И взор его в ночи точно горел. А худые руки, сжимавшие узду, были удивительно тверды и сильны. Даже незнакомый конь ни разу не взбрыкнул.
Несколько часов он, молодой мужчина, вместе с собаками, мчался по лесу, выискивая беглецов. Несколько часов безудержной погони, в которой инстинктам целиком и полностью отдавались как охотник с гончими, так и жертвы.
Люди из окрёстных деревень долго потом рассказывали, как слышали собачий лай. Как после, спустя время, услышали крики людей, которых всё-таки настигли собаки. И, те немногие, что глубокой ночью не спали, а выглядывали в окна или таились в потёмках, рядом с замком, увидели, что прежде казавшийся сумасшедшим аристократ может быть и жестоким.
Связанные крепкими верёвками, вслед за лошадью плелись двое людей. Вокруг них скакали и лаяли гончие - но ни одна не решалась больше укусить пойманных. Молодой мужчина кнутом, не жалея, объяснил собакам, кто есть хозяин и кого следует слушаться. Беглецы же, в окровавленных и изодранных одеждах, покорно плелись, уже примирившись с грозящей судьбой.
Древние устои были предельно просты и ясны. Молодой аристократ знал по книгам, как принято поступать с беглыми слугами. И он не мог себе даже вообразить, что можно поступить иначе.
Он не стал тратить времени больше, чем следовало. Быстрые приготовления были окончены. А двое влюблённых беглых слуг, словно не замечая ничего, в том числе и боли, прощались друг с другом и обещали встретиться в лучшем мире, обещали быть там вместе, несмотря ни на что.
Молодой аристократ всё это время был рядом. Его сердце не тронула жалость. Он руководил повешением. И, услышав хруст ломаемых шейных костей, ещё долго стоял в нескольких шагах от неудавшихся беглецов. Даже когда те перестали подавать последние признаки жизни, - судороги совсем прекратились, - он всё ещё стоял и смотрел на них, словно на какую-то диковинку. Совершенно спокойный и почти равнодушный.
Ветер раскачивал тела. Верёвки протяжно скрипели. А молодой мужчина смотрел на убитых и замученных им влюблённых и думал, похож ли он на своих предков? Похож ли он на великого полководца, скорого и жестокого на расправу?
***
Не успели ещё слухи о случившемся в ночи и о судьбе влюблённых беглецов расползтись по округе, как где-то средь переходов замка молодой мужчина впервые заметил неотступную свою, вторую тень. Крысоподобный слуга впервые заговорил с номинальным господином:
- Су-су-сударь, - заикаясь, заговорил он. - А-а-а...
- Что? - удивился молодой мужчина, оглянувшись и увидев горбатого, сомнительной наружности, мужичонку. - Что тебе надо, падаль?
Слуга, зная о своей наружности, привычный к подобного рода нападкам, - да и к более суровым, тоже привычный, - только склонил голову ниже, и заговорил в подобострастном тоне:
- О мудрый и благочестивый господин! Не гневайтесь на слугу своего... - и это он умел, - возвысить нужного человека, а себя принизить, на его-то, величественном фоне! Это не раз крысоподобного выручало. Вот и теперь, молодой мужчина, его господин, успокоился - убрал руку с кинжала, рукоять которого сверкала инкрустированными красными камнями из-за пояса.
- Не юли, - властно потребовал молодой человек, но уже беззлобно. - Зачем побеспокоил меня?
Крысолюд приподнял голову, вытягивая шею. Он потирал руки с длинными и уродливыми ногтями. Глаза, в свете единичных факелов, блестели, как у грызуна.
- Скажите, о добрейший и мудрейший! - вновь уткнувшись взглядом в каменный пол, заговорил крысолюд. - Как вы поступили с той несносной беглянкой?
- Повесил! - зычно, чуть ли не выкрикнул аристократ. - Так, как и должно поступать с подобным беглым отребьем!
Молодой мужчина, едва закончив и не ожидая больше вопросов, продолжил свой путь в "Галерею славы". Ему не терпелось взглянуть на портреты отца и деда.
- Но господин! - взмолился крысолюд, упав на колени.
Когда аристократ обернулся и увидел распластавшееся на полу тело, то ощутил невыразимое отвращение. И не понимал, что происходит.
- Разве вы позволили умереть этой беглой дряни... чистой... не тронутой девушкой?
- Что ты сказал? - обманчиво спокойно, сказал аристократ.
- Вы разве не знаете, господин? Перед казнью, всякую чернь и тварь нужно... простите... приземлять! Зачем по-вашему есть специальная должность при палачах? Зачем, по-вашему, святейшие и добрейшие последователи ЕГО, лишают недостойных... мерзких и отвратных порождений, чести, прежде чем убить?
- К чему ты клонишь?
- Господин, господин! Нельзя, чтобы её тело остыло, будучи не тронутым! Понимаете? Иначе ТАМ - он выразительно глянул в каменный потолок, - она может получить прощение... пока не остыло тело... - договорить крысолюд не успел.
Худощавый, обычно меланхоличный человек, проявил удивительную прыть. Схватив за глотку слугу, в два шага протащил его к стене и с неправдоподобной силой припечатал об неё спиной. Холодный воздух задувал в оконный, давно пустой проём.
Молодой господин ощутил неприятный такой запах. Очень выразительный запах страха крысолюда. А тот, с трудом хватая воздух, без остановки хрипел:
- Господин, господин! Пощадите, господин!
Молодой мужчина молчал. Он размышлял. Крепко размышлял. С одной стороны крысолюд был прав, но с другой... это напоминало бесчестье... отдать такой приказ? Да у него ведь на то нет прав... прав перед богом или законом!
Взгляд молодого мужчины не мог на долго задержаться на уродливом, явно коварном лице. Глаза сами собой посмотрели в то место, где когда-то прежде было окно, а теперь просто пустой проём. Посмотрел вдаль, на раскинувшиеся вокруг деревушки поля. Посмотрел на такой далёкий теперь лес, в котором не так давно он выловил беглецов. А после молодой мужчина посмотрел вниз, - на пересохший ров и каменное, разваливающееся укрепление.
Падать было высоко. Молодой аристократ это понимал. Это понимал и крысоподобный. Проследив взгляд господина, лукавый слуга с ещё большим жаром стал повторять:
- Нет, нет! Пощадите, милостивый господин, пощадите! Не губите жизнь верного слуги, пощадите!
Молодому аристократу было противно марать свои руки смертью подобного смерда. Ещё больше ему не хотелось этого делать от звука капели и очень характерного запаха страха. Да и... за что его убивать?
Как и прежде, без особых усилий, молодой мужчина отшвырнул лёгкого крысолюда. Не слушая благодарственные, хриплые слова, он продолжал свой путь, размышляя:
"Достоин ли я своих предков?"
***
С той памятной августовской ночи слуги перестали смотреть на молодого господина с прежней жалостью. Всем стало ясно, что он жесток. Но насколько молодой мужчина был жесток, стало очевидным только несколько позже.
Это случилось в середине зимы. Перед самым новогодним праздником, к замку приехал гость. Это был мужчина вполовину старше аристократа и владельца замка. Но в отличие от последнего, гость во всём пытался подражать аристократам, - в каждом его движение прослеживалась неопытность и напускное спокойствие.
Был ранний вечер. В плохо протопленном замке уже всё было готово к скромному застолью. Во главе стола сидел молодой господин на величественном, каменном троне покрытым шкурами давно убитых зверей. Рядом с ним сидела его прелестная, добрая матушка. А напротив молодого господина сидел гость. И всем своим видом давал понять, что не такого скромного, праздничного ужина, он ожидал.
- Так с чем вы пожаловали? - спросил хозяин замка.
- По поручению, - гость назвал имя своего хозяина, полностью пренебрегая этикетом и вежливостью. - Он желает узнать, как скоро вы соблаговолите закрыть свой долг?
- Долг? - опешил аристократ. Он попытался вспомнить имя, которое ему ничего не говорило. Пытался вспомнить, когда и где умудрился остаться чьим-либо должником.
Сидевшая рядом матушка, спокойно объяснила сыну, что ей в своё время, пока сын ещё обучался, пришлось взять ссуду под залог замка и пары оставшихся у них, ближайших и захудалых деревень.
"Так он посмел назвать долгом ссуду?" - изумился молодой мужчина. - "Он смеет обвинять меня в том, что я задолжал что-то его господину... смеет насмехаться надо мной, моей матерью, над самой историей замка, своим наглым поведением!"
Мужчина встал из-за стола. Взяв кувшин с вином, которое ему по случаю праздника прислал один из ближайших друзей времён учёбы, - отпрыск уважаемой семьи. Вино из старых запасов семьи того друга, - оно было выше всяких похвал.
Аристократ ни единым движением, ни единым взглядом не выдал того внутреннего напряжения, которое бушевало из-за неуважения гостя. Он был внешне совершенно спокоен и даже несколько равнодушен.
- О, вы желаете мне услужить? - сказал гость, когда хозяин замка подошёл к нему. Одним движением гость выплеснул кислое вино, - выплеснул на пол, - и протянул руку, подставляя серебряный кубок. - Что же... в таком случае, я передам своему господину, что вы, по крайней мере, уважаете...
На этом слове у аристократа больше не осталось ни сил, ни желания терпеть неуважение гостя.