Наконец добрались и до галантереи. Пока Ленуська рассматривала сумочки, я пошел в отдел тканей, и тут же наткнулся на греческую джинсу. Отличный деним, малость дороговат, но... Почему бы и нет? Купил. Много. Уже целенаправленно бросился к фурнитуре, отыскал там кнопки в виде звёздочек, которые вполне можно было бы использовать как имитацию заклёпок, молнию, синтетические сапожные нитки и аляповатые алюминиевые пряжки "под бронзу". Все покупки продавщица ловко упаковала в серую оберточную бумагу и перевязала сверху бумажной бечёвкой. С пакетом в руках я отправился искать Ленуську, и нашел её почти там же, где и оставил. Слава богу, денег хватило и на кошелёк... Кстати, я очередной раз поразился прихотливым изгибам женской логики: Ленуська начала рыться среди сумочек, а в результате купила кошелёк. Впрочем, это тоже были скорее Бобровские эмоции.
- А ты что купил?
- Тут некоторые страдали, что у них нет сарафана. Было такое?
- Не говори ерунду. Я не какая-то там тряпичница, и вещизмом не страдаю.
- Ерунду не буду, просто скажи, где найти оверлок.
- У тёти Стюры есть. А зачем?
- Сейчас я тебе сошью сарафан, как у твоей знакомой, ты не против?
- Джинсовый сарафан? Врёшь!
- Я и с майонезом наврал?
- Ну и что ты тут выстроился? - рявкнула на меня не страдающая вещизмом Ленуська, забрала у меня пакет с покупками и почти бегом бросилась домой. А я, посмеиваясь, шагал следом.
Уже дома, раскраивая ткань, я решил обойтись без оверлока. Швы можно обметать и на швейной машинке. Возни, конечно, больше, но зато не нужно тащиться куда-то. Тем более, что рядом суетится, подпрыгивает и жаждет примерки мелкий ураган. Управился с шитьём меньше, чем за два часа, ещё час прилаживал к сарафану пряжки и заклёпки.
- Юрочка! А давай и маме сошьём? - умоляюще заныла Ленуська, вертясь перед зеркалом.
- А давай! Тащи какое-нибудь мамино платье, снимем размеры с него.
Еще через час (сказалась сноровка), был готов и следующий сарафан. Я закреплял последние заклёпки, когда с работы пришла мать.
- И где мои дети? - послышался её голос из прихожей.
Ленуська ужом выскользнула из своего сарафана и бросилась из комнаты:
- Мамуля, не входи, там тебе готовится сюрприз!
- Почему ты почти голая? - подозрительно спросила мать.
- Сейчас всё узнаешь, только пока не входи.
- Уже можно! - подал я голос.
Мать вошла, и её взгляд сразу остановился на разложенных, на столе сарафанах.
- Юра! - потрясенно сказала она - Это ты сам?
- Конечно сам! А я только рядом стояла и нитки подавала. - похвасталась Ленуська - Только, мамуля, мы все жёлтые шёлковые нитки использовали.
- Да и шут с ними, с теми нитками. - рассеяно сказала мать, прикладывая свой сарафан к груди. - И вообще, Юра, брысь отсюда, я обновку примерять буду.
- Мама, вещи ещё надо отгладить после шитья - напомнил я выходя.
- И, правда. Ты иди Юрочка, а у нас с Ленуськой тут дела.
Вернувшегося с работы отца дамы встретили во всём блеске джинсового великолепия. Тот выразил положенное восхищение, а после ужина позвал меня с собой в мастерскую. Там он покопался в ящиках с разными железяками, и откуда-то снизу извлёк штампованную пластинку.
- Держи. Думаю, это надо Ленке на карман присобачить.
Я посмотрел: на пластинке был отштампованы крылья, а по верху шла надпись Harley Davidson.
- Откуда это?
- Да я, давно уже, шильду с разбитого американского мотоцикла свинтил на память, а гляди-ка, пригодилось.
Вечером, переделав дела, мать в новом сарафане вышла за ворота на скамейку. Тут же к ней потянулись соседки:
- Здравствуй Тая, мы к тебе.
- Присаживайтесь, бабоньки.
Похвасталась рукодельными детьми, поговорили о том, о сём, перемыли косточки отсутствующим подружкам. Помолчали.
- Ой. Таюшка, а давай споём? Уж очень давно мы не спивалы. - вздохнула Кривенчиха. - Давай, Таюшка, запевай.
- Цветет терен, цветет терен, листья опадают . - завела мать.
- Кто с любовью не знается, тот горя не знает. - подхватили бабы.
Спели, вздохнули, помолчали.
- От какие хорошие наши викраиньские песни! - вздохнула Кривенчиха.
- Ну тогда давай и русскую песню споём - усмехнулась мать и завела:
Всё васильки, васильки
Сколько вас выросло в поле
Бабы подхватили дружным и слаженным многоголосьем:
Помню у самой реки
Я собирал их для Оли
Мужикам было невместно петь с бабами, а послушать приятно, потому они разместились на скамейке у дома через дорогу, и смолили там свои папиросы.
- От, какие хорошие наши русские песни - опять вздохнула Кривенчиха - Тая, а что это у тебя сегодня полдня музыка играла, да так складно?
- Это Юра и Лена с друзьями решили самодеятельность создать.
- И что, получается?
- Хотите послушать?
Бабы одобрительно зашумели, а мать подошла к веранде и постучала в стекло:
- Юра!
- Вот он я!
- Юра, не хочешь спеть перед народом?
- С удовольствием. Только сейчас Ленуську позову.
Когда я с Ленуськой вышли, народу прибавилось. Бабы, кто уместился, сидели на скамейке, а остальные кто уселся на шпалы, кто просто стояли.
- Уважаемые друзья, дорогие соседи! - обратился я к зрителям - Сегодня мы с сестрой впервые выступаем перед публикой. Вашему вниманию мы предлагаем песни, которые вы ещё не слышали, и очень надеемся на ваше одобрение.
Ленуська аккомпанировала на баяне, а я пел:
Вот и прошли года, но мы не старые,
Недолюбившие, сидим усталые.
Весна счастливая, а сколько красок в ней,
Под старой ивою течёт, течёт ручей.
Со второго куплета бабы начали подпевать припев, а Кривенчиха со своей закадычной подружкой Андреихой пустились в пляс:
Течёт ручей, бежит ручей,
И я ничья, и ты ничей.
Течёт ручей, бежит ручей,
И я ничья, и ты ничей.
Песню пришлось повторять ещё два раза. Потом спели "Родимую школу", вызвав у слушателей слёзы умиления. Последней прозвучала "Галина":
Ходил по свету, колесил, я много лет
Но счастья так и не нашел
Ни друга нет, жены, вот тоже, в общем, нет
И на душе нехорошо
Видал я много разных стран и городов
Ногами шар земной крутил что было сил
Да только в сердце свою первую любовь
Всегда носил, всегда носил
Растет, растет
Возле дома калина
Растет, цветет
Да у всех на виду
Живет, живет
В этом доме Галина
А я никак все туда не дойду
Живет, живет
В этом доме Галина
А я никак все туда не дойду...
Прозвучал последний аккорд, песня закончилась, и... повисло молчание.
- Что-то не так? - осторожно спросил я.
- Юра, это Гриша Пешков песню сочинил? - спросила Кривенчиха.
- Нет, а что?
- Дак это, песня-то про него, и Галю Соколову. Ну, сейчас она Галина Антоновна, учительницей в залининской школе работает, а Гриша всё на пароходе по морю плавал, теперь на Севере обретается, а нынче вот в отпуск приехал. Как тот гадёныш, чтоб у него язык отсох, Гале наврал, что Гриша в армии себе нашел зазнобу, так она ему отворот-поворот дала. Галя гордая и Гриша гордый, лет пятнадцать прошло, без малого, а они так до сих пор они и не помирились.
- Только, Юра, ты в песне приврал немного: не растёт у Галины Антоновны калина, и не росла никогда. Сирень у неё. - попрекнула Юрия незнакомая баба.
- Ну что ты, Пална, придираешься! - заступилась Кривенчиха - Ежели сирень, то нескладно будет. А калина-Галина складно.
- И то верно - согласилась Пална - ты молодец, Юра. А калину я Галине Антоновне завтра же отнесу, сама и посажу чтобы всё взаправду было. Только боюсь, а примется ли калина-то? Всё-таки не весна сейчас и не осень.
- От, то правильно, Пална. Я тебе тоже подмогну. Мы калину с большим комом земли выкопаем, да потом поливать будем щедро, вот она и примется как надо. А ты, Юра, спой нам ещё раз эту песню, уж больно душевно у тебя выходит. И Леночка играет, как ангел спивает.
ПГТ Троебратский, 8 утра.
Утро началось традиционно: кто-то тащил меня с дивана за ногу. Лягаться я не стал, глаз открывать тоже. Просыпаться тоже не хотелось.