ведь подругами в этом городе она так и не обзавелась и уйти из дома ей было некуда. Я-то сплю, по выражению матери, как дубиной по голове шарахнутая, вот и не в курсе ночной жизни квартиры.
Но все это чушь, конечно. Разве убежала бы Кимка, не разбудив меня? Даже если запаниковала, выскочила за дверь, то уж там точно подняла бы тревогу, стала бы звонить соседям, звать на помощь. Да и не стала бы моя скорая на решения мать жить в квартире, где непонятно что творится, враз бы переехала, хорошо, если не в другой город.
Звонок мобильного – Кимкиного! – заставил меня слететь с табуретки. Снова звонила Татьяна Валерьевна, голос у нее на этот раз был измученный, тусклый, и что-то шумело на заднем фоне.
– Дана, не разбудила?
– Да вы что, я и не ложилась. Как Лина?
– Не очень хорошо, – сдержанно сообщила женщина. – Сейчас ее на «скорой» везут в ЦРБ, мы с мужем едем следом.
А я-то надеялась, что все прояснится! Заорала со страху:
– Зачем в больницу, что с ней такое?!
– Пока ничего не ясно. Мы вызвали «скорую», когда сами не смогли ее успокоить, а врач посоветовал госпитализацию. Еще сказал, что могут быть повреждения, о которых мы не догадываемся, – тут она от страха громко икнула, – но Лина пока не дает себя осмотреть. Богдана, скажи мне правду…
– Какую?
– У вас там была вечеринка, мальчики? Из гимназии или кто-то еще, незнакомые?
– Да никого тут не было, только мы вдвоем! – завопила я возмущенно. – Можете прямо сейчас приехать и посмотреть, тут никого нет и все чисто!
– Тише, Дана, не кричи так. А вы что-то… пили?
Наверняка хотела спросить «употребляли».
– Что вы, нет конечно же! Ей же сделают анализы, сами увидите, что ничего такого!
– Тогда я просто не знаю, что и думать.
Тут я услышала, как на заднем плане что-то грубо и резко говорит Кимкин отец, словно автоматными очередями палит. Я отчетливо разобрала слово «лжет». Зашуршало, наверно, Татьяна Валерьевна прикрыла трубку рукой, выговорило торопливо:
– Ладно, Богдана, ложись и постарайся еще поспать. Все будет хорошо.
– Но вы мне позвоните, когда врачи скажут, в чем дело?!
– Обязательно. Все, отбой.
Глава шестая
Новая земля
Старейшина Владдух и в прежних своих богатых покоях всегда пробуждался раньше всех домочадцев, стоило лишь на востоке забрезжить светлой полоске. Вот и сейчас, едва небо из черничного сделалось лиловым, он разом открыл глаза. И по мере того как всплывали воспоминания о минувшей ночи, все шире распахивались выцветшие за годы очи старейшины.
Вчера он, сколько мог, все бродил по глубокому снегу, укутывал поплотнее хнычущих от холода детей, уговаривал старших перетерпеть всего лишь до рассвета. И мысленно прощался, и просил у каждого прощения за свою ложь. А когда начали гаснуть костры и лагерь погрузился в сон, устроился на последнюю ночевку и сам, прильнул спиной и затылком к теплому боку своего верного коня Вихрата. Вспомнил всех дорогих ему людей, родителей, покойную жену, двух убитых в городе сыновей, друзей веселой юности.
Помолился основательно всем идолам и духам, которые считались покровителями его народа. А потом до последнего, напрягая глаза, вглядывался в лицо Орлика, что сидел со своей невестой Деей у затухающего костра, накрыв ее и себя одной волчьей шкурой. Даже в последнюю ночь жизни они не посмели возлечь вместе, так и уснули сидя, привалившись друг к дружке и переплетя руки. Владдух видел, как белеют, покрываясь инеем, их волосы и мех дохи, а потом и видеть ничего уже не мог – холод склеил ресницы. Но еще слышал, как неспешно, поскрипывая настом, словно глумящийся над жертвой тать в ночи, приближается к стоянке их нынешний повелитель, тот, кто оказался сильнее всех божков, вместе взятых, – лютый мороз.
Но все же он проснулся. Ужас отравленной стрелой проник в сердце Владдуха: неужели вчера он позабыл какого-то из идолов, не отдал ему дань уважения, и тот в отместку позволил его жизни продлиться и увидеть мертвыми, обращенными в хрупкий лед всех тех, кого он любил? Или это наказание за то, что нерадиво правил своим народом, слишком доверял соседям и прозевал-таки опасность?
Заведя назад руку, Владдух провел ладонью по конскому боку – бок был теплый и мерно вздымался. Потом ощупал свои ноги, почему-то одеревеневшие, и быстро понял причину – на них спал, как на перине, свернувшись калачиком, старый пес Вук.
Старейшина посидел еще чуточку, отметив про себя, как стремительно наступает рассвет. Только что небо было темным омутом, но стремительно начало бледнеть, словно в черноту щедро вливали ведра родниковой воды. Скоро уже Владдух смог рассмотреть сына и Дею – они так и спали сидя, только сомкнутые прежде руки распались и теперь тонули едва не по локти в траве. В траве? Только сейчас старейшина сообразил, что там, где пару часов назад лежало сплошное снежное одеяло, теперь зеленела трава, щедро расцвеченная цветами и кустиками ягод.
Дея проснулась первой, широко распахнула глаза, повела головой – и улыбнулась во весь рот почти без удивления. Как будто ничего другого и не ждала увидеть. Склонила голову, приветствуя старейшину, и негромко поделилась с ним:
– Я так и говорила Орлику, что все будет хорошо. Вчерашние вечерние видения были так мрачны, что в них должно было скрываться хоть зернышко радости.
Вук, услышав голос своей любимицы, разом слетел с ног хозяина и рванул по траве выражать девушке свой восторг. Конечно же разбудил Орлика, который долго изумленно озирался, а потом весело крикнул отцу:
– Напрасно мы вчера мучились и искали вход. Он с самого начала был здесь, у нас под ногами!
Между тем лагерь просыпался, отовсюду слышались возгласы, смех и плач, счастливый визг ребятишек. Люди, не веря своим глазам, перебегали с места на место, пробовали ягоды, простирали руки к небу, теперь ласково-васильковому.
Тем временем старый Владдух внимательно озирал место, в котором они оказались. Что-то осталось прежним, пять яиц-валунов так и торчали на своих местах, но если вчера каждый из них тонул в снежном мареве и казался недостижимо далеким, то теперь они словно приблизились, окружили поляну и сверкали на солнце, точно сахарные. Да и сама поляна имела форму яйца, со всех сторон ее запирал удивительный смешанный лес, где елки чередовались с фруктовыми деревьями, чаще – знакомыми яблонями и вишнями, но были и другие, неизвестные, с разноцветными плодами. Владдух слышал, как его сын выкликал добровольцев, чтобы попробовать незнакомые фрукты, и, судя по веселым выкрикам и смеху, недостатка в таковых не было.
Воздух звенел от птичьих голосов, но вот странность: сколько ни закидывал старейшина голову, не разглядел ни одной птицы. В небе мельтешили вроде как клочки тумана, подкрашенные то красным, то синим, то несколькими цветами сразу. Владдух попенял на свои старые глаза да на слишком яркий солнечный свет.
Много времени прошло, прежде чем народ, утомившись от беготни и новых открытий, собрался в центре поляны обсудить происходящее. Старейшина спросил у храбрецов, съедобны ли те плоды, которые они попробовали. Те со смехом отвечали, что, даже если им суждено через час умереть в муках, это будет самое вкусное, что они отведали в своей жизни. Запасливые женщины показывали найденные на опушках леса грибы размером с голову младенца, орехи, съедобные травы. По всему выходило, что смерть от голода в ближайшее время им не грозит.
Вот только орех и гриб – несерьезная еда для молодых мужчин, да и для малых ребятишек. Жалко было и псов, что разделили с ними все тяготы пути, а теперь страдали от голода. Вот и старый Вук, вдоволь набегавшись и накувыркавшись в траве, вспомнил кое о чем поважнее и неотрывно следил за хозяином подслеповатыми молящими глазами. И тут не могли помочь разноцветные сверкающие камни, которые женщины тоже сперва собирали в подолы, а потом и брать перестали. В их прежнем мире из-за каждого такого камешка могла начаться война…
– Пусть те, кто в силах, отправится в лес на разведку, – отдал приказ старик. – Возможно, совсем рядом есть поселение или даже город. Но первым делом хорошо бы поймать хоть какую-то дичь, чтобы подкрепить силы больных и раненых.
Вызвались снова почти все молодые мужчины, даже те, кто еще страдал от обморожения или ран. Все они в голос уверяли, что им с каждой минутой становится лучше, но Орлик все равно отобрал только самых крепких и здоровых. А когда подошел к лошадям, пасущимся вокруг большого камня, то углядел там свою невесту, уже оседлавшую с непреклонным видом чалую лошадку Айку.
– На охоту едут одни мужчины, – сообщил девушке Орлик, пряча улыбку.
– Что ж, моя мать мечтала об еще одном мальчишке весь срок, пока вынашивала меня, – прозвучал немедленный ответ.
– Дея, послушай, мы ведь не знаем, с чем столкнемся в этих лесах. Наш поход может быть опасен.
– Ну, в таком случае я защищу тебя, мой будущий муж и повелитель, – блеснула глазами и зубами острая на язык девица и похлопала Айку по шее.
Та очень бодро устремилась к опушке леса. Пришлось Орлику поторапливать своих товарищей и уже верхом догонять девушку.
А старейшина Владдух, оставшись в лагере, присел отдохнуть у белоснежного камня и в одиночестве предался раздумьям. Неужели и вправду в этом мире нет смерти, как говорилось в легенде? Все его люди будут отныне жить вечно, и он вместе с ними? Но ведь он уже старик… Но не то чтобы древний, конечно нет. В его возрасте еще хочется дождаться внуков, услышать их первый лепет, а когда чуточку подрастут, передать им накопленный опыт, сказки и предания. И потом без тоски и сожалений уйти туда, где давно дожидалась его жена, а теперь и два старших сына, родители, чьи лица он начал забывать, друзья. А что же будет теперь?
Небольшой отряд тем временем давно уже ехал по лесу. Тропинок здесь не было, но местные деревья росли не кучно и, похоже, редко теряли листья и ветки, так что кони легко шагали вперед без всяких понуканий, утопая копытами в удивительно сочной и высокой местной траве. Вот только никакой добычи им пока не перепало, даже увидеть издали не удалось.
Да и, по правде сказать, никто из едущих гуськом по лесу за свою жизнь не убил ни одной зверушки крупнее комара. С собой у них были найденные по пути и спешно обструганные палки, которые должны были заменить копья и дубины, игрушечными подобиями коих разве что в детстве играли. Но они были молоды, и каждый верил всей душой, что, попадись ему зверь, олень или вепрь, да хоть зайчишка, уж он сообразит, как с ними поступить. Вот только никто не попадался. Возможно, виной тому был неумолчный птичий грай над кронами деревьев, наверняка упреждающий живность о приближении опасности.
Иногда одному или сразу нескольким мерещился зверь за деревьями, но он стремительно испарялся, а между горе-охотниками тут же разгорались шумные споры.
– Это был волк! – уверял один.
– Никогда не слыхивал про волков с такими длинными ушами! – хохотал другой.
– Это просто ветер поиграл немного ветками, – подводил итог третий.
Только Дея была поглощена серьезным делом: она уже заполнила платок и подол сарафана грибами, ягодами и пряными травами.
Наконец решено было устроить привал, чтобы обсудить, что делать дальше. Всадники как раз выехали на изумрудную, абсолютно круглую полянку, через которую вился-струился ручей. Чтобы развести костер, ободрали пропитанную янтарной живицей сосновую кору, набрали берестяных лохмотьев, подожгли огнивом, пожарили на ветках грибы и коренья, что припасла Дея. Ели и посмеивались, вспоминая мясные похлебки, хлебные караваи, сырные головы, жбаны с мочеными яблоками и прочие угощения, к которым привыкли в прошлой, мирной жизни. Впрочем, грибы и сладкие клубни вполне удовлетворили молодые желудки. А покончив с едой, развалились на траве и, глядя в небо, хором затянули свои старые песни.
Дея, устроившись чуть поодаль, у ног своей лошадки, слушала, прикрыв глаза, привычно выхватывая из мощного сплетения голосов тот, что был ей дороже всего мира, ее путеводной нитью с той поры, как ей минуло десять лет. В голосе любимого она чутко улавливала беспокойство – Орлик и вообразить себе не мог, как вернется к своему народу без добычи. Тут девушка тяжко вздохнула, открыла глаза – и ахнула.
Сперва ей показалось, будто небесное облако спустилось, заслушавшись, на поляну и незаметно разлеглось под деревьями. Или их застиг лесной пожар, и это не облако, а дым, который, однако, ничуть не беспокоил чутких лошадей. Пение прервалось, юноши вскакивали на ноги и несмело приближались к копошащимся теням. Скоро они уже различили под ветками очертания зверей, крупных и мелких, от пары волков до выводка белок. Вот только были они все полупрозрачные, так что сквозь смутное марево с намеком на окрас животного был виден опаловый скелет, темные провалы глазниц с интересом и без страха взирали на людей.
Сначала никто не мог и слова произнести. Потом самый юный из них, двенадцатилетний парнишка Видан, порывисто схватил за локоть Орлика:
– Да кто они такие?!
– Думаю, это призраки, которые прежде были живыми существами, – спокойно отозвался Орлик. – А значит, и мы…
Он не договорил, но все поняли без слов. Выходит, прошлая ночь все же убила их, и сейчас они в новом мире, о существовании которого прежде лишь смутно догадывались. Что ж, все обстояло не так уж плохо.