А ей совсем не до меня. Скоро Катя предложила развернуть парус:
— Так и быстрее и легче.
Не знаю, почему на этой лодке оказался настолько непослушный парус. Он трепыхался, не подтягивался и не разворачивался. А наша лодка двигалась даже не зигзагами, а просто неимоверными прыжками, как необъезженный скакун.
Катя мужественно и вполне добровольно уселась за руль и мы, дружными усилиями, причем неоднократно, едва не опрокинули лодку. А Катя кричала сквозь порывы ветра:
— Ну что же ты?
А я скромно отвечал:
— У нее старая конструкция, сейчас такие не делают.
— Ну чему тебя в школе учили? Наплодили инженеров, а отдуваться нам — работникам сферы искусства. Балбесы, а не специалисты.
Интересно, к какой сфере относились ее балбесы? Я отвернулся и продолжал с остервенением развязывать какой-то странный узел, когда услышал голос совсем рядом:
— Ты что обиделся?
— Еще чего. Буду я на всяких кошек обижаться.
Голос, сравнивающий меня с сундуком с усохшими мозгами и гуманоидным гиппопотамом, уже слышался где-то на носу лодки. Мне пришлось остаться одному со своими сомнениями, страхами и желанием спрятаться. Только где? Я до сих пор с ужасом вспоминаю всю непонятную композицию из веревок, паруса, палок и мачты. И все же, раскачиваясь из стороны в сторону, лодка куда-то плыла. Причем, она ещё и набирала при этом скорость. Примерно через час, когда мои руки от постоянного напряжения начали дрожать как у настоящего алкоголика, впереди показался маленький остров, заросший кустарником. Но нужно ли делать высадку здесь?
Обстоятельства решили вопрос за нас. При подходе к острову без особого удара лодка стала скрести дно — мы вышли на прибрежную мель. Окончательно наше плавсредство застряло метрах в двадцати от береговой полосы. Оставаться в раскачивающейся лодке требовала логика, но мы все равно решили рискнуть и спрыгнули в бегущие к берегу невысокие волны.
Пришлось идти по колено в холодной воде и опять без особой надежды согреться. Когда подходили к берегу, налетел сильный порыв ветра. Я оглянулся, наша лодка благополучно снялась с мели и побежала под своим вертлявым парусом куда-то вдоль острова. Догнать ее уже не было возможности. Если бы не вода, я тут бы и сел. Еще через несколько минут мы вышли на покрытый песком, кустарником и даже местами травой остров. Вдалеке дополнительно торчали три одинокие сосны. Ветер заметно усилился, и Катина юбка начала раздуваться небольшим колоколом. Я попробовал пошутить:
— А зачем ты корабельный колокол утащила?
Не шутите над женщиной, когда она начинает входить в отчаянье, лучше посочувствуйте. Я получил почти по заслугам:
— Мужчине, который профукал лодку, лучше было бы помолчать. У меня же был шанс скормить твою бестолковую голову этим существам.
Транслировать остальные фразы нет смысла — просто мы поругались. Все-таки, кошка из нее получалась гораздо лучше и добрее. Сдуру я ей об этом и сказал. Даже сквозь порывы ветра, наполненные водяной взвесью, в меня полетели искры и целые стрелы ненависти и пламени. Не будь вокруг столько воды — наверное, я бы серьезно обгорел.
Не могу сказать, сколько это продолжалось. Кажется, что хочется заверить все живое в округе, что я виноват, сделал ошибку и больше не буду. И совершенно позабылось, что перед тобою не просто женщина, а практически мифологическое существо. И даже страшно произносить это слово — оборотень. Не могу вспомнить, поджимал ли я ушки в этот момент. Но мне от всей души хотелось, чтобы она меня простила. Вот так просто, не разбирая — виноват ли я, или нет. А когда раздался ее громкий смех, я откровенно растерялся. Нет, вы можете прожить на этом свете тысячи лет, но вряд ли простому человеку хватит времени понять женщину. И не надо ссылаться на великих ловеласов и прохвостов из прошлого — никто так и не подтвердил стопроцентную правдивость их историй. И где, наконец, справка, а были ли они людьми. А может это тоже какие-то демоны, оборотни или, наконец, переодетые женщины. Да-да, как раз-то они великолепно знают все о женщинах.
А из знакомой мне классики могу сказать следующее. Смех означает одно из двух — либо я прощен, либо Катя осознала, что воевать с самым верным союзником и глупо, и невозможно. Итак, нас ожидала слава Робинзонов, осталось выяснить: кто Робинзон, а кто Пятница. Или нужно создать новую легенду и историю — про Робинзона и кошку.
Но скоро оказалось, что остров обитаем. Мы были здесь не одни — метрах в ста от береговой полосы разбрасывал по ветру искры то ли костер, то ли другой источник тепла. В любом случае — появилась возможность согреться. Не успев разглядеть сам костер, я сразу увидел одинокую фигуру, широкая спина которой позволяла предполагать в ней мужчину. Но истина оказалась очень далеко: по-китайски скрестив ноги, в огромном черном плаще перед нами сидел монстр с пухлыми губами и щеками, свисающие края которых лежали на его плечах. Он медленно поднял глаза на нас.
— И кто вас звал, спасатели?
Встретить такое мы не ожидали. А существо продолжало нас пилить, другого термина я не нахожу:
— Пропала одна лодка, а это невосполнимо. Вы пытаетесь найти то, что не видели даже мы последние сотни лет, и я не представляю, где оно может находиться.
Катя решила добиться информации хитростью.
— А как нам обращаться к вам?
— Зовите меня хозяином береговой полосы. Этого достаточно. Кого вы хотите найти?
— Нам нужны легенды-пожиратели других легенд. Они съели одну из легенд, которая знает правду.
— Она не знает правду, она легенда. Но легенды не любят бегать по морю. Ищите их на берегу. И почему ее вдруг сожрали?
— Но как нам туда попасть?
Монстр подумал и по его хлопку открылся огромный люк в подземелье. Он рассмеялся:
— Утопили лодку, теперь пойдете пешком.
По здравому рассуждению, спорить с ним было бесполезно. Мы, не успев согреться, двинулись к подземному ходу. Едва мы вошли в него, как люк сверху захлопнулся. А вообще-то, мы здорово струсили, ход вполне мог привести к несъевшим нас существам. Ведь они могли и опомниться. И, конечно, мы были счастливы, когда ход вывел нас… прямо на стрелку Васильевского острова.
Вы думаете, в последние годы кто-то в Питере хоть немного удивляется, когда два человека, мужчина и женщина, бегают в историческом месте города в весьма странной одежде, прыгают, кричат и обнимаются от радости. Хотя нет, несколько человек все-таки остановились и внимательно наблюдали за нами. Ах, да это же иностранцы. Довольные мы шли по настоящему центру вечернего города, украшенному светом фонарей и разноцветной подсветкой. Мы даже не удосужились спросить у людей, какой шел день и сколько было времени.
Как хорошо, что в кармане моей куртки всегда есть деньги. Как будто почувствовав это, Катя смотрела на меня умильным взглядом. Я рассмеялся, схватил ее за руку и потащил к ларьку на колесах. Отмечу маленькую неприятность в наших взаимоотношениях. Как только мы подошли к торговой точке, Катя посмотрела на наши сцепленные руки явно недовольным взглядом. Будто не бегали мы вместе под землею и водой.
Видимо, она быстро осознала двойственность положения и решила снять напряжение. Но как только Катя громко рассмеялась, буквально через несколько секунд собачий лай прервал наше разглядывание съедобных вещей на витрине. Если бы вы только видели, как бесновалась маленькая болонка. Сколько в ней было ненависти. Даже подбежавшей хозяйке было стыдно. Она быстро подхватила собачонку на руки и, извиняясь на ходу, потащила несносное животное к Биржевому мосту.
Катя вначале заметно расстроилась. Но как только я принял от продавца первую сосиску в булке, да ещё и обмазанную кетчупом, глаза моей спутницы приобрели красноватый оттенок. Она радостно вонзила свои зубы в это несомненно вредоносное для желудка сочетание ингредиентов. Да что там говорить — только остатки мужской чести и достоинства заставили меня уступить ей пальму первенства вместе с первой сосиской.
Но едва мы покинули стрелку, как в поведении Кати опять появилось беспокойство. И, наконец, она не выдержала:
— Ну, теперь ты мне веришь? Значит действительно, происходит что-то странное. Мы просто уйдем? А может, уже завтра мы не увидим то, к чему привыкли.
— Так ты, что — предлагаешь вернуться? Да? Но ты ведь…?
— Да, иначе будет беда. И не думай о моей сущности. Такие как я не знают своей истории и своего предназначения. Но зато мы готовы отдать за что-то свою жизнь. Только объясните мне, за что?
— Но если мы не найдем эти легенды-пожиратели, может быть они вообще не существуют? А что тогда?
Через десять минут Катя круто разворачивается и опять идет на Петропавловку. И что предложите мне? Увы, но я иду, точнее, тащусь, следом за ней. Заходим с другой стороны, но опять к тому же месту. Как она его угадывает?
— Только не толкайся, — я прошу, а она благодарно улыбается мне в ответ.
За мое мужество и глупость. По-моему, часто это близкие понятия. Не будь женщин, вряд ли мужчина смог бы проявить свое мужество полностью. Ну, так что же? Я готов, прыжок в стену получается более подготовленным, если не считать повторного удара о плоский камень. Два раза и одни и те же грабли. Или, точнее, на одни и те же грабли. Хотя пример неудачный. Так, быка рядом нет, легенды отсутствуют. А мы с Катей идем по уже пройденному нами маршруту.
Опять тот же зал, почти эллипсоидной формы. Но теперь в нем никого нет. Хотя я заблуждаюсь — там сидит женщина. Не могу сказать: молодая она или старая, красивая или нет, высокая или низкая. Просто она вся блестящая и разодетая в дорогие и видимо тяжелые одежды, с которых свисают многочисленные самоцветы. А голос, с которым она обратилась к нам, был холодный и как будто ей совсем не принадлежал, а витал где-то рядом:
— Вы все-таки вернулись? Не ожидала. Вы ищите то, что принадлежит мне даже через прошедшие сотни лет. Только имейте в виду, я даю вам выбор. Когда начнется катастрофа, вы можете остановить ее. Для этого достаточно бросить то, что я дам вам сейчас. Но спастись вы сможете только тогда, когда оставите вещь при себе. И третьего пути у вас нет. И еще. Поскольку вы искали эту вещь вдвоем, то и решение вы должны принимать вместе. А иначе оно работать не будет.
Блекнут самоцветы, одежда больше не блестит, а женщина начинает растворяться в сумрачном воздухе. А там, где она стояла, на полу что-то полыхает и, кажется, даже переливается. Катя первой подбегает и хватает с пола изумительной красоты ожерелье.
Катастрофа
Мы не ожидали, что все наступит так быстро. В коридоры и расщелины начинает поступать вода. Она бежит за нами, хватая за пятки. А прямо перед нами образуется и увеличивается на глазах огромный провал. В него сваливается все увеличивающийся поток воды. Его ширина неимоверна. Огромная воронка, открытая непонятной силой, начала уверенно проглатывать завихряющийся поток воды. Он как водопад с шумом уносился вниз, прихватывая по дороге камни, землю, легенды и весь этот мир.
Ага, сейчас все провалится, и в городе останутся только спальные районы. Люди будут ездить и не понимать, почему между ними образовалась гигантская яма. А это просто провал во времени. Катя, с ужасом, кричит:
— Там мама, брат.
А у меня, что, нет никого?
Она с мольбой смотрит на меня. А думать особо и некогда. Увы, но я опять пойду на поводу женщины. И мне не жалко, что это последние минуты моей жизни. Жалко только то, что никто не узнает о моем поступке.
— Бросаем, Катя?
И она кивает головой, а потом кидает. Ожерелье, брошенное чуть под углом к воронке, скрывается из наших глаз. И тут же волна накрывает нас с Катей. И мы уже не можем сопротивляться течению. Разлучая меня с Катей, огромная струя несет меня в бурлящую середину водопада.
Я думал, что задохнусь. Но потом просто вылетел над водой как пробка, шумно забирая воздух в свои легкие. По сумрачной Неве ко мне рванул маленький катерок МЧС. Когда меня вытащили на узкое пространство, которое даже палубой не назовешь, строгий мужчина в форме обратился ко мне с претензией:
— Ты что, совсем ополоумел в Неве купаться?
Напрасно я доказывал, что я не любитель купаться в невской холодной воде. Говорить про подземно-подводный мир было глупо и даже много раз глупо. Я часто не верил людям, которые говорили мне чистую правду. Сейчас мне — тоже не поверят. Для всех я был очередным наглым лжецом. На берегу меня передали в патрульно-постовую службу. Интересно, куда они меня привезут? В их машине я сразу уснул.
Заключение
— Мужчина, вам плохо? — молодая женщина трясет меня за плечо.
Нет, мне не плохо, а, когда я узнаю место, куда меня занесло, мне становится очень даже хорошо. Я лежал прямо на дорожке, бегущей вдоль Фонтанки. Голова неудобно упиралась в ограду. Зато вот он — знакомый с детства цирк. Почему меня привезли именно сюда?
— Девушка, теперь мне действительно хорошо. Стойте. Но ведь мы только что ходили с вами по подземелью. А как же легенды?
— Мужчина, вы очень сильно ударились головой.
И все. Она грациозно выпрямилась, повернулась ко мне спиной и ровной походкой пошла в сторону Летнего сада. Она уходила, а в моих ушах начал отдаваться звук каждого ее шага. А потом… Я беспомощно крутил головой, но наваждение не исчезало: вдоль Фонтанки шла уже не женщина, а туманный и все больше размывающийся силуэт. Исчезли ноги, и короткое время мне казалось, что она плывет или даже летит вдоль набережной. Прямо на глазах исчезал хорошо знакомые мне контуры женской фигуры. Наконец, исчезла и ее голова. В ее последнем земном мгновении мне показалось, что она ещё раз оглянулась, чтобы кивнуть мне — может быть для обычной поддержки. А что же я? Кажется, что теперь мне не остается ничего, кроме как искать знакомую фигуру и ходить по знакомым улицам города. Я знаю, что она живет где-то в центре. А вдруг мне повезет?
Чуть позже я стоял перед пешеходным переходом, но когда загорелся зеленый сигнал светофора, нетерпеливый рывок за руку прервал мои размышления. Я поднял голову — Кастилия, вернее вернувшаяся Катя, держала меня за руку. И пешеходный переход мы проходили уже вместе. Знаете, что я вам скажу? Мы никогда не сможем догнать неведомое, пока не научимся мечтать. И пусть она, моя Катя, даже и необыкновенная женщина. Ну и что такого? Лично я считаю, что кошка — вполне домашнее существо.
Алена Кручко
А моя — с косичками!
— Она такая умилительная, правда? — Асснар следил мечтательным взором за человечкой, плетущей венок на лужайке неподалеку от пещеры. Венок получался пестреньким и лохматым. В нем были васильки и мелкие полевые ромашки, клевер белый и красный, колоски дикой ржи, мышиный горошек, густо-фиолетовый шалфей. Человечка тоже была пестренькая и лохматая — в яркой крестьянской юбке, вышитой блузе, алом лифе, светлые волосы небрежно закручены в узел, круглое лицо усыпано веснушками… По правде сказать, Диаррах ничего особенно умилительного в ней не находил. Человечка как человечка. Асснар вечно свое нахваливает, да так убедительно — своими глазами будешь видеть гнутую ржавую железку, но поверишь, что под слоем ржавчины — чистое золото.
Так Диаррах и сказал:
— Человечка как человечка. По их меркам — красивая, пожалуй. Но нам-то что с того?
— Пухленькая вся, мягонькая… наверное…
— То есть на зуб ты ее не пробовал.
— Да ты что несешь! — Асснар вскинулся и так дернул хвостом, что едва не сшиб старую яблоню, вот уж сотню лет растущую у входа в пещеру. — «На зуб»! Просто, как бы сказать… — золотые глаза вновь подернулись мечтательной туманной дымкой, — Пощупать хочется. Потрогать. Погладить. Да куда ж с моими когтями? Умел бы перекидываться, как в легендах, перекинулся бы тоже в человека, и… Эх…
Диаррах слушал брата и с трудом сдерживал нервно подергивающийся хвост. Не хотел показать, что завидует. И без того надоел тот своим хвастовством — хуже наглых гномов! Вечно-то у него и золото блестит да звенит, и дикие рыцари равномерно пропекаются в своих доспехах до хрустящей корочки, как ни в каком ресторане не пропекут, и даже вид из пещеры — хоть в рекламу снимай! Все королевство от гор до моря, как на картиночке, все дороги с обозами и военными отрядами, поля с крестьянами и луга со стадами — смотри да выбирай, куда лететь, где нынче кормежка вкусней будет.