— Пожалуйста, возьми на память. Меня зовут Кин, я из имения Журавлиная Долина, младший сын господина Мо. Когда придумаешь, что хочешь в награду, можешь найти меня там.
Он поклонился, прижав руку к сердцу, и с улыбкой взглянул на девушку.
— Раз ты не желаешь представиться, буду звать тебя Серебряный Вихрь, — сказал он. — Твой образ навек запечатлен в моем сердце.
Он вскочил на коня и умчался в сопровождении спутников. Девушка же, точно завороженная, долго смотрела ему вслед, а затем восхищенно залюбовалась подарком.
Стоит ли говорить, что ее образ выветрился из памяти Кина, стоило ему скрыться за поворотом. Равно как и все слова, что он говорил, и улыбка, которую подарил ей. Ласковые речи и обольстительные улыбки Кин расточал с той же непринужденной грацией, с какой потягивается кошка. Для него это было как дышать — они слетали с его уст сами собой и ничего не стоили, и, стоило Кину ими поделиться, он тут же о них забывал.
Доехав до развилки дорог, Кин ненадолго задумался. Перед ним стоял трудный выбор. Можно было направиться домой и, ещё не вполне придя в себя от пережитого, отвечать на назойливые расспросы и нудные поучения отца и брата. Или… повернуть в сторону города, где играла музыка и зазывно горели разноцветные фонари, и провести ночь в обществе душистого вина и прелестных женщин.
Размышления не заняли много времени. Отправив спутников в поместье небрежным взмахом руки, своего коня Кин решительно повернул в Луайян. На лице заиграла улыбка: его ждала дивная ночь, полная радости и удовольствий. Остатки переживаний, связанных с нападением разбойников, начисто выветрились из его головы.
Ночь молодой господин Кин провел в кутежах и веселье, перемещаясь из одного увеселительного заведения в другое, наслаждаясь изысканной едой и заливая в себя чаши вина без счета. Завершив гульбу в объятиях куртизанки и трижды убедительно доказав ей, что никакие гнусные мужеложцы не отобьют у него охоту к прекрасному полу, утомленный и довольный Кин незадолго до рассвета с огромной неохотой выполз из ее постели. Добравшись до поместья и зайдя к себе за чистой одеждой, он пошел к горячему источнику — освежиться.
Источник находился в живописной бамбуковой роще, где журчал ручей — его мелодичные переливы в этот тихий предрассветный час пели особенно нежно и звонко. Остановившись на берегу, Кин скинул одежду, явив миру прекрасное тело с четко прорисованными мышцами, длинными стройными ногами, узкой талией, прямой спиной и точеными плечами. При всей любви к плотским удовольствиям и праздной неге, Кин относился к своему телу с нежностью и восхищением и ежедневно утруждал его тренировками, дабы оно оставалось безупречным как можно дольше.
Со вздохом наслаждения молодой господин погрузился в горячий источник. Вода бурлила, ласково омывая тело, утомленное путешествием и любовными играми. Проводить ночи без сна Кину было не впервой, и, поныряв и побултыхавшись, он вскоре почувствовал себя намного бодрее. Удобно облокотившись о выложенный гладкими округлыми камнями бережок, Кин вынимал из воды то одну ногу, то другую, с удовольствием любуясь на узкие ступни и насвистывая себе под нос веселенькую мелодию. Услышав шорох неподалеку от себя, он повернул голову и узрел большую панду, которая уселась на берегу и смотрела на него, поедая молодые побеги бамбука.
— Привет-привет! — сказал Кин, ничуточки не удивившись. — Какой славный мишка. Что, отец снова решил завести панд?
Он подплыл поближе, протянул руку и почесал панде животик.
— Какое у тебя мягкое пушистое пузико! Любишь бамбук? А меня угостишь?
Панда продолжала жевать, не сводя с Кина кроткого взгляда. Тот рассмеялся:
— Ну что ж, правда твоя. Зачем мне бамбук! Ну, мне пора. Будь здоров. Ну, или здорова, если ты девочка.
Прежде чем выйти из воды, Кин ещё раз почесал панде пузико и затем удалился, накинув легкое шелковое одеяние на ещё влажное тело. Панда проводила его задумчивым взором.
Первая половина дня прошла без сюрпризов. Около часа Кин провел, смиренно выслушивая нравоучения и брань отца («Непутевый!», «Бестолковый!», «Бесполезный!», «Развратник!»), который, давно привыкнув к мысли, что толку из младшего отпрыска не выйдет, ругал его уже просто по привычке. Кин заикнулся было о важной миссии, которую выполнял при дворе императора*, но отец лишь гневно фыркнул: «Знаю я твои миссии! Женщин обольщать!» — и, поскольку на сей раз он попал в точку, Кин примолк и больше не возражал, смиренно выслушивая дальнейшие поношения. Так как сцены вроде этой случались с завидной регулярностью почти всю его жизнь, он даже не расстраивался. Все, что в такой ситуации требовалось — сохранять покорный и кроткий вид, мыслями же при этом можно было витать где угодно. Нелестные эпитеты, которыми отец награждал Кина, его не задевали. Бездельник, развратник — ну и что тут такого? Кин был вполне доволен своей жизнью и собой и не намеревался меняться.
_____
* См. роман «Десятая невеста» (прим. авт.).
Переговоры, в которых Кина обязали участвовать, оказались ещё нуднее отцовской ругани. Первая встреча заняла три часа, в течение которых Кину нельзя было чихать, вертеться, есть, отвлекаться, смеяться и пить что-либо, кроме зеленого чая. Два зрелых мужа, князь Шу и господин Мо, вели беседу степенно, делая долгие паузы и по полчаса обмусоливая совершенно несущественные, на взгляд Кина, мелочи, так что в конце концов ему стало казаться, что все это никогда не закончится. Время от времени он начинал клевать носом, и тогда специально приставленный слуга тыкал ему в бок иголкой.
Наконец пытка подошла к концу, и Кин выполз из Зала Благожелательных Бесед, измотанный, как после трехдневной битвы. Ему хотелось одного: завалиться в кровать, но солнце едва перевалило за полдень и, преодолев себя, молодой господин отправился на площадку для игры в мяч.
Оставшись здесь в одиночестве, Кин злобно пинал мяч по площадке и наконец отвел душу. Ему полегчало, и он стал играть уже в удовольствие, забрасывая мяч в закрепленную на шесте корзинку без дна.*
______
* Чиньяньский баскетбол.
Некоторое время спустя Кин почувствовал себя как-то неуютно и запоздало понял, что за ним наблюдают. Ярким пятном, маячившим на краю зрения, оказалась юная девушка в розовом шелке, которая стояла на краю площадки и с жадным любопытством следила за игрой. Кин остановился и пару раз подбросил мяч, оглядывая ее. Может быть, гостья?.. Хотя нет, не похоже. Наверняка одна из «несчастненьких», что пригрел его брат. Первый молодой господин славился не только незаурядным умом и серьезным нравом, но также щедрой благотворительностью.
Впрочем, какая разница, кто она, тут же сказал Кин сам себе, и предложил:
— Хочешь поиграть?
Девушка кивнула и радостно засеменила к нему, путаясь в полах многослойных одеяний. Двигалась она так, будто не привыкла к подобной одежде, и потому дорогой наряд совсем на ней не смотрелся. В волосах красовалась заколка с цветком айвы, не гармонировавшая с прочими украшениями и вообще надетая неумело и невпопад. Кин мог бы признать в ней безделушку, которую преподнес спасительнице, но, как уже было сказано, лицо той стерлось из памяти молодого человека, стоило им расстаться. А памяток, подобных заколочке, у девиц по всему Чиньяню хранились сотни.
Незнакомка была чуть ниже его ростом, крепкого сложения, с маленькими ручками и ножками и широкоскулым личиком. Сколько ей было лет, Кин затруднился бы сказать. На вид — примерно его ровесница, но что-то в ее облике, упрямом и оживленном, в диковатой повадке и выражении глаз наводило на мысль, что она ещё совсем девчонка. Так и не придя ни к какому выводу, Кин предложил ей мяч и показал, как бросать в корзину.
Поначалу у девушки получалось не очень. Но затем она подвязала рукава, подоткнула юбки, и дело пошло на лад. Бегала и попадала в корзинку не хуже Кина.
— Да ты молодец, — одобрительно сказал он, когда она радостно засмеялась, в очередной раз забросив мяч.
Тут только он подумал о том, что до сих пор девушка не произнесла ни слова.
— Тебя как зовут? — спросил Кин. — Ты с кем-то сюда приехала? Гостишь у брата? Или отца?
Девушка ничего не ответила, уставившись на него сияющими глазами.
— Ты немая, что ли? — спросил Кин и, не в силах преодолеть озорство, приказал: — А ну-ка, открой рот и скажи «А»!
Девушка послушно открыла ротик и показала розовый язычок.
— Хм, — сказал Кин. — Язык на месте. Ты немая? — раздельно повторил он, решив, что девушка (кто знает), возможно, ещё и глуха.
— Нет, — сказала она.
Короткое слово, но говор показался непривычным.
— Ты здесь в гостях? — снова спросил Кин.
Девушка кивнула.
— Ну, прекрасно, — сказал он. — Раз можешь говорить, может, представишься?
Она непонимающе взглянула на него, помотала головой, засмеялась и жестом предложила возобновить игру в мяч.
— Нет, — ответил Кин, поглядев на небо. — Откажусь, пожалуй. Мне пора.
Он протянул руку и взъерошил ей волосы.
— Поиграй сама. Ты молодец, малышка.
На прощанье Кин легонько щелкнул ее по носу и, насвистывая, направился прочь.
Всех молодых господ из благородных семей Чиньяня воспитывали как воинов, а Кин в действительности не был так непроходимо и безнадежно туп, как о том любил разглагольствовать его почтенный родитель. Свои навыки ему приходилось оттачивать не только на тренировочной площадке, но и в ходе настоящих боевых действий (не очень, правда, кровопролитных). Поэтому Кин в состоянии был заметить, что за ним следят, в особенности если у него были причины подозревать это.
Неуютное ощущение взгляда, сверлящего спину, не покидало его на протяжении всего нуднейшего ужина с семьей и князем Шу, однако как ни шарил Кин взглядом по сторонам, не обнаружил ничего подозрительного. То же неприятное чувство посетило его позже, в Луайяне, когда он оставил лошадь в конюшнях у ворот и пошел по улице пешком, чтобы встретиться в винной лавке с друзьями.
К тому времени стемнело. Из окон увеселительных заведений лился приветливый свет, улицы озарялись круглыми яркими фонариками, украшавшими фасады домов. Тут и там звучали зазывные крики торговцев, приглашавших отведать сладостей, купить воздушного змея, черепаховый гребень для девушки или вертушку ребенку. Вскоре поняв, что оборачиваться бесполезно, Кин обнаружил преследователя в результате ловкого обманного маневра, настигнув его из-за угла и схватив за запястье.
Точнее, преследовательницу.
— Ты?! — изумился Кин, обнаружив, что это давешняя девица. — Ты чего за мной ходишь?!
И опять — ни слова в ответ, хотя девушка, как ранее выяснилось, немой не была. На ее лице появилось смущенное и в то же время упрямое выражение. Она уставилась на руку Кина, которой он удерживал ее, будто впервые в жизни видела такой диковинный предмет.
— Чего молчишь? Ты что, дурочка? Что тебе от меня надо?
Девушка похлопала глазами и неуверенно улыбнулась. Его не покидало ощущение, будто он говорит с ребенком, поэтому трудно было злиться на нее всерьез.
По-хорошему, ее бы надо отвести домой, но Кин не был готов к таким подвигам. Как-то она добралась же сюда, значит, сможет вернуться обратно. Ее лицо слегка помрачнело, точно она почувствовала его недовольство, но упрямое выражение в глазах осталось.
— Тебе понравилось играть со мной? — спросил Кин.
Девушка кивнула. Он вздохнул.
— Идем.
Все так же держа за руку, он привел ее к лавке с выпечкой.
— Вот. Возьми. Скушай булочку и отправляйся домой. Хорошо?
Луайян славился медовыми булочками, которые умели печь только здесь. Сладкие и хрустящие, с золотистой корочкой и воздушной сердцевиной, они нежно и обжигающе таяли во рту. Нельзя утверждать, что вы были в Луайяне, если вы не пробовали самого известного местного лакомства.
— Булочка, — повторила девушка и засмеялась. — Булочка!
И, взявшись за запястье той руки, которой Кин держал угощенье, легонько прикусила его.
— Ай! — вскрикнул он, отнимая руку. — Ты что творишь? С едой меня спутала? Вот, вот твоя булочка!
Он насильно пихнул выпечку девушке в руки и, ловко огибая прохожих, припустил прочь. В голове пронеслось: «Сумасшедшая!».
У дверей «Золотого пиона», самого роскошного и изящного увеселительного заведения Луайяна, Кин остановился, чтобы перевести дух и привести в себя в порядок. Убедившись, что прическа не растрепалась, а одежда сидит безупречно, Кин занес ногу на ступеньку, и…
— Опять ты?!
Девушка возникла рядом с ним словно из ниоткуда. Он замахал руками:
— А ну прочь! Иди отсюда! Сгинь! Возвращайся домой!
Она стояла на месте как вкопанная.
— Ты не отстанешь, да? — безнадежно спросил Кин.
Она помотала головой и придвинулась к нему поближе, с любопытством поглядывая на «Золотой пион», из окон которого лилась музыка, доносился звон посуды, разговоры и смех.
Кин утомленно потер шею и огляделся. Давно стемнело. Если она и вправду гостья и с ней что-нибудь случится по дороге домой, несложно предсказать, на кого посыплются шишки. Для отца Кин и без того был заведомо в чем-то да виноват, в каждом конкретном случае важно было лишь найти, в чем именно. Но внутри в отдельной комнате уже ждал щедро накрытый стол с винами и закусками и веселые приятели, которые с нетерпением ждали рассказов Кина о его приключениях при императорском дворе, в особенности во время отбора невест, в котором Кин принимал самое непосредственное участие. И если он сейчас возьмется отводить девчонку в Журавлиную Долину… Час туда, потом час обратно…
— Ладно, — решился он. — Идем. Но никому ни слова, ясно?
Девушка кивнула.
Вместе они поднялись на второй этаж, где Кина встретили восторженные возгласы дюжины нарядно одетых молодых людей — его друзей, знакомцев и приятелей по детским шалостям. В обнимку с некоторыми из них сидели улыбчивые красавицы, изящные, как фарфоровые статуэтки. Их высокие прически были украшены цветами, драгоценными камнями и лентами. Грациозно придерживая широкие рукава шелковых одеяний, они наливали молодым господам вина и подавали закуски. Гордость «Золотого пиона» — его куртизанки.
— Позаботьтесь о ней, красавицы, — после обмена приветствиями сказал Кин, подталкивая к ним незнакомку. — Напоите, накормите. Пусть посидит в уголке.
Гости расположились на мягких подушках за низкими столиками, уставленными множеством тарелочек с небольшими порциями разнообразной еды. Кина долго обнимали, похлопывали по плечу, смеялись и забрасывали вопросами, прежде чем дали ему наконец усесться. Куртизанки устроили гостью, как и предложил Кин, в стороне от прочей компании. Девушка не возражала и охотно занялась едой. Взгляд ее, однако, был почти все время прикован к Кину.
— Твоя невеста? — шутили его друзья и красавицы «Золотого пиона». — Глаз с тебя не сводит.
— Да ну вас, — отмахивался Кин. — Я даже не знаю, кто она. Похоже, одна из сирот, что пригрел мой брат. Привязалась, не отвязать. А если брошу ее одну в городе, с меня дома шкуру спустят.
Он болтал с приятелями и красотками, делясь историями в ответ на бесконечные расспросы. Подавальщицы уносили пустые тарелки и приносили свежую еду, вино лилось рекой, и скоро вся компания захмелела. Смех становился все громче, беседы — все игривее. Гости потребовали музыки; одна из куртизанок достала из-за пояса флейту и исполнила прелестную мелодию, заставившую всех замереть от восторга. С благодарными поклонами искусница принимала от молодых господ щедро сыпавшиеся в ее сумочку золотые монеты, а с Кина потребовала поцелуй.
— Ничего не мог бы я подарить тебе охотнее, — улыбнулся он.
Накрашенные ярко-алым полные губы встретились с бледно-розовыми. Те и другие раскрылись, подобно цветочным лепесткам, и слились в глубоком нежном поцелуе. Приятели Кина восторженно заголосили и застучали по столам; те из них, к кому куртизанки оказались всего ближе, также пожелали их поцеловать.