Павел возвращается, видит Ледатра, тот радостно лупит прикладом автомата по стене. Звук получается гулкий, как в бочку, цемент осыпается крупными кусками. Видно железо, выкрашенное в синий цвет.
- Это дверь, - сообщил Ледатр прерывающимся от волнения голосом, - за ней ход.
- И куда он выведет нас?
- Фиг его знает, - откровенно ответил Ледатр, вытирая потный лоб тыльной стороной ладони. - Но здесь оставаться нельзя.
Будто подтверждая его слова, на площадке, где недавно шло сражение, раздался грохот, стрельба и странный многоголосый вой, отдаленно похожий на крики индейцев в прерии.
- Ну вот, опять война. А я было решил, что все погибли. Тьфу ты!
- А что за взрыв был, Ледатр Давыдович? - подозрительно спросил Павел.
- Да так, небольшая бомбочка. Ну, ерунда, ей-богу, каких-то сто килограмм в тротиловом эквиваленте, - нарочито небрежным тоном ответил Ледатр, не прекращая стучать. - На всякий случай захватил с собой. Когда Машку прищучим, не оставлять же хозяйство без присмотра? Хотел взорвать эту чертову гору.
- Сотней килограмм? Вы меня за дурака держите?
- Боже упаси! Как вы могли такое подумать, Павел Андреевич? Взорвать я хотел только центральный вход, а нутро горы еще пригодится.
- Для чего?
- А вот это совсем другая история, Павел Андреевич, - ответил Ледатр. Он перестал сбивать штукатурку, повернулся к Павлу. - Наш договор действителен только до кончины Машки Циферблат. Далее: вы забираете все бумажки и ... э-э ... уезжаете. Мои дела вас не касаются. Так?
Павел глянул в похолодевшие глаза Ледатра. Широко улыбнувшись, весело произнес:
- Разумеется! Наш договор остается в силе на прежних условиях.
Шум в тоннеле усилился. Ледатр с беспокойством посмотрел вдаль, отвернулся. Его взгляд скользит по гладкой стене. Кусок железа, который он принял за дверь, оказался металлической обшивкой стены, за которой тонкий слой воздуха и снова камень. Если и была в этом месте дверь, то ее давно замуровали.
- Ну что, товарищ, нашли что-нибудь? - картаво спросил Павел, дурачась под вождя революции.
- Идите к черту, Климочкин. Вы что, не слышите? Шум стихает! Это значит, что серобурая или какая там еще сопля гигантских размеров разобралась с туземцами и теперь может обратить внимание на нас. Лучше помогите отыскать дверь!
Павел окинул взглядом тоннель. На стенах глубокие царапины, сколы, в некоторых местах отвалились куски бетона размером с обеденный стол. Никаких признаков выхода в соседний ствол. Торопливо идет обратно, к тому провалу, из которого первый раз появилась биомасса. Осторожно приближается. Из огромной ямы пахнет холодом, сыростью. Чувствуется сероводород. Вонь усиливается, становится такой, что приходится отступить на несколько шагов.
- Надеюсь, крэйги не умеют лазить по отвесным стенам, - бормочет Павел, подбираясь вдоль стены ближе к краю. Из ямы не доносится ни звука. Приободренный, становится на самый край, заглядывает. Яма затянута блеклой дымкой, словно на стенах сидят многочисленные курильщики табака. Кое-где выступает вода, тонкие ручейки срываются вниз вереницей капель. Земля блестит сколами гранита, согнутая арматура торчит, словно усы гигантских насекомых, спрятавшихся в стене в ожидании добычи. Дно даже не угадывается. Невозможно представить, с какой глубины поднялось то, что Ледатр так непочтительно обозвал гигантской соплей. Краем глаза замечает сбоку светлое пятно. Отсюда не видно, пришлось перебраться на другую сторону. Посмотрел еще, радостно стукнуло сердце. Пятно оказалось небольшим отверстием, через которое пробивается слабый оранжевый свет. Скорее всего, там и есть параллельный тоннель или ствол, как угодно. Отверстие невелико, в него с трудом протиснется взрослый человек, но его можно расширить. Только вот торчащие отовсюду прутья арматуры не внушают доверия. Концы нехорошо блестят свежими сколами. Биомасса рвала дюймовую арматуру, будто гнилые нитки, не замечая. Теперь перекрученные прутья выглядят как застывшие щупальца спрута с когтями. За спиной звучат шаги. Павел оборачивается. Приближается Ледатр, лицо злое, губы беззвучно шевелятся - матерится про себя - автомат небрежно висит на плече. Брезгливо заглядывает в яму, ехидно интересуется:
- Решили свести счеты с жизнью таким способом, Павел Андреевич? Любите вы приключения, однако...
Вместо ответа Павел молча тычет пальцем в светлое пятно.
- Ну и что? Это может быть технический ствол, он вас уведет Бог знает куда или вовсе тупик. Я уж не говорю о том, что в него надо попасть, - пожал плечами Ледатр.
- А что предлагаете вы? Биться головой о стену? Возвратиться? Для меня не подходит ни то, ни другое.
Ледатр задумчиво разглядывает провал, осматривается вокруг. Из ямы поднимается целое облако вонючего газа, из стены с грохотом вываливается здоровенный кусок породы, бесшумно исчезает в мутной тьме. Из образовавшейся дыры хлынул поток жидкой грязи. Все стихло. Звука удара камня о дно так и не последовало. Ледатр многозначительно пошевелил бровями, Павел пренебрежительно отмахнулся.
- Как там дела, не смотрели? - кивнул он в тоннель.
- Да ... - скривился Ледатр, - очередное племя дикарей безуспешно атакует сбесившуюся жижу или как ее ... биомассу! Похоже, Машка никак не ожидала, что столкнется с таким врагом. Пытается решить проблему обычным путем, но ничего не получается. Моров нет, наверно закончились. Глумы разбежались. Остались только аборигены, но и они жить хотят.
- Значит, времени осталось мало, - подытожил Павел. - Ну, решайте, Ледатр Давыдович. У нас редкий шанс взять Машку Циферблат, пока ее охрана занята биомассой.
- Ну, это все равно не так просто, как кажется. К тому же я остался без людей
- Черт с вами, оставайтесь! - махнул рукой Павел.
Нестерпимо воняет тухлятиной. Сероводород заполнил ствол, вытеснив воздух почти полностью. Павел обмотал лицо грязной тряпкой, опустил прозрачное забрало из бронестекла. Получилось жарко, душно, щиток сразу запотел, но хотя бы не воняет так сильно. Автомат, к великому сожалению, пришлось оставить. Прутьев много, они такие цепкие, что нет никакой возможности спускаться с длинноствольным оружием за спиной. Острые штыри то и дело цепляются за складки одежды, крепкая полимерная ткань трещит, прутья прогибаются под тяжестью тела, опасно скрипят. Павел старается двигаться там, где более-менее просторно, но таких мест почти нет. Приходится крепко хвататься почти за самые концы прутьев и спускаться на одних руках. Ржавчина осыпается коричнево трухой, пальцы скользят по сырому железу, мышцы наливаются свинцом. Останавливаться нельзя, гнилая арматура гнется и если не отпустить вовремя, сломается. Ледатр наблюдает сверху, затаив дыхание. До отверстия не больше пяти метров, но даже просто спуститься по лестнице на такой высоте непросто, а уж по торчащим из стены прутьям вовсе немыслимо! Этот чокнутый опускается все ниже, его с трудом можно разглядеть в мутной пелене. Ледатр нервно оглядывается. Там, в тоннеле наступила нехорошая тишина. Аборигены не то разбежались, не то все съедены этой жижей. Все подземные твари обладают отличным осязанием, то есть воспринимают малейшее содрогание породы и прекрасно слышат. Остальные чувства под землей не важны. Теперь, когда вокруг никого нет, и проклятая жижа, и глумы услышат его шаги. Скорее всего, он не успеет добежать до выхода из подземелья, если захочет удрать.
- Ну, мать твою революцию за ноги! - с бессильной злостью бормочет он. Сначала садится на край, потом опускает ноги. Нащупывает твердый обломок стального прута, опирается на него. Переставляет одну ногу ниже, вторую. Запах тухлых яиц наполняет легкие, першит в горле, тошнота подступает, кажется, к самым ушам. Несколько раз глубоко вдыхает влажную вонь, становится легче. Спуск продолжается и вот уже край провала оказывается на уровне глаз, медленно уходит вверх, проплывает полоса бетона, потом песок, глина, а дальше начинается дикая мешанина из кирпича, цемента и железа.
Повязка на лице напиталась потом, трудно дышать, в глазах мутная пелена. Несколько раз по собачьи трясет головой, раскаленный пот куда-то отступает, но скоро опять возвращается и снова глаза жжет огнем. Кожаные перчатки разбухли от влаги. Каждый раз, когда ладони смыкаются на стальном стержне, слышится чавканье, ржавая водичка выдавливается наружу, холодными ручейками бежит за рукава. Но самое нехорошее - перчатки скользят. Прутья и так покрыты какой-то слизью пополам с водой, так теперь еще и перчатки добавили заботы. Приходится сдавливать арматурины так, будто с корнем вырвать собрался. аНесколько раз срывался. Проклятое железо прогнило насквозь, один прут неожиданно согнулся дугой, потом вывернулся из стены. Едва успел схватить другой, как под ногами появилась пустота - и там прутья согнулись. Сознание захлестнула черная волна паники. Пальцы судорожно сжимают ломающуюся арматуру, железо с омерзительным скрипом ломается, обломки сыпятся, словно сухие сучья в ветреную погоду. Тяжелое тело неудержимо съезжает вниз. Нога упирается в спасительную твердость, рукав цепляется складкой за острый крюк, ткань трещит, тонкий, как игла, конец рвет одежду, острие режет кожу. Павел чувствует, как железо упирается в кость и останавливается. Боль наполняет все тело, волной захлестывает сознание, паника исчезает. Он замирает в нелепой позе распятого на иголках насекомого - одна нога прямо, другая в сторону, руки согнуты, как лучи фашистской свастики. Убедившись, что зацепился крепко, осторожно опускает голову. В мутном, от собственного пота, стекле с трудом видит, что под левой ногой железная балка, широкая, мощная и непоколебимо ровная. Слона выдержит. Правая свободно висит в воздухе, носок ботинка упирается в каменный выступ. Опустить можно, но пока не стоит, потому что любое движение причиняет невыносимую боль в руке - острый кончик прута скользит по кости и даже вроде как стружку снимает, гад!
Надо как-то слезать с распятия. Пальцы левой руки нащупывают загнутый вовнутрь лист железа, сжимают края. Осторожно, медленно - потому что больно! - подтягивается влево и вверх. Чувствует, как тянется кожа, мясо рвется с треском, но боль не увеличивается, уже некуда. По садистски медленно железо выползает из предплечья, еще, еще... Наконец, острая боль отпускает, остается тупая ломота, из открытой раны течет кровь, смывая грязь, ржавчину и все то, что может принести заразу в организм. Теперь надо торопиться - вместе с кровью уходит жизнь.
До спасительной дыры метра полтора. Прижав правую руку, чтобы хоть как-то остановить кровотечение, просто прыгает вниз. Пальцы левой намертво сжимаются на обрезке пластиковой трубы. Она прогибается, скрипит, земля сыпется из основания, но держит. Носком правой ноги цепляется за края отверстия, перехватывает рукой за выступ в стене. Теперь надо опуститься, одновременно просовывая ноги в дыру. Вроде просто, но проклятые прутья хватаются за одежду, как рыболовные крючки. Изворачиваясь, как угорь на сковородке, Павел кое как сползает вниз, но недостаточно. Прямо перед глазами торчит тонкий железный прут. Он явно не выдержит веса человека, но выглядит свежо, под тонким слоем ржавчины темно-синее железо. Павел отпускает надежный каменный выступ, ладонь обнимает тонкий рифленый прутик. Он сразу гнется, мимо плывет черная стена, капли воды и слизи набухают на камнях, ноги опускаются в дыру. Стальной стержень гнется до предела, движение останавливается. А теперь надо без помощи рук влезть в узкую дырку ногами вперед. Мышцы наливаются камнем по всему телу, спина и грудь надуваются мощью, так что комбинезон становится маловат подмышками и в плечах. Удерживая вес тела только ногами, Павел перемещается вбок, восстанавливает равновесие. Медленно ложится на пустоту, спина выпрямляется, лицо смотрит вверх. Неровные стены гигантского колодца уходят в высоту, частокол железных прутьев торчит, как иглы на спине дикобраза. Кажется, что попал в глотку неведомому чудовищу, пасть вот-вот захлопнется и настанет тьма, потом судорожное движение шейных мышц, пищевод содрогнется, темный ком протолкнет тебя дальше вниз, в желудок ...
Павел настолько остро представил себе весь этот процесс - от глотания до переваривания и дальше, что едва не вскрикнул от омерзения. Вдобавок из мутной пелены прилетела крупная капля, ляпнулась на прозрачный щиток, словно свежий голубиный помет. Павел инстинктивно дернулся и от неосторожного движения едва не свалился вниз. Ворочаясь, как личинка майского жука, начал подтягивать задницу к отверстию. Получалось хреново, пришлось помочь левой рукой. Когда поясница уперлась в острые камни, почувствовал облегчение - теперь уже никак не вывалится, зад перевесит. Павел дернулся спиной, сделал странное волнообразное движение туловищем и почувствовал, как его неудержимо тащит вперед. Острые каменные зубья пролома ободрали спину даже через полимерную ткань комбинезона, что-то затрещало, перед глазами мелькнул верхний край дыры и Павел полетел вниз. В последнюю секунду он запоздало подумал: "А ведь я даже не заглянул в пролом. Может, тут тоже колодец, только освещенный? Эх, и шмякнусь, мать твою!" Ее успел додумать последнее слово, как действительно шмякнулся задом о бетонный пол. Острая боль пронзила тело вдоль позвоночника, остановилась где-то у затылка. Секунду Павел сидел, зажмурившись и не дыша, словно Винни-Пух после падения с дерева. Коротко застонав сквозь зубы, перевалился на бок. По солдатской привычке не оставаться там, где только что упал, отполз в сторонку и затих, пережидая боль в спине. Сверху раздался шум, посыпался мусор, мелкие камни и песок. Павел с трудом открыл глаза, медленно поднял голову.