– Не ставь под угрозу операцию, – сказал Чахан.
– А ты прекрати меня опекать, – ответила она.
Чахан вздохнул и повернулся к Юнегену.
– Присмотришь за ней? Я дам тебе лауданум.
– Я думал, что должен вернуться на корабль, – отозвался Юнеген.
– Планы изменились.
– Ладно, – передернул плечами Юнеген. – Если так надо.
– Да бросьте, – сказала Рин. – Мне не нужна нянька.
– Будешь ждать позади толпы, – приказал Чахан, не обращая внимания на ее слова. – И не отходи от Юнегена. Вы оба вступите в дело только как подкрепление, если не будет другого выхода.
– Чахан… – нахмурилась она.
– Если не будет другого выхода, – повторил тот. – Ты уже погубила достаточно невинных.
И вот время пришло. Цыке по одному прошмыгнули из склада, чтобы влиться в толпу.
Рин и Юнеген легко просочились в толпу горожан. Главные улицы были забиты людьми, озабоченными собственными бедами, и со всех сторон на Рин навалилось столько звуков, что она не знала, куда смотреть, и непроизвольно ощутила легкий прилив паники.
Напевы лютни во главе парада утонули в нестройных звуках гонгов и военных барабанов. За каждым углом торговцы предлагали свои товары, выкрикивая цены так поспешно, словно готовились к эвакуации. По улицам рассыпались праздничные красные конфетти, которые горстями разбрасывали дети и зеваки, все вокруг покрылось красными бумажными веснушками.
– Откуда у них на все это деньги? – пробормотала Рин. – Из-за Федерации город голодал.
– Помощь из Синегарда, – предположил Юнеген. – Деньги на праздник по поводу окончания войны. Чтобы народ был счастлив и не бунтовал.
Куда ни глянь, Рин повсюду видела разные яства. Огромные кубики дыни на палочках. Булочки с красной фасолью. На лотках продавали приправленные соевым соусом клецки и пирожные с семенами лотоса. Торговцы ловкими движениями подбрасывали яйца и с треском разбивали их в кипящее масло. При других обстоятельствах это вызвало бы у Рин аппетит, но сейчас резкие запахи только приводили к новому приступу тошноты.
Такое изобилие выглядело и невозможным, и несправедливым. Всего несколько дней назад они проплывали мимо людей, утопивших младенцев в речном иле, потому что это более быстрая и милосердная смерть, чем от голода.
Если все это прислали из Синегарда, значит, имперская бюрократия все эти дни придерживала запасы. Почему же их не раздавали во время войны?
Если жители Адлаги и задавались подобными вопросами, то никак этого не показывали. Все выглядели счастливыми. На лицах читалось облегчение хотя бы от того, что война наконец закончилась, империя победила и им ничто не грозит.
Рин это разъярило.
Ей всегда с трудом удавалось сдерживать гнев, она это знала. В Синеграде она постоянно действовала в гневе, и позже ей приходилось справляться с последствиями импульсивных выходок. Но сейчас ярость была постоянной, испепеляющая ярость, которую Рин не могла ни сдержать, ни контролировать.
Но и не хотела ее сдерживать. Гнев служил ей щитом. Гнев помогал забыть о содеянном. Потому что пока Рин пребывала в ярости, она считала, что действовала по веской причине. Рин боялась, что, если гнев отступит, она просто рассыплется.
Она пыталась отвлечься, высматривая в толпе Яна Юаньфу и его охрану, пыталась сосредоточиться на текущей задаче.
Бог никогда ей этого не позволит.
«Убей их, – подзуживал ее Феникс. – Не позволяй им быть счастливыми. Они не сопротивлялись».
Внезапно ей пригрезилась охваченная огнем рыночная площадь. Рин яростно замотала головой, пытаясь изгнать голос Феникса.
– Нет, прекрати…
«Пусть они сгорят».
Ладони вспыхнули жаром. Живот скрутило. Нет… не здесь, не сейчас. Рин зажмурилась.
«Преврати их в пепел».
Сердцебиение участилось, поле зрения сузилось до размера булавочной головки, а потом снова расширилось. Ее била дрожь. Толпа вдруг показалась полной врагов. На одно мгновение все оказались одеты в синюю форму солдат Федерации, а в руках каждый держал оружие, но через секунду снова превратились в мирных жителей. Рин судорожно и глубоко вздохнула, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха, и крепко зажмурилась, желая скинуть красный туман.
Но не помогло.
Смех, музыка и улыбающиеся лица вокруг лишь вызывали желание закричать.
Как они смеют жить, когда Алтан погиб? Казалось чудовищной несправедливостью, что эти люди продолжают жить и празднуют окончание войны, которую не выиграли, и никто их за это не накажет…
Ладони раскалились.
Юнеген схватил ее за плечо.
– Я думал, ты можешь держать эту дрянь под контролем.
Рин подпрыгнула и резко развернулась.
– Могу! – прошипела она.
Слишком громко. Люди вокруг нее попятились.
Юнеген потянул ее подальше от густой массы людей, в безопасные тени руин Адлаги.
– Ты привлекаешь к себе внимание.
– Я в норме, Юнеген, отпусти…
Он не подчинился.
– Тебе нужно успокоиться.
– Я знаю…
– Нет. Прямо сейчас успокоиться. – Он мотнул головой через плечо. – Она здесь.
Рин обернулась.
И увидела императрицу, сидящую в паланкине из красного шелка, словно невеста.
Глава 2
Когда Рин в последний раз видела императрицу, то пылала в жару и была не в себе, а потому не видела ничего, кроме лица Дацзы – прекрасного, гипнотического, с фарфорово-белой кожей и похожими на крылья мотылька глазами.
Императрица, как всегда, была неотразима. Все знакомые Рин, уцелевшие после мугенского вторжения, внешне постарели на десяток лет, но императрица осталась прежней – белокожей, молодой и безупречной, словно жила в потустороннем мире, недоступном для простых смертных.
У Рин участилось дыхание.
Никто не предполагал, что Дацзы окажется здесь.
Все должно было случиться не так.
В голове мелькали образы императрицы. Ее расколотая о белый мрамор голова. Перерезанная белая шея. Обугленное тело. Но все же она не должна сгореть мгновенно. Рин хотела сделать это медленно, насладиться местью.
Толпа восторженно охнула.
Императрица наклонилась из-под полога и подняла руку – такую белую, что та блестела на солнце. И улыбнулась.
– Мы победили, – воскликнула она. – Мы выжили.
Где-то внутри у Рин полыхнул гнев, такой плотный, что она чуть не задохнулась. Ее тело словно жалили тысячи крохотных муравьев, но она не могла почесаться, и нарастало раздражение, готовое вот-вот прорваться наружу.
Почему императрица до сих пор жива? Это разъяряло Рин. Алтан, наставник Ирцзах и многие другие погибли, а Дацзы все нипочем. Она стояла во главе страны, когда миллионы истекали кровью во время бессмысленного вторжения, которое она же и навлекла, а выглядит так, будто прибыла на банкет.
Рин рванулась вперед.
Юнеген немедленно оттащил ее.
– Что ты вытворяешь?
– А ты как думаешь? – Рин вывернулась из его рук. – Я собираюсь ее достать. Предупреди остальных, они должны меня прикрыть…
– Совсем свихнулась?
– Она прямо перед нами! У нас никогда не будет такой превосходной мишени!
– Тогда пусть это сделает Кара.
– Кара не сумеет прицелиться, – прошептала Рин.
Кара расположилась на развалинах колокольни и была слишком высоко. Она не сумела бы пустить стрелу через окно экипажа, через всю эту толпу. Внутри паланкина Дацзы была со всех сторон защищена, а выстрелам спереди помешала бы охрана, стоящая прямо перед императрицей.
А Рин может ударить куда точнее Кары. Сейчас она отчетливо видела императрицу, но боялась пускать огонь прямо в толпу невинных горожан или выдать местонахождение цыке, прежде чем кто-либо из них сумеет прицелиться. Кара, вероятно, решит вести себя благоразумно.
Рин плевать хотела на благоразумие. Вселенная предоставила ей шанс. И в любую минуту может отобрать.
В голове снова возник Феникс, рьяный и нетерпеливый. «Давай же, дитя… Выпусти меня…»
Она вонзила ногти в ладони. Еще рано.
Слишком большое расстояние отделяло ее от императрицы. Если Рин запылает сейчас, погибнут все собравшиеся на площади.
Ей отчаянно хотелось лучше контролировать огонь. Хотя бы как-то контролировать. Но Феникса невозможно держать в узде. Феникс жаждал гулкого, хаотичного пламени, пожирающего все вокруг до самого горизонта.
И когда Рин призывала бога, то уже не могла отличить свои желания от желаний Феникса, они оба хотели только сеять смерть, все больше и больше смертей, чтобы накормить ими огонь.
Рин пыталась думать о чем-то другом, кроме ярости и мести. Но стоило ей посмотреть на императрицу, она видела только пламя.
Дацзы вскинула голову и встретилась взглядом с Рин. Потом подняла руку и помахала.
Рин замерла. Она просто не могла отвернуться. Глаза Дацзы превратились в бездонные колодцы, а потом в воспоминания, и в дым, огонь, трупы, кости, и Рин почувствовала, как падает, падает в черный океан, где видела только Алтана – единственный человеческий маяк, полыхающий погребальным костром.
Губы Дацзы изогнулись в жестокой усмешке.
И тут за спиной у Рин разразились дробью фейерверки – хлоп! хлоп! хлоп! – и сердце чуть не выскочило у нее из груди.
Она вдруг закричала, зажав уши руками, ее трясло.
– Это фейерверк! – прошипел Юнеген, оттягивая ее ладони от головы. – Всего лишь фейерверк.
Но это не имело значения, Рин и без того знала, что это фейерверк, но то была рациональная мысль, а рациональные мысли ничего не значили, когда она закрывала глаза и с каждым хлопком, с каждым взрывом видела под опущенными веками мешанину тел и визжащих детей.
Она видела человека, болтающегося на торчащей из разрушенного здания доске и пытающегося удержаться за скользкую древесину пальцами, чтобы не рухнуть на острые колья внизу. Видела размазанных по стенам людей, припорошенных белым пеплом, так что их можно было принять за статуи, если не заметить темные пятна крови вокруг…
Слишком много народу. Рин в ловушке среди толпы. Она опустилась на колени, закрыв лицо ладонями. Когда она в последний раз оказывалась в такой толпе, люди в ужасе бежали из-за стен Хурдалейна, и сейчас ее взгляд метался в поисках пути к отступлению, но не находил ни единого, кругом была лишь бесконечная стена плотно сомкнутых тел.
Их слишком много. Слишком много всего в поле зрения, мозг не успевает обрабатывать информацию. В воздухе за спиной и над головой снова что-то взорвалось, и Рин еще сильнее задрожала.
Народу слишком много – огромная масса протянутых рук, масса без имен и без лиц, которая хочет разорвать Рин на части…
Тысячи, сотни тысяч… И ты спалила их дотла, спалила прямо в постелях…
– Прекрати, Рин! – рявкнул ей в ухо Юнеген.
Но было уже поздно. Толпа отхлынула от нее, образовав широкую проплешину. Матери хватали детей. Ветераны указывали на нее пальцами и охали.
Она опустила взгляд. От нее струился дым.
Паланкин Дацзы исчез. Несомненно, ее унесли в безопасное место, присутствие Рин послужило предупреждением. Сквозь толпу в сторону Рин и Юнегена протискивался отряд императорской гвардии с поднятыми щитами и нацеленными на Рин копьями.
– Вот дерьмо, – выругался Юнеген.
Рин неуверенно попятилась, вытянув руки перед собой, словно они принадлежали незнакомцу. Чужие пальцы, сверкающие огнем. Кто-то другой призвал в мир Феникса.
«Сожги их».
Внутри ее пульсировало пламя. С закрытыми глазами Рин чувствовала, как взбухают вены. Боль вонзала в голову тысячу маленьких кинжалов, так что зрение затуманивалось.
«Убей их».
Капитан гвардии выкрикнул приказ. Солдаты ополчения бросились в атаку. И когда всколыхнулся инстинкт самозащиты, Рин окончательно потеряла самоконтроль. В голове установилась оглушительная тишина, сквозь которую пробивался лишь высокий и резкий смех бога-триумфатора, знающего, что он победил.
Когда Рин посмотрела на Югенена, то увидела не человека, а обугленный труп. Блестел белый скелет, с которого сошла плоть, Рин видела, как он за секунду превращается в пепел, и поразилась, насколько этот пепел чист, насколько он лучше, чем месиво из костей и плоти, теперешний Юнеген…
– Прекрати!
Она услышала не крик, а вой. На долю секунды сквозь пепел промелькнуло лицо Юнегена.
Рин его убивала. Она знала, что убивает его, но не могла остановиться.
Не могла даже пошевелить рукой. Лишь стояла неподвижно, словно окаменела, и пламя гудело меж пальцев.
«Сожги его», – увещевал Феникс.
– Хватит!..
«Ты ведь этого хочешь».
Но она хотела не этого. Только не могла остановиться. С чего бы Фениксу одарить ее возможностью себя контролировать? Его аппетит только увеличивался, огонь лишь пожирал и жаждал поглотить еще и еще, однажды ее предупредила об этом Майриннен Теарца, но Рин ее не послушала, а теперь Юнегену придется умереть…
Что-то тяжелое накрыло губы. Рин почувствовала вкус лауданума. Густой, сладкий и прилипчивый. В голове боролись паника и облегчение, она задыхалась, но Чахан лишь крепче прижимал смоченную настойкой тряпицу к лицу Рин, и грудь налилась тяжестью.
Земля покачнулась под ногами. Рин приглушенно вскрикнула.
– Дыши, – приказал Чахан. – Заткнись и дыши.
Она задыхалась от знакомого тошнотворного запаха – Энки не раз с ней это проделывал. Рин пыталась не сопротивляться, побороть естественный порыв, ведь она сама приказала цыке так поступить, чего же она ожидала?
Но от этого было не легче.
Ноги стали ватными. Плечи обмякли. Рин качнулась на Чахана.
Он поднял ее на ноги, перекинул руку Рин через свое плечо и помог добраться до лестницы. За ними тянулся дым. Жар не действовал на Рин, но она видела, как сворачиваются и чернеют кончики волос Чахана.
– Проклятье, – выругался он сквозь зубы.
– Где Юнеген? – спросила Рин.
– Цел…
Рин хотела настоять на том, чтобы с ним увидеться, но язык отяжелел и заплетался. Колени подогнулись окончательно, но Рин не почувствовала падения. По ее крови разлилось снотворное, мир вокруг стал воздушным и легким владением фей. Она услышала чей-то вопль. Кто-то поднял ее и положил на дно сампана.
Рин бросила последний взгляд через плечо.
На горизонте весь порт был освещен огнями, словно кто-то зажег маяк. Повсюду звонили колокола, в воздух поднимался дым сигналов.
Каждый часовой в империи увидит это предупреждение.
Рин выучила стандартные коды ополчения и знала, что означают эти сигналы. За предателями империи объявили охоту.
– Поздравляю, – сказал Чахан. – Теперь за нами гонится все ополчение.
– И что мы будем де… – Язык с трудом ворочался во рту. Рин потеряла способность произносить слова.
Чахан положил ей руку на плечо и слегка толкнул.
– Пригнись.
Рин нелепо растянулась под сиденьями, уставившись в деревянное дно лодки и почти уткнувшись в него носом. Рисунок древесины сплетался в причудливые узоры, а весь мир окрасился в красный, черный и оранжевый.
Открылась бездна. Она всегда открывалась в этот момент, когда Рин была под кайфом и не могла выбросить из головы то, о чем не хотела думать.
Она летела над островом в форме лука и наблюдала, как взрывается вулкан и потоки раскаленной лавы струятся с вершины, мелкими ручейками бегут к городу у подножия.
Рин смотрела, как умирают люди, горят и в одно мгновение скукоживаются и превращаются в дым. Это далось ей так просто, не труднее, чем затушить свечу или раздавить пальцем мошку, она хотела этого, желала вместе со своим богом.
И насколько она помнила, глядя тогда с высоты птичьего полета, она не чувствовала вины. Ей лишь было любопытно, словно она подожгла муравейник или наколола жука на кончик ножа.
Когда убиваешь насекомых, не испытываешь вину, лишь приятное детское любопытство, пока они дрыгаются в предсмертной агонии.
И это не были воспоминания о полете, а видения, которые Рин вызывала сама, галлюцинации, к которым она возвращалась всякий раз, когда теряла над собой контроль и ей давали успокоительное.