ЯУЗА
Скитанья божьего крота,- шептал он. Нор кротовых немота. Скитанья божьего крота, нор кротовых немота.
Он не помнит, откуда он знает эти слова и что они означают. Ему нравилось думать, что это какое-то красивое, таинственное заклинание. И стоя на полной незнакомых людей автобусной остановке, он их заклинал. Эта игра успокаивала и занимала Скуратова. Вышел из дома он почти час назад.
Проснувшись сегодня, он долго, с наслаждением чихал. Дело в том, что голова Скуратова вообще обильно выделяла. По уголкам рта текла не подсыхающая и летом, пузырящаяся, почти с слышным шипением, слюна. Еще он постоянно шмыгал носом и часто плакал. Это никак не зависело от его желаний, от состояния тревоги или покоя. Сон тоже не давал передышки. Голова и ночью упорно работала, выделяла. Засунув палец в ухо, доставал его Скуратов уже испачканным.
Он оставался, как всегда, незаметным.
Несмотря на то, что ждущая автобуса школьница в красной курточке протянула через зубы своей подруге: неееприяяятный; на то, что проходивший мимо мужчина с распущенными волосами и заправленной в коричневые брюки рубашкой, точно вывалился он из 1988 года, бросил косой взгляд на Скуратова и вздохнул: фу, бля; даже на то, что забитый битком подъехавший автобус минуту глядел в упор на мальчика десятками глаз середины рабочей недели, - никто не вспомнил о нем, когда просматривал объявления о его пропаже, расклееные на этой же остановке матерью Скуратова несколькими днями спустя.
Он отправляется в крепость. Именно сегодня. И пойдет до конца. Он понял это рано утром, проснувшись и не узнав свою мать, которая ласково смотрела мимо него с фотографии на прикроватном столике, и не почувствовав Запах. Окно было заклеено плотным туманом. Как-то по-новому, значительно и хмуро, выглядели коридор, туалет, ванная комната, как темные переходы в старом и сыром подвале. Вода из крана потекла ржавая. Скуратов чистил зубы и смотрел на пробежавшую на зеркале трещину.
Эта женщина, старший человек, на кухне налила в литровый бокал черный чай, положила горячие сырники, поправила линялую скатерть, привычно призвала: сегодня с утра не убегай, понадобишься.
Это не первая его попытка. Да, несколько раз он просто заблудился. Домой возвращался, называя прохожим заученный адрес. Он попробовал однажды спросить у полной, доброй с лица женщины про крепость, в которой живет музыка -мы еще слышим ее по утрам -где точно она находится, но женщина так странно на него посмотрела, похожая на раздасадованного ястреба из зоопарка, и поторопилась уйти, что стало ясно-обычные прохожие в этом деле ему не помогут. А звук музыки - такой рассеянный, кажущийся. Легко ошибиться. Вообще говоря, он слабо помнил свои предыдущие попытки. Даже количества их не знал. Помнил, что всегда стоял Запах.
В школу он ходил время от времени, никто из учителей не проявлял к нему особого участия, равнодушно позволяя ему тянуть лямку сына библиотекарши. Однажды, гуляя во время уроков по пустом коридору, он услышал, как дверь учительской приоткрылась, кто-то посмотрел на него и сказал внутрь кабинета: это сын полка шастает. Иногда он возвращался домой только к ночи, но мать вела себя с ним так, будто этого и не заметила. Он молча ужинал и уходил к себе в кровать.
- Ешь давай, салфетки бери, зальешь все,- уже давно привычно, не брезгливо сказала старший человек.
Скуратов лениво пережевывал завтрак, молча кивал, размазывая варенье по тарелке. Нет запаха, думал он, нет запаха. Идти нужно сейчас.
Я все, - бросил матери, поторопился в коридор, обуваться.
-Умойся, слышишь.
Скуратов длинно сплюнул, проводил взглядом автобус. В утреннем тумане его дом, облицованный голубой плиткой, напоминал старую банку сгущенного молока. На проводах уныло сидело с полдесятка голубей. Скоро польется музыка.
С матерью они переехали сюда год назад. Предыдущий их город мать называла "город без отцов", он на берегу большей реки-Волги, за тысячу километров отсюда, как любила она повторять, удивленно поднимая брови. Мол, вот так нас занесло. Она работала в школьной библиотеке, и в школе особенно высоко вздымала брови, рассказывая про тысячу километров, добавляя таким образом горькой иронии.
В крепость сложно попасть, если ты не солдатик. Маленькие люди-солдатики в черных мундирах имеют какое-то отношение к замку, он знал это. Но каждый раз он терял их из виду, когда пытался за ними проследить. Он шел не отводя глаз, он даже пробовал копировать походку, жесты, он повторял их слова, если солдатики шли не по одиночке и громко разговаривали между собой . Иногда он шел почти вплотную к ним, иногда крался так, чтобы не попасться им на глаза. Старался не моргать, он научился не моргать по несколько часов подряд. Но в какой-то момент они все равно пропадали из его поля зрения.
- Скитанья божьего крота. Нор кротовых немота. Скитанья божьего крота. Нор кротовых немота.
И еще он знал, что его ждет. Крепость, удивительная, в камне, высокие стены, извергающая из себя музыку, полная маленьких солдатиков в мундирах, зовущая его. Он войдет в крепость, чтобы никого больше не узнавать, не чувствовать запах, не быть опытным.
Похожий на преждевременный, короткий, резко оборванный гул прокатился по улице. Мальчик насторожился. На минуту обманчиво снова повисла тишина, в тумане висели на приличном растоянии друг от друга дома и люди. И вот все снова пришло в движение. Прилив. Сразу заполняя собой всю улицу, могучий поток звука увеличил количество презжающих автобусов, люди прибавили шаг, а дома, без сомнения, воспользовались случаем и немного отошли друг от друга. Но обращался прилив только к Скуратову - ведь шли все так же мимо дяди, озабоченно вытряхивая из пачки утреннюю сигарету, ведь шли все так же мимо тети, с детьми и без детей, и даже голуби не приобрели и не потеряли в своем унынии. И только он понял этот сигнал.
Не глядя по сторонам, он рванул через дорогу.
Он убеждал себя идти на звук, вверх по улице, не отвлекаясь ни на что другое, но сам не обратил на это внимания. Туман рассеивался. Двор - три дома по пять этажей, каждый из кирпича, цвета нездорового веселья, желтого. Пара уже вросших в бордюр ржавых машин коротали свой век бок о бок. Мужчина в белых кедах сидел на скамье у подъезда, улыбался выходящему солнцу.
- Пездюк!
Пробилось через музыку. Несомненно, это было обращение к Скуратову. Во дворе, кроме них двоих, больше никого не было, да и слышал он уже такое в свой адрес в школе и даже от взрослых знакомых матери. Мужчина вытянул руку и что-то ему показывал.
Он подошел поближе и увидел, что это кораблик из бумаги.
- Прогулки по Москва-реке,- мужчина еще сильнее засветился улыбкой. - Цена от производителя. Интересно, а?
Мальчик робко прошелестел:
- Скитанья божьего крота. Нор кротовых немота.
Белые кеды перестал скалиться. Лицо его даже как будто немного постарело, его накрыла тень разочарования.
- А, вон ты куда наметил, парень. Да, сразу так и не скажешь по тебе. Не узнал.
Белые кеды теперь смотрел на него внимательно, тяжело.
- Значит так, я почти все забыл, и пусто у меня в голове. Но помню: ни у кого ничего нет и никогда не будет. Понял, парень? Всосал?
Скуратов молча на него смотрел. Он чувствовал - от мужчины веяло легким утренним пивом. Рядом по пожелтевшей траве ходила галка, судорожно потрясывая телом, словно под музыкальный бит. Два шага вперед, шаг в сторону. Мужчина тоже теперь смотрел на птицу, неприятно шевеля губами. Скуратов подумал, что он считает про себя.
- Да уж, - вальжно протянул белые кеды. Я мог и догадаться, что вы сегодня все полезете. Запаха-то нет. Но ты сегодня первый. Давай руку.
Скуратов протянул правую руку. Мужчина взял ее, повернул ладонью вверх.
- Ты отправился бог знает куда.
Из кармана рубашки он достает длинную тонкую иглу.
- Ты пилигрим "силой обстоятельств". Тут тебя не выбирали и ты не выбирал. Откуда ты приехал, жизнь там скорее была, чем есть?
Скуратов робко кивнул, вспомнив про город без отцов, который он покинул с матерью.
- Там, откуда жизнь ушла, вы в плоть остывшую, как в шкуру, обернулись. В труп, блядь. Черви. А его хоть на части лопатой -- по хуй, не чувствует. Видел на рыбалке?
Скуратов замотал головой.
- Не видал? Не вопрос. Ща продемонстрирую.
Мужчина, сщурив глаза, деловито вогнал иглу до середины Скуратову в ладонь. Боли он не почувствовал. Только понимал, что игла очень холодная, а в остальном -- ничего, можно и так.
- Вот таким образом, - мужчина прислушался.
- Играет. Ну, значит, иглу не вынимай, что я тебе сказал -- помнишь?
- Ни у кого ничего нет и никогда не будет.
- Ага. Идти тебе, значит, прям туда.
Белые кеды кивнул в нужную сторону, он снова довольно улыбался.
- Пездуй.
Мальчик послушно повернулся и пошел.
Туман совсем раздробился, висел уже отдельными хлопьями. Скуратов старался их проглотить, для чего изо всех сил раскрыл рот. Желтые и красные листья, которые он видел на деревьях и под ними по обеим сторонам дороги, ему нравились как украшения. Он часто ходил их собирать, а после булавками прикалывал к штанам самые красивые.
Правая рука приятно немела, Скуратов ощущал, что рука холодная уже вся, от ладони до плеча, но тут же перестал об этом думать.
На первом этаже здания с квадратными окнами висела надпись - Столовая Обжора. В воздухе стоял сногсшибающий запах всевозможной не совсем домашней еды. У входа, на ступеньках курила красивая женщина в черном платье чуть ниже колена. Черные волосы, брови и очень длинные ресницы вместе с белизной кожи делали ее похожей на рисунок тушью.
Изнутри здания крикнула другая женщина.
- Яна, почему Щербаков постоянно у себя закрывается?
- Он в существо претворяется, - хохотнула курящая, красиво и глубоко после этого затянувшись.
Подойдя к ней, Скуратов увидел, что вены у нее на ногах похожи на туго переплетенные косички, и под почти прозрачной кожей эти косы шли вверх по ноге, куда-то в неизвестное, под платье.
- Вкусно, да?
Женщина смеялась одними глазами и пустила ему в лицо струю дыма.
- Мух ты ешь, что ли? Или планктон? Рот закрыл бы.
Скуратов, конечно, рот закрыл. Без клацанья, без щелчка, не суетясь -- просто закрыл рот. Имея уже уже кое-какие навыки и опыт, он начал прямо.
- Скитанья божьего кро.....
- Ой, не, не, не!
Бросив окурок, женщина внимательно проследила, куда он упал.
- Давай обойдемся вот без этого. Подойди ко мне.
Она села на корточки и протянула к нему руки.
- Не бойся. С утра бельчонок, к ночи бесенок. Давно-давно привели тебя в движение, теперь не остановиться.
Подняла, подержала лицо Скуратова на ладони, заглянула ему в глаза.
- Блюдца мои, донышко не глубоко. Мелкая вода. Если в гости пить к тебе не ходят- зачем два?