Глава 1
Нога жала на педаль газа до упора, ночная дорога стелилась под колесами тяжелого джипа с небольшим шелестом, рев мотора пробивался сквозь громкую музыку. Скупые мужские слезы скатывались по моим щекам, и я их даже не скрывал, так как не от кого было скрывать их, я был один в машине.
Вот так и окончится моя жизнь? Пронесся в моей голове мрачный вопрос, который был жизненно важным, так как стрелка спидометра уже уперлась в свой предел, а рулевое колесо налилось тяжестью. Говоря мне о том что, о никакой управляемости на такой скорости и не могло быть речи, первый поворот будет последним в моей жизни.
− А хрен вам! − Взревел я, вырубая музыку, и нажимая, что было сил на тормоз. Машина замедляла свой ход с неохотой и все время, норовила уйти в неуправляемый занос, но я справился.
Выйдя из машины, я выкинул в непроглядную тьму, так и не открытую бутылку коньяка, и замер, глядя в ту пропасть, что была у самого начала бампера моего тяжелого джипа. Еще чуть-чуть, и я бы совершил то, что задумал еще днем. Когда в больничном кабинете хирург вел со мной беседу, из которой я понял, что это не мне стало лучше, просто обезболивающие стали колоть сильнее. И именно поэтому я третий день не чувствую боли, и меня отпустили домой, так как осталось мне не долго в этом мире топтать землю.
Возвращаться домой было тяжело, как им сказать, как посмотреть в глаза? Я чувствовал себя предателем. Хотя и знал, что подобное может случиться с каждым, но только вот и не думал, что подобное случится со мной. И именно тогда, около машины, ночью, я решил не сдаваться, я кричал в небо проклятья, орал на того кто должен был смотреть с небес на меня. Когда стало светать я вновь сел за руль своего верного друга, который довез меня до дома, где меня не сомкнув глаз, всю ночь ждала моя любимая.
Она готовила тогда завтрак для наших ребятишек, стоя на кухне в простом халате, и когда я её обнял, то понял, что буду сражаться до последнего. И зная, что мой конец близок буду готовиться к своему уходу из жизни. И не только из своей жизни, так как после меня остается красавица жена и двое сорванцов, мальчишка и девчонка, в которых я почему-то постоянно видел себя.
Мне давали два месяца, а я с той ночи, протянул пять лет, выгрызая у жизни каждый прожитый день. Да и еще какой, жизни! Я крутился, как мог, из не самой умной головы вытягивая идеи как заработать. И как бы я не удивлялся, у меня получалось, и все равно богачом я не стал, да и не нужны мне были миллиарды. Да, было сложно, и не раз я проходил по острию ножа, но так и не пополнил ряды заключенных, или закопанных на неприметной лесной поляне.
Но, как говорят в народе, сколько веревочке не виться, все равно она совьется в плеть. Нет, я не выздоровел, чуда так и не случилось, обезболивающие перестали действовать полтора года назад. Но в больницу я попал только сегодня, в парализованном состоянии, и сейчас считал последние часы, что мне остались.
На дне рождения собственной дочери мне стало плохо и скрутило, и в этот раз все было хуже, чем когда-либо. Мне за прошедшие годы не раз было плохо, но как только меня за праздничным столом начало накрывать первой волной боли, я понял. Что вот и настал мой последний час, жаль, что омрачил совершеннолетие своей любимой дочки.
Когда скорая доставила меня в больницу, меня занесли на носилках в реанимацию, я еще мог говорить, и даже расписался в подготовленных на этот случай документах. Моя жена сама принесла папку с моими документами, не зная, что в ней лежало нотариально заверенное согласие на донорство моих органов. И если я умру, то теперь буду уверен в том, что часть меня будет помогать другому человеку сражаться, за свою жизнь.
Зрение оставило меня сразу после того как я потерял способность говорить, но я слышал как хлопают двери в моей палате, слышал как плачет где-то в коридоре моя любимая супруга.
− Константин Иванович, вы уверены? − Спросил молодой женский голос, который мне был не знаком. − Он еще жив, и может восстановиться, да, не сразу, но при правильном лечении…
− Любовь Викторовна. − Прервал женский голос знакомый мне голос моего лечащего врача, с которым я виделся каждый месяц. − Он мертв уже как пять лет, и его спасало только стремление поставить на ноги своих детей, и обеспечить им безбедное будущее.
В палате повисла тишина, и мой лечащий врач немного посомневавшись, заговорил вновь, но в этот раз я хотел подтвердить каждое его слово.
− Перед вами, Любовь Викторовна, человек из стали, да пять лет назад это был всего лишь один из мелких бандитов, которому было предначертано умереть не в тюрьме, и не от ножа под ребро. − Голос врача казалось начал заполнять мое сознание, и я как будто видел наш пятилетней давности разговор. − Он решил уйти так, чтобы отсрочить смерть максимальному количеству людей, и через десять минут привезут подтверждение этого.
Я помнил о том, сколько я подписал, различных соглашений, были там и разрешение на опыты над остатками моего тела. Было много чего, что я подписывал, а также то, что меня должны кремировать, ну по крайне мере то, что от меня останется. Я не раз был на вскрытии и знал, что после мясников остается только оболочка, и именно поэтому в моём завещании написано кремировать меня после смерти. А за мой внешний вид, как не странно, будет отвечать лично Константин Иванович. Возможно, зря я ему пообещал, что его ноги будут сломаны, если моя семья будет не довольна моим видом.
− Но времени на разговоры у нас нет, и я прошу вас, Любовь Викторовна, подготовить операционную, вся ответственность будет на мне, я вас заверяю, что все формальности соблюдены. − Мой лечащий врач был немолод, но твердости в его голосе могли позавидовать самые опасные мои торговые партнеры с не самым светлым прошлым.
− Под вашу персональную ответственность! − Взвизгнул молодой женский голос и потому как простучали каблучки и тому, что я вновь услышал голос своей жены, я понял, что она вышла в коридор.
В палате мы остались одни, я слышал, как хирург подошел к моей койке и сел напротив меня.
− Я знаю, что ты слышишь меня, и я надеюсь, что ты тверд, в своем выборе. ˗ Печально проговорил Константин Иванович. − Ведь я тебе не раз говорил, что в данном варианте, который ты утвердил, умрешь ты от моих рук на операционном столе, а не от болезни.
Он просидел около меня еще минуту и с печальным вздохом, как будто не дождавшись ответа, встал и вышел из палаты.
Да, мы не раз обговаривали мою смерть. То, что меня полностью парализовало, не было сюрпризом, мы ждали этого целых пять лет, и было всего два варианта развития событий. Первое, пустить меня на запчасти, либо второй вариант, поддерживать во мне жизнь пока я не начну заживо гнить, и именно от этого умру.
− А хрен вам! − мысленно взревел я, находясь на операционном столе, чувствуя, как скальпель делает свой первый надрез. − Я сам решу, как уйти!
Когда пелена обезболивающего полностью окутала меня, я все ждал своего конца. Я мыслил и размышлял, а как говорил кто-то умный, значит существовал. И вот я вновь, как мне показалось, стал слышать, что меня крайне удивило.
Сперва я слышал какие-то шорохи, потом как мне показалось голоса, а потом и вовсе я начал ощущать, что — то теплое всем телом.
− Смотри, у него твои черты лица. − Я услышал нежный молодой женский голос, и начал пытаться понять с какой стороны я слышу этот голос.
− Ну, уж нет, пусть он будет лучше похож на тебя. − Проговорил баритоном мужчина, чуть не оглушив меня своим голосом. − Давай запустим свет в дом, надо чтобы солнце увидело и приняло нашего сына.
Я слышал, как оглушительно проскрипела дверь, я почувствовал лютый холод, но я и увидел ослепительный свет. И в этом ореоле я увидел тех, кого я буду всю свою жизнь называть родителями. Зимнее солнце, что тогда слепило меня, не приносило тепла, и как любил рассказывать мой отец, что я родился в самые лютые морозы, когда либо приходившие в эти земли.
− Молчун, даже мороза не боится. − Услышал я смеющийся радостный голос своего отца. − Как же нам его назвать, Хель?
− Не в честь холода, − Сурово проговорила моя мама, и забрала меня из рук отца, а я вновь услышал как закрывается дверь. − Его старшая сестра уже названа в честь костра!
− Не костра, а пламени. − Недовольно проговорил мужской голос.
− Это не имеет значения, первенца назвал ты, как глава семьи, но имя сына я выберу сама. − Проговорила моя мама, чей характер мне уже нравился.
− Я и не спорю с этим. − Вновь послышался недовольный голос отца, который тихо добавил. − Прав мой отец, взять в жены воительницу не пожелаешь и врагу.
− А моя мать всегда говорила, что северные варвары безумно тупы и прямолинейны. − Мгновенно парировала моя мама, которая как я понял легла на кровать и меня начало согревать теплом её тела. − Но я довольна своим выбором, а ты?
− А я счастлив! − Крикнул мой отец так, что я думал, что я окончательно оглохну. − Хель, я обрадую отца и дочь, и скоро вернусь.
Дверь вновь впустила в дом холод, и когда я вновь смог согреться, моя мама заговорила, но уже со мной.
− Не нравится мне имя Хель, но северные варвары не могут выговорить мое имя. − С грустью в голосе поведала мне моя мама. − Но ты сможешь, ибо я нарекаю тебя Альмодом, сыном Миуюки Синигами, той, что несет смерть в полной тишине.
Я чувствовал, как большая рука мамы ласково гладит меня по голове, и от этого все тревоги уходили, и печаль от моей недавней потери уходила куда-то далеко. Миуюки начала петь песню, в которой я не понимал ни единого слова. Но улавливал знакомые мне восточные мотивы, и мне становилось легче, так как я осознал, что сейчас ничего не могу изменить. Но я не собирался сдаваться, никогда не сдавался в прошлой жизни и в этой я не сдамся.
− Спи, Всесильный, тебе предстоит долгая жизнь в мире перекрестков. − Проговорил ласковый голос матери, перед тем как я полностью погрузился в сон.
Мне снился странный и длинный сон, который постоянно прерывался, но я вновь и вновь в него проваливался. Вот мой гроб едет по рельсам по направлению к разожжённым горелкам в крематории. Вот я вижу заплаканное лицо свое жены, которая отвезя в институт дочку, а сына в школу обессиленно упала на руль машины и долго плакала. Пока снаружи машины бушевала метель, которая как будто укутывала и скрывала от глаз прохожих слабость моей любимой. Сон вновь прервался и когда он продолжился, место действия сменилось. Я видел, как супруга нервничала перед первым своим собранием директоров, она боялась, что не справится.
− Ты справишься. − На ушко я пытался ей нашептать. − Они просто тупые и близорукие идиоты, забудь о том, что написано в их личных делах, они не умнее тебя, они просто пытаются казаться умными и жестокими.
Я с облегчением заметил, как моя жена робко улыбнулась и начала заседание директоров в связи с отсутствием генерального, которого теперь она замещала. И как показывал мне постоянно прерывающийся сон, из временного генерального директора она стала им на постоянной основе. Я видел, как зима ушла, как прошла весна, и когда заметил, что моя любимая посмотрела на другого мужчину, вспомнил, что теперь она вдова, не молодая, но и не старая, а меня больше нет рядом. Я начинаю новую жизнь и мне пора просыпаться, ведь нельзя выиграть сражение, которого не случилось. Я тут, пока не особо понятно где, но одно мне ясно, я очень далеко от неё. И вряд ли когда-нибудь увижу своих родных вновь.
Конец первой главы.
Глава 2.1
Когда ты совсем маленький ребенок, то время идет не как обычно. Я не замечал, как пролетают дни и даже недели, потому что очень много спал. Каждое движение отнимало столько сил в первое время, что за пару часов я уже был истощен, и поэтому были дни, когда я только ел и спал. В редкие моменты, когда я не проваливался в сон, то тренировался: глаза постепенно начали видеть, а руки с ногами потихоньку начали слушаться. Все было так сложно, что даже просто повернуть голову и то было неимоверной нагрузкой, но с каждым днем я креп. И с каждым прошедшим днем я все меньше уделял времени сну, и пытался размышлять. Но все это было неважно, ведь я, наконец-то смог осмотреться, увидеть маму и папу и понять, почему мою старшую сестренку хотели назвать в честь костра.
Астрид была рыжей и очень конопатой, и страшно беспокойной моей сестренкой, которая все мечтала взять меня на руки. Отец называл её огоньком, и изредка называл Грай, что означало рассвет, но все равно имя у нее для всех было Астрид. Ей было около трех лет, возможно чуть больше.
Огромный, бородатый, со светлыми волосами, вечно улыбающийся мужик по имени Альрик был моим отцом. По простым одеждам из какой-то серой ткани и по бревенчатому дому и топору на поясе моего отца, я записал его в викинги. Ну, уж очень он был похож, и как я потом узнал из разговоров, то не сильно ошибся. Но все же, несмотря на то, как меня поразил отец, и к каким выводам я начал приходить, принимая во внимание его одежду. Моя мама дала фору и сестре, и отцу, на руках которого были шрамы, да даже дом который прям, кричал о средневековье, за исключением некоторых мелочей, всё это было такой мизерной мелочью по сравнению с Хель.
Моя мама была японкой, ну, по крайней мере, очень напоминала, и точно её можно было причислить к азиатской национальности. Но в отличие от многих азиаток, что я видел в своей жизни, мама имела особую, холодную красоту. Белая кожа, черные волосы и глаза, напоминающие черные колодца, в которых можно было утонуть. Она выглядела чуждой в этом бревенчатом домике, особенно когда хозяйничала у простого камина выполняющего роль домашнего очага. Просторное серое платье было украшено вышивкой, в которой проглядывались то ли китайские, то ли японские мотивы. В этом я никогда не разбирался, и как то с недоверием относился к внешности Миуюки Синигами. Когда я впервые смог рассмотреть её, а это было довольно сложно из-за того, что в доме был всегда полумрак, то я не поверил своим глазам.
Да и угораздило же меня родиться зимой, когда постоянно темно и редкий солнечный лучик пробьется из единственного окна или через открытую на краткий миг дверь. Но меня это все не особо беспокоило, как я понял из слов сестренки Астрид, скоро наступит весна.
— М-м-м-м! — Не смог я сдержаться от налетевшей резкой зубной боли, мой крик был очень тихим, но занятая около очага мама легко его услышала.
— Что случилось Альмонд? — Обеспокоенно спросила меня мама, подойдя к моей люльке подвешенной к потолку. — Зубки режутся? Молчуном тебя надо было назвать, ни разу не заплакал и сейчас только слегка крикнул.
Я даже попытался ей, что то сказать, но как обычно вышло только «агу», и в этот раз оно было жалобное. Я знал, что такое боль, я мог терпеть её десятками часов, но эти зубы, которые словно раскалённый металл пронзали мою голову, сломили временно даже меня. И поэтому я от бессилия начал потихоньку подвывать, вторя той метели, что выла за стенами дома.
— Сейчас я приготовлю отвар, и тебе станет легче. — Проговорила мама, взяв меня на руки и я вновь любопытно за озирался по сторонам, уже совсем скоро я поползу и изучу весь дом, который был плохо виден мне в полумраке.
— А можно я его подержу? — Словно из неоткуда появилась моя рыжеволосая сестренка Астрид.
Я недоверчиво с высоты рук матери покосился на маленькие и как я подозреваю не сильные ручки сестры и очень не хотел в них попасть. Ведь пару дней назад нас навещал дед по линии папы и чуть не уронил меня, что перепугало не только меня, но и всю мою семью.
— Нет Астрид, он слишком мал. — Проговорил спокойно, с хрипотцой в голосе сидящий на лавке у единственного окна мой отец, который отдыхал после поездки в лес. — Миуюки, давай я пока пообщаюсь с сыном, а ты похозяйничаешь у очага.
— Буду очень рада этому — Улыбнулась мама, которая любила, чтобы её называли по её истинному имени. — Астрид садись рядом тебе тоже не помешает послушать отца.