12
Лучшие подруги
Генриетта Альберс припарковала автомобиль на площади Веннингера. Бобби вздохнула. Благодаря матери, которая как специалист по гипотетическим катастрофам всегда и везде опасалась пробок, строительных площадок и непредсказуемых препятствий, они «слишком рано» приехали на «Недельный проект прошлого», который начался в первый же день после Пятидесятницы. Площадь перед городским музеем была безлюдна.
– Ненавижу опаздывать, – извинилась Генриетта Альберс.
– Слишком рано тоже непунктуально, – пожаловалась Бобби.
Ее раздражало, что мама не жалела ее времени. Как будто в пятнадцать лет нет ничего лучше, чем бесконечно долго стоять перед городским музеем. Почему ее мама не была такой, как у Хлои? Она отлично выступала на публике и появлялась на школьных мероприятиях в основном последней, давая понять, что достаточно важна, чтобы все остальные ее ждали.
К сожалению, Бобби была не единственной, кто страдал от хронически ранних приездов. Именно Амалия Айзерманн была заражена тем же вирусом. В развевающемся пальто, с распущенными волосами учительница биологии и истории неслась вперед. В чертах ее лица отражалась паника, словно она пыталась в последнюю секунду успеть на уходящий поезд. Бобби снова вздохнула. Слишком рано появиться на классной экскурсии – несправедливое требование, ждать – наказание, но приехать одновременно с учительницей – просто ад.
– Вот и замечательно, – восторженно произнесла Генриетта Альберс, заметив госпожу Айзерманн. – Я могу прямо сейчас поговорить с твоей учительницей насчет биологии.
– Не надо! – воскликнула Бобби. – Даже не думай.
Она ненавидела, когда ее мать считала, что должна заботиться о школьных делах Бобби. Но Генриетта Альберс уже переключилась в образ матери-львицы и ринулась в атаку.
– Не может быть, чтобы она просто зачеркнула тебе пятерку, – возмутилась она.
Госпожа Айзерманн вчера сообщила всем ученикам по электронной почте, что работа по генетике должна быть написана повторно после родительских протестов. В своем видеоблоге Хлоя хвасталась, что подослала отца к Амалии Айзерманн. У нее, видимо, не было проблем с тем, чтобы родители вмешивались в ее жизнь. Отец Хлои, нынешний глава заводов Веннингера, постоянно жаловался на учителей своей дочери. Если в честь тебя назвали школу, то это представляется возможным.
– Если ты начнешь разговор с госпожой Айзерманн, то от меня ты больше никогда не услышишь ни слова, – пригрозила Бобби. – Я просто напишу работу еще раз. Как и все.
Благодаря ее фотографической памяти нельзя было и предположить, что в ближайшие годы она забудет законы Менделя. За исключением музыки и спорта, где Бобби неисправимо отставала, у нее всегда были пятерки.
– Коллективные наказания недопустимы, – настаивала на своем Генриетта Альберс. – Они не могут отказать тебе в хорошей отметке только потому, что какая-то ученица прервала урок.
– Разве Лина виновата, что у нее икота? – защищала Бобби подругу.
– Ты на нее совсем не сердишься? – озадаченно спросила Генриетта Альберс.
– Ни капельки, – сказала Бобби. – Зачем мне это?
Она тут же вспомнила Йонаса и игру в гандбол – и странные чувства в животе, которые терзали ее после неожиданного поцелуя в столовой, когда она думала о Лине.
– То, что хорошо для Лины, далеко не хорошо для тебя, – сказала мама.
– Это просто отметка, – сказала Бобби.
Мать окинула ее оценивающим взглядом.
– По-моему, тебе стоит постараться высказать свое мнение Лине, – сказала она.
Бобби потянулась к дверце машины, прежде чем ее мать успеет подумать вслух о том, подходит ли Лина Бобби.
– Мы подруги, – решительно сказала она, выходя, – лучшие подруги. Немного икоты ничего не меняет.
С облегчением она обнаружила, что первые одноклассники уже вошли. Никого из вновь прибывших особо не волновала Бобби. Все говорили только о повторном написании работы по биологии.
– Я так рада, – взвизгнула Софи. – У меня была тройка.
– А у меня двойка, – крикнул Йонас, привязывая свой велосипед к фонарному столбу.
Бобби предпочла не вмешиваться. Первенство в классе не было тем, чем она могла бы отличиться перед своими одноклассниками. Никто не поинтересовался, что она думает об аннулировании ее оценки. Нерешительно переступила она с ноги на ногу. Ее надежда на то, что с ее первым голом в гандболе хватит впечатлений на остаток учебного года, лопнула, как мыльный пузырь. Быть Бобби было здорово и замечательно, пока она могла посвятить себя своим проектам дома. На публике это было явно утомительно.
Смущенно она потянула молнию. Вверх, вниз, вверх, вниз. Почему не существовало трюка, способного внезапно сделаться невидимкой? Или внезапной трещины в земной коре, в которую она могла бы охотно провалиться? Может быть, ей следует, как несколько месяцев назад предложила госпожа Айзерманн, перейти в следующий класс? Но лучше ли ей будет там? Без Лины?
– Доброе утро, – раздался бодрый голос. – Я так, так, так скучала по тебе!
Две руки сомкнулись вокруг нее сзади.
– Я так рада тебя видеть, – сказала Лина, поворачивая Бобби к себе и целуя в щеку. Объятие так приятно подействовало на Бобби, что она едва не расплакалась.
– Так долго без тебя я больше не продержусь, – пролепетала Лина. – В следующий раз мы проведем вместе выходные. Договорились?
Лина встретила ее так радостно, что Бобби стало стыдно за каждую злую мысль, которая приходила ей в голову с тех пор, как она играла в гандбол. С чего бы ей ревновать к Лине? Жизнь была намного лучше рядом с лучшей подругой. В компании Лины она уже не успевала обращать внимание на взгляды своих одноклассников. Или на то, что делал Йонас.
– Прекратить болтовню, – воскликнула госпожа Айзерманн и энергично захлопала в ладоши. Она собрала разбросанные группы вместе перед входом в музей.
– История, – начала она свою лекцию, когда все встали вокруг нее, – это всегда жизнь о великих. Мы говорим о королях, императорах, о полководцах и знатных господах. О простых людях мы знаем слишком мало.
Она взмахнула листками с заданиями, которые подготовила для междисциплинарной проектной недели. На первой странице красовалась крупная фотография ее предка, которую учительница приготовила еще к экзамену по генетике. Серьезная девушка, которая так походила на госпожу Айзерманн, была одета в свободный сюртук и славный белый фартук поверх мышиного серого платья с высоким стоячим воротником. Внушительный нос и энергичный подбородок четко указывали на родство с Амалией Айзерманн.
– Матильда Айзерманн здесь примерно вашего возраста. Когда эта фотография была сделана в 1900 году, у нее на попечении было десять братьев и сестер и работала она неквалифицированным рабочим в компании Венделина Веннингера.
– Какое совпадение, – взволнованно воскликнула Хлоя.
Она сделала вид, что не понимает, что в городе едва ли найдется семья, чья судьба никак не была связана с Веннингерами. Даже городской музей был фондом основателя компании, чья фигура из камня мрачно смотрела на школьный класс со своего места на фонтане.
– В ближайшие дни мы узнаем, на что была похожа жизнь Матильды.
Лина застонала, когда учительница прочитала заголовки заданий: «Личная гигиена», «Питание», «Школа и образование», «Быт», «Трудовая жизнь», «Брак и семья», «Болезни и досуг».
– Мода, – воскликнула Хлоя. – Я беру моду.
Госпожа Айзерманн проигнорировала ее реплику.
– Вы будете работать группами, – объявила строгий заместитель директора.
– Мы с Софи берем моду, – вмешалась Хлоя, не привыкшая к тому, чтобы ей отказывали. – Мы всегда интересовались модой.
– Матильда Айзерманн радовалась, что у нее вообще было что надеть, – резко прервала ее госпожа Айзерманн. – Там, где царит бедность, для моды не остается места.
– Тогда досуг, – невозмутимо сказала Хлоя. – Досуг звучит хорошо.
– Вы будете заниматься условиями работы на заводах Веннингера, – определила госпожа Айзерманн. – Детский труд, право голоса, аспекты здоровья.
Хлоя открыла рот и снова закрыла его. Заместитель директора так резко взглянула на нее, что она уже не смела возразить. Возражения госпоже Айзерманн не проходили безнаказанно.
– Что нам взять? – спросила Бобби у Лины. – У тебя есть идея?
– Вы обе займетесь жилищными условиями, – приняла решение госпожа Айзерманн.
Она передала им листы и раздала оставшиеся темы остальным командам из двух человек.
– У вас есть время до 16:00, – объявила она.
Ученики взяли свои задания и билеты и приступили к штурму музея. Лина, погрузившись в себя, потащилась внутрь.
– Ну? – взволнованно спросила Бобби. – Как обстоят дела с таинственными часами с датой? Ты еще что-нибудь узнала за время Пятидесятницы?
Бобби все еще была прежнего мнения: Лина нашла хронометр среди вещей родителей и не знала, что с ним делать.
– Наверное, это просто украшение, – уклончиво сказала она. – Ничего захватывающего.
Взгляд Лины скользнул через Бобби к какой-то дальней цели. Бобби обернулась. Лина со всей серьезностью уставилась на пустую скамью, словно это было ее тайное желанное место. Бобби замахала руками перед лицом подруги.
– Это не может быть все, – возмущенно сказала она. – Странные световые знаки, тепло, материал. Мы же все это не выдумали!
Взгляд Лины вернулся к действительности. Она выглядела потерянной, словно вернулась из далекой галактики.
– Даже если и так, – сказала Лина.
Бобби не могла понять, почему ее подруга внезапно перестала стремиться докопаться до сути.
– Неужели тебе больше не интересно? – отрешенно спросила она.
– Сначала я должна убедиться, что не останусь на второй год, – сказала Лина.
На ходу она читала написанное на листе.
– Опишите типичное утро в жизни Матильды Айзерманн, – прочитала она вслух. – Утренняя рутина, это не помешало бы Хлое.
Бобби ухватила ее за рукав.
– Ты хочешь сдаться? – ошеломленно спросила она.
– Я не хочу больше тратить время на размышления о прошлом, – сказала Лина.
Бобби ненавидела нерешенные судоку, пустые поля в кроссворде ежедневной газеты и неразгаданные загадки. Бобби доводила до конца все, что начинала. Только когда дело не касалось восьмисотметровой пробежки на тренировке по гандболу, где у нее регулярно кончался воздух на отметке в четыреста метров.
– Мы могли бы поискать «Совиную нору», – взволнованно предложила она. – Могли бы разыскать магазин часов. Там точно должны знать, как работает эта штука. Кто-то что-то да знает. Нам просто нужно найти подходящего человека.
Вместо ответа Лина исчезла во вращающейся двери музея. Бобби вошла в автоматическую дверь, предназначенную для инвалидных колясок, и была уже там, когда Лина вошла внутрь.
– Ты читала статью о своих родителях? – продолжала она говорить. – Это же интересно. Тут идет речь о втором транспортном средстве. Возможно, у твоих родителей были преследователи.
– Я не могу находиться в двух местах одновременно, – сказала Лина. – В прошлом и здесь. Я просто хочу забыть о том, что произошло.
– Что с тобой случилось? Ты говоришь как твоя тетя, – пожаловалась Бобби.
– А если и так, – сказала Лина. – Может быть, Соня права. Нужно оставить прошлое и сосредоточиться на настоящем. Когда ты всегда думаешь только о том, что потерял, то становишься несчастным. – Она взмахнула листком с заданием. – Давай наконец начнем.
Бобби не интересовало, в какой постели спала прабабушка Амалии Айзерманн, в какое время она вставала, как умывалась, чистила зубы или приходилось ли ей готовить завтрак для младших братьев и сестер. Как ей посвятить себя прошлому, если она даже не понимает настоящего? Ее подруга была для нее загадкой.
Бобби встала перед Линой.
– В чем дело? – невольно спросила она. – Что-то изменилось.
Она не двинется с места, пока не получит ответ.
13
Тысяча вопросов
Взгляд Бобби был пронзительным. Ей одновременно стало и жарко, и холодно, и неловко. Из-за упорного любопытства Бобби, с которым она задавала вопросы, лгать было почти невозможно. Ее рука потянулась к хронометру. Один прыжок во времени, и она могла бы молниеносно ускользнуть от ситуации. Но она вновь отбросила эту мысль. Слишком велик был риск вызвать гнев Хранительницы времени.
– Я больше не могу позволить себе получить плохую отметку, – сказала она, как будто этим все и объяснялось.
Она прошла по вестибюлю музея в направлении обзорного плана, когда внезапно ей кое-что бросилось в глаза. Она в замешательстве остановилась. Ее взгляд был прикован к плакату старой выставки, посвященной истории заводов Веннингера. Как павлин, аптекарь позировал со своими рабочими перед собственным основным предприятием в центре города. Девушки, едва старше ее и Бобби, выглядели испуганными и несчастными. Не строгие платья, бледные и безрадостные лица привлекли внимание Лины. Там было что-то еще. Лина подошла ближе. Но это было… могло ли такое быть? На заднем плане пробегала размытая фигура в черном плаще и с белой копной волос. Лина прочитала подпись: «Празднование трехлетнего юбилея завода. 15 мая 1900 г. Фото: Якоб Расмус». Неужели тоска сыграла с ней злую шутку? Было ли у Данте задание в 1900 году? Он снова путешествовал? Шутил ли он над ней? Посылал ей секретные сообщения? Воспоминания о Данте кружили вокруг Лины, как рой комаров. Они постоянно вертелись вокруг ее головы и обрушивались на нее каждый раз, как только она становилась невнимательной. Каждый раз, когда она чувствовала, что избавилась от вредителей, все начиналось сначала. Данте, Данте, Данте. Лина встряхнулась. «Полный бред, – сказала она себе. – Это просто мода. В 1900 году многие мужчины носили темные пальто».
«Почему бы тебе не заглянуть в 1900 год?» – воскликнул голос в ее голове.
Хор радостно подхватил эту мысль. «А раз ты отправишься туда, то вполне сможешь подружиться с Матильдой Айзерманн. Тогда и узнаешь все об ее утренней рутине, – восторженно говорили они. – Тебе нужна хорошая отметка. Собственный опыт превосходит любые прочитанные знания».
«Зачем посещать музей, если ты сама можешь путешествовать в прошлое? – прозвучало в ее голове. – То, чем ты занимаешься здесь, – пустая трата времени».
Хор болтал, хор знал все лучше, хор нервничал.
– Это не пустая трата времени, – воскликнула Лина. – Это моя жизнь.
Ее голос эхом отразился в выложенной мрамором прихожей. Обернувшись, она испугалась. Там стояла Бобби, и на ее лице было написано изумление. Лина даже не могла ее винить. Что бы она подумала, если бы увидела, как кто-то странно суетится и разговаривает сам с собой?
«Забудь о путешественниках во времени», – умоляла ее мать.
Но все было не так просто. Историческая фотография волшебным образом притягивала ее.
Таинственный человек на заднем плане, которым, возможно, мог быть Данте, тем временем перемещался от правого края изображения к левому, как будто совершенно случайно проходил мимо в момент съемки. Лина резко отвернулась. Не стоит думать об этом. Она была обычной девятиклассницей. Она больше не будет отвлекаться.
Лина поспешила к обзору этажей. Первый этаж был посвящен Средневековью, второй этаж – переходу от ремесел к промышленности, на нем был изображен быт разных веков.
– Нам нужно на третий, – сказала она, указывая на план.
По выражению лица Бобби можно было понять, что ее попытка казаться счастливой, веселой и простодушной основательно провалилась.
– Я не верю, что твое собственное прошлое тебя больше не интересует, – сказала Бобби. – С тех пор как мы познакомились, ты думаешь о своих родителях. Затем ты находишь часы и сразу решаешь на это забить?
– Ты делаешь из мухи слона, – отмахнулась Лина.