На удивление город оказался весьма приемлемым. Я-то ожидала увидеть вместо машин деревянные повозки, да разгуливающих всюду овец. Но моему временному облегчению быстро пришел конец. Как выяснилось позже, бабушка живет примерно в ста километрах от мгновенно ставшего мне ненавистным Ричмонда.
Она ждала нас на улице у центрального выхода из аэропорта. Я даже не сразу узнала её, ведь последний раз мы виделись достаточно давно. Моральных сил на радостное приветствие не осталось совсем. Я, лишь слегка кивнула, бросив сухое «привет», быстрым шагом направляясь к ожидающему такси. Мама напротив, очень эмоционально принялась рассыпаться в извинениях. Она просила прощения за спонтанный переезд, за мое поведение, за то, что не слушала родительских наставлений прежде.
К этому моменту гнев и ненависть внутри меня возросли до немыслимых пределов. Я была готова кричать, топать ногами и крушить все вокруг себя, но было совестно перед бабушкой. Что бы не происходило между мной и Сандрой, Мэри не виновата в том, что у её дочери поехала крыша, после развода. В общем, чтобы не подогревать бушующие внутри страсти, подпитываемые юношеским максимализмом, и заглушить мамино щебетание, которое заполнило собой салон автомобиля, как только она в него села, я надела наушники, установив звук в плеере на максимум.
За окном мелькали деревья. Двухполосная асфальтовая дорога петляла среди глухого леса. В голове не было никаких мыслей, я просто отрешенно смотрела в окно под мелодичные, наполненные драматизмом, распевки Джареда Лето.
Безусловно, пейзаж был прекрасен, особенно для человека прожившего всю свою жизнь в каменных джунглях. Воздух чист, никакого смога, городской пыли. Казалось, что с глаз сняли пелену и теперь, куда бы ни упал взгляд, всё выглядело чётче, сочнее. Сладковатый привкус преследовал меня с того самого момента, как я вышла из самолёта. Солнце поражало своей яркостью, как и небеса, пронзительно голубого цвета, словно кто-то там, наверху, повысил настройки контрастности. Окажись я в таком месте по иной причине, например в туристической поездке, наверняка была бы поражена и очарована. Но не сейчас, не в свете последних событий.
В итоге, спустя некоторое время, сосны, ели, лиственные деревья, слились для меня в единый поток зелени, напрочь потеряв свою привлекательность. Хотелось бы верить, что однажды давящее чувство под рёбрами пройдёт, что я смогу вдохнуть полной грудью вкусный воздух, позволить себе насладиться красотами местной природы, перестану чувствовать боль от каждого удара сердца. Тогда, должно быть, мне удастся взглянуть на случившееся беспристрастно и простить своих родных за их эгоизм.
Деревья, наконец, начали редеть, уступая место выбеленным, до боли в глазах, малоэтажным зданиям. В каждом таком «игрушечном» домике на первом этаже размещались небольшие адвокатские агентства (словно в этом городе вообще что-то могло произойти), булочные, магазинчики одежды и сувенирные лавки. При входе в абсолютно любое заведение, на ветру развевался национальный флаг, а на дверях болталась табличка с приветственной надписью: «Добро пожаловать». Банально и провинциально, но я и не ожидала ничего другого, так что лишь иронично усмехнулась, в очередной раз себе посочувствовав. Немногочисленные, словно прогуливающиеся люди, шли по узким тротуарам, то и дело здороваясь. Создавалось впечатление некой общины, как будто это и не город вовсе, а к примеру студенческий кампус, где каждый знает друг дуга, наверняка тихо ненавидит, но улыбается дабы заслужить уважение и признание. Какая мерзость…
– Кейт, Кейтлин! – раздался голос матери.
Конечно, я слышала её, но отчаянно делала вид, что сплю. Впрочем, Сандра не собиралась сдаваться. Силясь привлечь внимание всеми возможными способами, она легонько толкнула меня в плечо, не оставляя выбора.
– Да что? – недовольно пробурчала я, открывая глаза и косясь на мать.
– Сними эти штуки, с тобой совершенно невозможно разговаривать! Ты хоть слово слышала из того, что я сказала?
– Вот и не разговаривай, – проигнорировав вопрос, ответила я и снова отвернулась к окну.
Не тут-то было! Миссис Крофт была очень упрямой женщиной. Не добившись желаемого, она самолично стащила наушники с моей головы и когда я, наконец, села прямо, в упор глядя ей в глаза, смягчилась, в мгновение ока, превращаясь из злобной ведьмы во вполне обычного родителя.
– Вот тут, милая, я и провела своё детство. Тебе здесь обязательно понравится, нужно просто привыкнуть, – мама постаралась добродушно улыбнуться, проводя по моим волосам ладонью.
– Ну конечно, – фыркнула я, поёжившись, пытаясь избежать навязанной ласки, прижимаясь сильнее к двери автомобиля.
Бабушка тактично не вмешивалась. Она лишь изредка поглядывала на меня в зеркало заднего вида, но практически сразу отводила глаза, как только я это замечала. Иногда Мэри предпринимала попытки отвлечь мать, особенно когда та приставала ко мне с разговорами, как сейчас. За что, кстати, ей огромное спасибо.
И вот, ужасно длинные, полтора часа пути закончились.
Стоило такси остановиться на подъездной дорожке, я тотчас вышла из машины и, шаркая кроссовками по недавно опрысканному газону, направилась к багажнику автомобиля. Водитель, ставший невольным свидетелем наших семейных разборок, приветливо кивнув, подошел ко мне с явным намерением помочь. Но мне эта учтивость была не нужна! Все чего я хотела – остаться наедине с собой. Поэтому, когда у молодого человека оказался мой рюкзак, буквально вырвала тот из его рук и водрузив на правое плечо, смерила бедолагу суровым взглядом.
– Я просто хотел помочь, вещей-то много, – обижено пробурчал парень.
– Большое спасибо! – нарочно вытягивая каждый слог, намекая на мое хамское поведение, проговорила мама и достала бумажник.
Меня же собственные манеры не особо заботили. Хотя, поймав на себе печальный взгляд бабушки, я слегка осеклась. Как уже говорилось ранее, Мэри ничего плохого мне не сделала, и то, что я еще не орала на весь двор, проклиная маму за кретинизм, исключительно её заслуга.
Отойдя от машины, а в большей степени, подальше от матери, я огляделась. Владения Мэри Войт оказались значительно обширнее наших. Внушительных размеров дом с огромными окнами, окрашенный в белый цвет, отчего сразу бросался в глаза средь множества зелени вокруг. Карнизы и ставни имели голубоватый оттенок, как и балюстрады широкого крыльца. Слева от входа висел тёмно-синий, клетчатый гамак. Прямо перед домом возвышался могучий дуб, раскинув свои тяжёлые, массивные ветви почти на всю территорию перед домом. Поодаль от него располагалась старенькая, но весьма милая деревянная беседка, опутанная паутиной тонких проводов светодиодной гирлянды – должно быть вечерами выглядит просто очаровательно. Аккуратно подстриженная лужайка, точно бархатный ковёр, обрамляла поросшие мхом каменные дорожки, петляющие среди множества цветов. Могло показаться, словно они выросли здесь случайно, однако, сочетание оттенков и сортов растений, идеально подходящих друг другу по высоте и размеру, говорили не об изощрённости природы, а о таланте и вкусе садовода. В общем, если отбросить причины, по которым мы вынуждены сюда переехать, мне всё здесь нравилось, ну или почти всё.
Разглядывая «мой» новый дом, я по неосторожности потеряла бдительность и не заметила, как подошла мама. Её ладонь невесомо легла на моё плечо, но на этот раз я не стала дергаться в подобии судорог, а просто проигнорировала этот жест.
– Вот мы и дома…, – мягко проговорила она.
– Ты дома, – сухо поправила я.
– Не нужно расстраивать бабушку. Пожалуйста, хотя бы попытайся быть милой, – еле слышно пролепетала мама.
Конечно же я знала – со стороны мое поведение выглядит более чем невежливым, но бьюсь об заклад меня можно понять! Я расстроена, разочарована и чертовски обижена. Чувствую себя одинокой, брошенной, но мама либо по рассеянности не замечает этого, либо намеренно не хочет замечать. Желая пресечь нравоучения об этике поведения, я весьма холодно спросила о расположении в доме моей комнаты, всё же скинув с плеча руку Сандры. Кажется, её это разозлило. На помощь снова пришла бабушка. Она, мелкими, но весьма уверенными и скорыми шажками подошла к нам. Позади послышался шум отъезжающей машины. Оглядываться я не стала.
– Милая, я освободила тебе нашу с Уильямом спальню. Сейчас она мне одной ни к чему, а вот тебе в самый раз, большая, светлая, с панорамным окном и отдельной ванной. К тому же… – но моральное истощение напрочь лишило меня чувства такта, и я не позволила Мэри закончить, даже не пытаясь скрывать раздражение.
– Хорошо, где она?
По закону жанра под самый занавес чаша терпения переполнилась и у мамы.
– Кейтлин Джеймс Крофт, ты не могла бы сменить тон?
– А ты не могла бы оставить меня с отцом?! – не сдержавшись, закричала я, да так, что в горле запершило.
– Сандра, не надо, – вмешалась бабушка, понимая, что ситуация выходит из-под контроля. Она слегка улыбнулась, изо всех сил стараясь сгладить острые углы, и ласково взяла маму за руку. – Пусть девочка привыкнет. Милая, – уже обращаясь ко мне, по-прежнему совершенно спокойно, сказала Мэри, – твоя спальня на втором этаже, сразу налево.
И тут я испытала стыд. Да, мне действительно стало очень стыдно перед этой пожилой женщиной. Надо же, а ведь я почти не помню её и даже привыкла называть по имени, а не как полагается внукам. Сандра часто употребляла в разговоре вместо «мама» – Мэри. Эта привычка прилипла и ко мне, как и традиция в минуты ссор или споров обращаться к собственной матери по имени.
Моя ярость сменилась на почти болезненную тоску. Всю дорогу до этого места, да и, если быть до конца откровенной, с того самого дня как ушел отец, я намерено провоцировала Сандру на скандал. Мне казалось, что если дать волю агрессии, станет легче. Но спокойный и заботливый взгляд бабушки разбил вдребезги данную теорию, заставляя задуматься не только о себе и своих растрёпанных чувствах. Её невозмутимая улыбка, несмотря на мое отвратительное поведение, обезоружила, вызвав в душе лишь занозившую неловкость. В конце концов мы не виделись почти семь лет, а я, вместо того чтобы спросить, как у старушки дела, разыгрываю тут шекспировскую трагедию. И когда я успела стать такой стервой?
Виновато потупив взгляд, я подошла к бабушке и осторожно поцеловала её в висок, для чего пришлось немного наклониться.
– Спасибо Мэри… – начала было говорить, но тут же исправилась, – Ба. Извини, просто… – но бабушка оборвала на полуслове и, отпустив руку Сандры, похлопала по плечу меня.
– Ничего, дорогая, я понимаю. Не самое лучшее время у тебя сейчас. Иди-ка лучше и посмотри спальню. Если захочешь изменить цвет стен или что-то еще, только скажи.
– Спасибо, – силясь выдавить из себя жалкое подобие улыбки, я бросила короткий взгляд на мать. Она молча глядела куда-то вдаль.
Подняв сумку с земли, твёрдо решив, что одного извинения с моей стороны на сегодня вполне достаточно я зашагала в дом, который, несмотря на весьма милое убранство, всё же казался мне тюрьмой.
Глава 3
Следующие несколько дней до начала занятий в школе я провела практически в одиночестве. Организационные моменты, по вопросу зачисления моей скромной персоны в выпускной класс, взяла на себя мама. Всё это время мы с ней не общались и даже не виделись. Сандра не решалась зайти ко мне, а у меня не было никакого желания выходить «в мир». Изредка в спальню заглядывала бабушка, узнать, не нужно ли мне чего, приносила чай и бутерброды, да всё пыталась поговорить, но видя, что я еще не готова вести задушевные беседы, молча покидала «камеру» с обоями в мелкий цветочек.
Камера – именно так я окрестила свою новую комнату в дневнике. Да, его пополнило еще несколько записей. В основном все пессимистичные и нагоняющие тоску. Ну а как иначе? Именно так я себя и ощущала. Хотя, в сравнении с сегодняшним утром, вся предыдущая неделя вдруг стала казаться не такой уж удручающей… Проснувшись, помимо ежесекундно преследующего меня уныния, я в полной мере познала вкус паники, страха, отчаянья и ещё массы не самых радужных эмоций.
Первый осенний день начался задолго до звона будильника, который мне одолжила бабушка, несмотря на попытки объяснить, что я могу запрограммировать нужное время в мобильном. Было ещё темно. Солнце только-только пробудилось, в отличие от остального мира, а потому за окном царила пугающая тишина. Лишь спустя полчаса небеса поддались рассвету, приобретая лавандово-розовый оттенок и туман, стелившийся по земле плотной дымкой, напоминал клубничную сахарную вату, что продают в парках аттракционов.
Сегодня мне предстояло отправиться в школу. Я жутко нервничала, снова и снова перебирая в голове всевозможные причины, способные поставить процесс на паузу. Сказать матери, что неважно себя чувствую и упросить оставить меня дома ещё на пару дней? Просто прогулять? Но какой смысл? Рано или поздно мне придётся встретиться с новоиспечёнными одноклассниками и погрузиться, что называется, в социум. Всем известно – дети бывают весьма жестоки, но подростки… вот уж кому действительно неведома жалость. В старших классах всё решает популярность и деньги родителей. А если у тебя нет ни того, ни другого, ты вынужден стоять в стороне и наблюдать за тем как жизнь проходит мимо. Не сказать, что прежде я принадлежала к числу особо значимых выпускников, но, во всяком случае, в Фениксе у меня были друзья, на которых всегда можно было положиться. Здесь же, лишённая связи с внешним миром, тем миром, что выходил за рамки Блэкфорта (ведь мама настояла, чтобы я удалила все свои страницы из соц.сетей, сменила мой номер телефона и выдала вместо смартфона кнопочного динозавра), я оказалась одна, совершенно одна, в социальном и информационном вакууме.
Бабушкин «монстробудильник» сработал ровно в шесть, чем, честно признаться, чуть не отправил меня на тот свет. Таким оглушительным звоном он должен не просто будить своего владельца, а оповещать всех соседей в округе о начале бедствий. Я была обескуражена ещё и тем, что никак не могла разобраться каким образом заставить эту штуковину замолчать. Но после нескольких попыток, тыкая на всё подряд, мне таки удалось победить. Рухнув на постель, я спряталась под одеялом и закрыла глаза. Сон, принялся самым коварным образом соблазнять меня дремотой, уговаривая провести очередной день в ленивом забытье, но стук в дверь, а за ним ещё один, вернули сознание в суровую реальность.
– Доброе утро! Кейт, вставай, а то опоздаешь в первый же день, – радостно прощебетала мама.
Это были первые слова Сандры, обращённые ко мне, с того самого момента как мы приехали. Её хорошее настроение несколько смутило, но мысли о том, что сегодня меня ожидает ад на земле, тут же заняли лидирующую строчку хит-парада размышлений.
Не дождавшись ответа, мама вновь постучала. Её настойчивость выводила из себя, но я решила, что начинать утро с пререканий не самая блестящая идея, поэтому спокойно ответила:
– Я уже встала, – хотя из-под одеяла так и не выбралась.
– Завтрак на столе, одевайся и спускайся!
За дверью послышались удаляющиеся шаги. Ощущение безвыходности вновь обрушилось мне на голову.
«Чёртово утро, чёртов день, чёртов город» – единственные мысли, что крутились в голове. А еще вопрос о том, каким образом я попаду в школу, ведь она находилась в нескольких километрах от дома Мэри.
Пока я лежала и сокрушалась о своей стремительно несущейся под откос жизни, время не стояло на месте. Красноречивый стук по трубе вынудил отбросить одеяло и спустить босые ноги на холодный, дощатый пол. Слегка потянувшись, д попытках вернуть телу координацию, я встала с постели и направилась в ванную. Весьма скромных размеров уборная, но зато очень светлая, а главное своя. Кремовый кафель, большое двустворчатое окно, ванная расположенная прямо напротив входной двери во всю ширину помещения – не большая, но позволяющая разместиться комфортно. Одна раковина, справа от входа. Над ней шкафчик с зеркальными дверцами и уже упомянутое ранее окно слева. Кстати, оно вызвало у меня весьма смешанные чувства – с одной стороны умиротворение, от возможности принимая ванну наслаждаться видом высоченных сосен позади дома, и досады, возникающей от почти брезгливых мыслей о незащищенности личного пространства. Но эти опасения с лёгкостью сглаживало наличие занавесок – светлых, льняных, подвязанных тонким, жёлтым канатом. На углу самой ванной стояла большая глиняная ваза со свежим букетом полевых цветов. Их постоянно приносила бабушка, иногда я даже не замечала когда, видимо пребывая в состоянии сна. Подле раковины разместился туалетный столик, круглый, металлический, на изящных, фигурных ножках. По его периметру натянута толстая капроновая нить, удерживающая шторки из белой ткани, мило присборенные в духе Мэри Войт. Бабушка вообще создавала впечатление крайне романтичной особы. От неё всегда пахло розовым маслом, а в сумочке лежала потрёпанная книга "Унесённые ветром". Она говорила медленно, выразительно. В её лексиконе присутствовали устаревшие слова, а иногда предложения строились в стиле диалогов Джейн Остин. Но всё это наделяло миссис Войт собственным, своеобразным шармом и, лично мне, весьма импонировало.