В зарослях раздался едва слышный шорох, почти неотличимый от трепета птичьих крыльев. Только почти. Кин не шелохнулся. Он уже слышал подобные звуки накануне, но тогда, слишком глубоко погрузившись в размышления, не придал им значения. Теперь же он был совершенно уверен в том, что ему не показалось. Однако Кин не шелохнулся, не открыл глаза, и ресницы его не дрогнули. Со стороны он казался полусонным, полностью ушедшим в себя.
Вот почему его мгновенный переход из медитации к молниеносному броску в направлении, откуда исходил звук, был полностью неожиданным. Уже через мгновение Кин вновь появился из зарослей бамбука, волоча за шкирку упирающуюся княжну.
— Так и знал, что это ты, — сказал он, поставив ее перед собою. — Уже и сюда пробралась?
Княжна поежилась под его суровым взглядом, переминаясь с ноги на ногу, и то поднимая на него глаза, то отводя их в сторону.
— Подглядывать за мужчинами нельзя, — поведал ей Кин и тут же задумался. — Или… — взгляд его заволокло мечтательной дымкой, и он подернулся рябью воспоминаний. — Или можно, но! — поправился он, — если ты взрослая женщина и знаешь, что делаешь. А для такой, как ты, это неприемлемо и неприлично. Понимаешь меня?
Не удостоив его ответом, княжна отвернулась и одним прыжком оказалась возле бамбука. Она принялась обрывать листья и бросать их в источник. Сочтя, что накидала достаточно, она вернулась к Кину и выжидательно посмотрела на него.
— И?.. — спросил Кин, недоумевая, что ей нужно.
Княжна протянула руку к его поясу и ухватилась за узел с явным намерением его развязать. Кин отпрыгнул, ухватившись за ворот одежды, как стыдливая девственница.
— Эй! Ты что?
Княжна решительно шагнула к нему и попыталась отвести его руки.
— Ты раздеть меня хочешь?! Рехнулась? А ну, перестань!
Отбиваясь от чокнутой княжны, Кин поскользнулся на гладком скользком камне и шлепнулся в воду. Вслед за ним в источник прыгнула Мэйвей.
Кин вынырнул, шумно отплевываясь и отводя с лица мокрые волосы. Княжна, стоя по грудь в воде, решительно направилась к нему, помогая себе гребками. Умело преодолевая сопротивление Кина, который растерялся как никогда, она рывком обнажила его до пояса и двумя руками прижала к берегу, схватив за плечи.
— Мой, — строго сказала княжна.
И, прежде чем Кин успел предпринять что-нибудь, поцеловала его в плечо и слегка прикусила.
Отчаянно забившись, Кин угрем выскользнул из ее сильных ручек. Барахтаясь и поднимая тучи брызг, он выкарабкался на берег и припустил прочь.
Ну точно, сумасшедшая.
И вот настал счастливый день завершения переговоров. Князь Шу, господин Мо, старший брат Кина и он сам, а также секретари, помощники и приближенные (все — в парадных одеяниях) встретились в Зале Благожелательных Бесед для подписания договора. На этот раз присутствовала и княжна — как обычно, смотревшаяся нелепо в роскошных чиньяньских нарядах. Кроме шпилек с драгоценными камнями, в волосах у нее красовалась заколка с цветком айвы.
Заседание вели с соблюдением всех церемоний, то есть невыносимо долго и нудно. Один за одним к возвышению, на котором за столом восседали господин Мо и князь Шу, подходили законники и помощники и зачитывали вслух длиннейшие документы. Кину поручили ответственное дело вести протокол. Добросовестно занося в него каждый кивок и каждое слово, он давился зевками, предпринимая отчаянные усилия, чтобы не свалиться набок в приступе непреодолимой дремы, и в качестве развлечения рисовал на полях свиные рыльца и кроличьи мордочки.
Наконец испытание мочевых пузырей присутствующих подошло к концу. Были зачитаны последние документы, выражены завершающие любезности и соблюдены все полагающиеся церемонии. Князь Шу и господин Мо достали каждый свою личную печать и приготовились скрепить договор.
В этот момент в торжественной тишине раздался звонкий голос княжны, которая произнесла, указывая пальцем на Кина:
— Мой.
Все взоры обратились на второго молодого господина. Кин опустил голову так низко, как только мог, всей душой пожелав испариться.
Князь тихо что-то переспросил у нее на синьшэньском.
— Мой, — повторила княжна.
— Прошу прощения, — негромко сказал князь, обращаясь ко всем.
Отвел княжну в уголок и зашептался с ней на своем языке. Взгляд его то и дело падал на Кина. Это не ускользнуло от внимания присутствующих, и они тоже посматривали на второго молодого господина с любопытством. Кин мечтал провалиться сквозь землю.
Переговорив с дочерью, князь вернулся на свое место, сделал глубокий вдох и заявил:
— Я вынужден объявить о пересмотре условий договора.
В зале поднялся ропот, точно ветер зашумел в ветвях.
— Могу я узнать, чем это вызва… — мягко и любезно начал господин Мо.
— Я отменяю все прежние условия, — сказал князь Шу, — в обмен на одно новое. Мы предоставим вам право на разработку рудников при условии, что второй молодой господин возьмет в жены мою дочь. Любые другие условия отменяются и невозможны. Или этот брак — или ничего.
На несколько мгновений в зале стало ещё тише прежнего. Только из распахнутых окон было слышно пение птиц и донесся голос управляющего, который выговаривал кому-то за провинность. У Кина перехватило дыхание, сердце бешено заколотилось. Во рту пересохло; он сглотнул и, не веря ушам, посмотрел на князя, княжну, своего отца…
— Так в чем же дело, — безмятежно сказал господин Мо. — Разумеется, так и сделаем. Не вижу никаких препятствий. Благодарю за оказанную нам честь, князь Шу. Подпишем же договор.
И они вновь занесли печати над документами.
— Нет! — Кин вскочил с места, опрокинув стол. — Не будет этого! Я не согласен.
— Тебя не спросили, — бросил отец и приготовился поставить печать.
Одним прыжком Кин пересек зал, вырвал у него лист и порвал на мелкие кусочки.
— А я считаю, что меня нужно спросить! Как смеете вы распоряжаться мною! Ты! — он ткнул пальцем в княжну. — Что себе позволяешь?!
— Пожалуйста, оставьте нас, — обратился к собравшимся князь Шу.
Шаркая ногами, шурша шелками и толкаясь в дверях, люди послушались. Через несколько мгновений зал опустел, и остались лишь Кин, господин Мо, князь и его дочка.
— Я хочу поведать вам кое о чем, но должен быть уверен, что все сказанное останется между нами, — начал князь Шу.
— Даю вам слово, — сказал господин Мо. — И мой сын тоже.
Кин наклонил голову в знак согласия. Князь степенно кивнул и стал говорить. Лишь только он раскрыл рот, княжна, ничуть не смущаясь, поднялась со своего места и подсела к Кину. Вытащила шпильки, и прямые золотистые волосы рассыпались по спине и плечам. Княжна принялась крутить из них жгуты и заплетать косички. Лицо ее сияло довольством.
Под взглядами старших, которые носились с дурацкой княжной как с драгоценной вазой династии Сунь, Кин не посмел возразить и молча стерпел подобное обращение. Хотя ему претила скорее бесцеремонность Мэйвей, нежели ее прикосновения, по правде сказать, довольно приятные. Тысячу раз в своей жизни Кин велел красавицам публичных домов массировать ему голову и, лежа головой на их теплых коленях, погружался в дремоту с блаженной улыбкой на лице.
Тем временем князь Шу сказал:
— Секрет состоит в том, что моя дочь — оборотень.
Господин Мо поднаторел в сокрытии своих мыслей, поэтому лицо его осталось невозмутимым, лишь в глазах на мгновение мелькнул проблеск эмоций: нечто вроде удивления, замешательства, а затем понимания. Кин же чуть не подпрыгнул до потолка, но усилием воли усидел на месте и лишь сдавленно хмыкнул, сдержав возглас.
— На ней отразилось древнее проклятье, о котором наш род счастливо забыл на много поколений. Каждую ночь, с полуночи до рассвета, она превращается в панду. Когда старейшина племени панд, чьи предки наложили заклятье, узнал об этом, он потребовал, чтобы, как велит древний обычай, до достижения отрочества девочка половину времени проводила в их племени и половину — с людьми. Согласно их верованиям, такой ребенок приносит общине удачу и плодородие.
Князь ненадолго замолчал, чтобы отпить чаю, которого ему услужливо подлил хозяин дома.
— Когда Мэйвей исполнилось четырнадцать, ее отпустили к людям насовсем. От рождения княжна обладает незаурядными дарованиями — силой, ловкостью, развитыми инстинктами. После того, как она стала все время жить с нами, мы поручили ее воспитание воинам-монахам. Всего за несколько лет Мэйвей достигла в боевых искусствах уровня, которого лучшие из обычных людей достигают лишь к середине жизни в результате упорных тренировок и духовных практик. Однако…
Князь снова помолчал.
— Она понимает речь и может говорить, но делает это крайне неохотно. Что касается наук, чтения и письма, то здесь ее успехи можно назвать… незначительными. И это не потому, что у нее нет способностей. А потому, что пока в ней сохраняется частица животного, пока действует проклятье и она продолжает каждую ночь обращаться, ее разум не будет способен развиваться, как у обычного человека, и останется разумом дикарки: полузверя, полуребенка. Что глубоко печалит меня, поскольку у княжны живой ум и доброе сердце.
Его взгляд потеплел, обратясь на дочь. Та, не замечая ничего вокруг, увлеченно возилась с прической Кина, и лицо ее разрумянилось от воодушевления.
— Как вы понимаете, такое положение вещей делает ее неспособной принять бразды правления, когда придет срок. Без образования, развитого ума и мышления взрослого человека она будет беспомощна как против внешних врагов, так и против интриганов и прихлебателей. Это сулит тревожное будущее не только ей самой, но и всему княжеству. Однако проклятье можно снять. И способ, как вы можете догадаться — единственный и древний, как сама жизнь, это…
— …поцелуй любви, — негромко договорил за него господин Мо.
Князь подтвердил, неспешно наклонив голову, и бросил взгляд на Кина, который снова ограничился сдавленным звуком, усилием воли сдержав крик.
— Моя дочь полюбила вашего сына, — обращаясь к хозяину дома, сказал князь Шу. — И я хочу осуществить для нее эту надежду.
— Разумеется, князь, — не спеша отвечал господин Мо. — Как я уже сказал, для нас большая честь принять это предложение. Можете считать дело решенным.
Они так говорили, как будто Кина тут не было. Его терпение лопнуло.
— А меня никто не хочет спросить? — осведомился он.
— Нет, — отрезал его отец. — Не хочет.
— А напрасно! — заявил Кин, отводя наконец руки княжны и поднимаясь на ноги. — Потому что я не собираюсь на это соглашаться.
— Еще раз повторю, твое мнение никому не интересно.
— Я не позволю женить меня на медведице!
От князя Шу повеяло холодком.
— Как я уже сказал вам, господин Мо, мое условие твердо. Не будет этого брака — не будет нашего договора.
— Не стоит беспокоиться, князь, — преспокойно потягивая чай, произнес господин Мо. — Прошу, не обращайте внимание на эти звуки. Должно быть, кошка визжит, потому что ей хвост прищемили.
И, пригвоздив Кина взглядом:
— Твое «хочу» или «не хочу» не имеет никакого значения. Ты просто сделаешь, что тебе говорят.
— Я вам шлюха, чтобы меня продавать? — взвился Кин. — Ты, — обернулся он к княжне, — хитрая маленькая нахалка. Возьми свои слова назад!
— Потому что ты и есть она, — ледяным тоном ответствовал господин Мо. — Хорошенькая бесполезная шлюшка. Наконец-то от твоих сомнительных дарований будет хоть какой-нибудь толк.
— Только через мой труп! Ты! — снова крикнул Кин княжне. — Забудь об этом. Поцелуй любви, как же. Ха! Я скорее поцелую лягушку!
— Должно быть, вы запамятовали, молодой господин, — сказал князь Шу. — Ведь вы уже сделали Мэйвей предложение.
— Я? — Кин едва не расхохотался. — Это когда?
— Когда подарили ей заколку. По обычаям Синьшэня, если молодой человек дарит девушке подарок, неважно какой, это означает, что он предлагает ей руку и сердце.
— Да ничего я не дарил ей. Я…
— Кроме того, — продолжал князь Шу, — моя дочь спасла вам жизнь. Это вы тоже запамятовали?
— Спасла жизнь? Когда?
— Разбойники, лес, Сунь Хун, который собирался сделать вас своей девочкой… Не припоминаете?
В голове завертелись воспоминания. Дерево, веревки, девушка — серебряный вихрь… Кин застонал, запустив пальцы в волосы.
— Вот именно, — сказал князь Шу. — Не стоит пренебрегать подобными знаками, второй молодой господин. Сама судьба свела вас с моей дочерью. По западным традициям, в таких случаях спасенный женится на спасительнице. Или спасенная — выходит замуж за того, кто ее спас.
Кин цеплялся за соломинку:
— Мы же не будем следовать обычаям этих дикарей!
— Некоторые из них весьма разумны, — усмехнулся князь. Они с господином Мо обменялись понимающими взглядами и выпили ещё чайку, находясь в полной гармонии друг с другом.
— Вы сами очаровали мою дочь, господин Кин, — продолжал князь Шу. — Кто заставлял вас дарить ей подарок, улыбаться и любезничать? Мне казалось, она тоже приглянулась вам. Ведь вы провели немало времени вместе. Играли в мяч, гуляли по городу… Кажется, вы даже угощали ее. Разве не так?
— Не так! Совсем не так!
— А как? — спросил, в свою очередь, господин Мо. — Если княжна не интересует тебя, зачем было давать ей надежду?
Его сын снова застонал, вцепившись себе в волосы.
— Должно быть, в прежней жизни я предал свою страну, раз в этой Небеса покарали меня красотой и добрым сердцем, — сокрушался Кин. — За что я так наказан? За что?..
Наконец ему надоело причитать. Он почувствовал, что задыхается в этих стенах. Будто на шее у него медленно, но верно затягивается петля. В ярости второй молодой господин пронесся по залу и вылетел за двери. Однако тут же сунулся обратно, чтобы, вне себя от гнева и раздражения, прокричать княжне:
— Не для тебя крыжовник зрел, не для тебя эта слива расцветала! Я скорее умру, чем женюсь на тебе, сумасшедшая!
И снова исчез.
Князь Шу и господин Мо поглядели друг на друга, со значением покачав головами. Каждому было что сказать. Первый взглядом выражал надежду, что вспыльчивый молодой человек образумится, второй печалился, что плохо воспитал сына. Но благородные мужи не опускаются до перепалок, поэтому оба мужчины воздержались от того, чтобы порицать поведение Кина вслух и вернулись к обсуждению брака как делу решенному.
Кину снилось, что его ест огромная панда. Пожирает, откусывая кусок за кусочком. Однако это было не больно или омерзительно, а почему-то даже приятно. Одна за другой, части тела растворялись в воздухе, и оно становилось все легче и легче.
С трудом разомкнув тяжелые веки, он взглянул на мир точно сквозь туман. Он лежал на постели у большого окна с раздвижными ставнями. Они были открыты, и в комнату лился прохладный воздух, пахнущий водой и травой. Из окна открывался вид на зеленую лужайку и горы. Где-то неподалеку негромко бурлил ручей.
Кин решил, что все еще спит. Место было ему незнакомо, однако почему-то здесь повсюду были его вещи: настольное зеркало, шкатулка с шпильками и лентами для волос, висящая на ширме одежда, даже картина «Рассвет на горе» — все это принадлежало ему. Однако саму эту комнату, с простым и строгим убранством (белые стены, кровать из черного дерева, гравюры с изображением рек, гор и бегущих облаков), Кин видел впервые.
Однако ощущения вполне материальные сообщили ему о том, что он все-таки проснулся. Рядом с кроватью сидела княжна Мэйвей и терзала его руку. Она то брала в рот палец за пальцем, слегка прикусывая их, то целовала изящные, четко очерченные костяшки, то переворачивала руку внутренней стороной к себе и льнула губами к запястью — а то пару раз лизнула, точно желая знать, каков Кин на вкус.
Притворившись спящим, Кин высвободил руку. И тотчас после этого снова уснул.
Когда он опять пробудился, лужайка перед домом окрасилась золотисто-розовым. Солнце клонилось к закату. Мэйвей не было. Вместо нее у постели Кина дежурила служанка.
— Что случилось? — спросил Кин.