– Да-да, милорд покажите нам настоящую магию, – таким же тоном добавил Рей.
А вот это уже было зря. Огненный барон злобно сверкнул глазами, топнул ногой и, передернув плечами, так что бы его алый плащ театрально взметнулся за спиной, принялся что—то невнятно бормотать. Послышался сдавленный щелчок, и Рей с Аурром разразились истошным воплем.
– К-к-какого Зюта?! – завопил проводник, отчаянно тряся руками. Но видимо, последнее помогало мало. Несчастный Аурр вскочил судорожно, огляделся по сторонам и принялся отбивать кисти об землю, попутно бранясь и тихонько мыча сквозь зубы.
–У-убери, – жалобно завыл блондинчик, посматривая то на барона, то на Астрис огромными округлившимися от ужаса глазами. Мечница недоуменно шептала заговоры, водя ладонью по воздуху, но это вовсе не помогла. Астрис совершенно не представляла, что происходит. Художник, на которого, цепляясь за последнюю искорку надежды, также посматривал Рей, с загадочной улыбкой отвернулся к ослу.
– Ремир?! – девушка не выдержала. – Если это твоих рук дело, прекрати немедленно!
Барон полоумно усмехнулся и, узрев спокойный кивок Художника, закатил глаза, небрежно развёл руками и демонстративно щёлкнул. Ругань, стоны и печальные взгляды тут же прекратились.
– Ты что вообще творишь, скотина! – взревел Аурр, тревожно осматривая свои руки. На что Ремир, последовав своей излюбленной манере, расхохотался:
–Спокойно, это просто мираж, – как ни в чём небывало заявил он.
– Мираж?! Мои руки горели, сволочь! – заорал разгневанный проводник, – Я не нанимался терпеть ваши садистские шуточки! Проявите хоть немного того чванливого благородства, коим вы так гордитесь, и извинитесь в конце концов! Милорд, – ядовито добавил он.
– Вы же сами хотели огненного барона? – пожал плечами тот.
– Ремир, – зашипела Астрис, – извинись! – девушка вскочила, чтобы заглянуть в глаза придурковатому лорду. – Ты ведёшь себя, как злой урод, каких сам ненавидел! Извинись и прекрати ржать!
– Как скажешь, – легко согласился барон, – Приношу вам мои глубочайшие извинения, господа, и обещаю впредь поощрять любую вашу прихоть! – Ремир раболепно поклонился и упал на край бревна. – А теперь разожгите, в конце концов, этот чёртов костёр! – сердито бросил барон, подскакивая обратнопод недовольные взгляды.
***
Еловые ветви хлестнули меня по спине. Зют! Небольно, конечно, но всё равно приятного мало. Я пробиралась к реке с какой-то тяжелой всепожирающей злобой на сердце. Под ногами горбились внушительные разномастные валуны, присыпанные намытым речным песочком, и торчали заблудившиеся в пространстве и времени травины. Кое-где травины даже умудрялись расцвести приятными желтыми метёлками. Подошвы баронских сапог скользили по камням, уводя меня всё дальше и дальше от лесной прогалины с обиженными путниками. Рокот реки усилился. Мы ещё не успели подняться высоко в горы, поэтому вместо отвесных черно—синих скал, изборождённых белыми полосами далёких водопадов и трещинами вечных лавин, реку окружали лишь небольшие пушисто—зелёные холмики—бугорки, такие низенькие, покатые, наивно полагающие себя полноценными горами. Я улыбнулась, впервые по—настоящему, не скалясь на манер безумного лордика, а нормальной доброй улыбкой. Посеревшая, побуревшая от дождей река несла свои могучие воды вдаль, к никогда не виденному мной морю, спотыкаясь о камни, окатывая брег пенными волнами. Что ж, думаю, тут никто не увидит. Окинув беглым взглядом тёмный непролазный заслон из еловых ветвей, яостервенело стянула доспех. Последние брошенные Астрис слова явно предназначались не для моих ушей.
«Не заставляйте его больше, – тихо попросила мечница, – У барона сложные отношения с огнём, – на этом девушка замолчала, оценивая, стоит ли продолжать, и, конечно же, продолжила. Разве у них с блондинчиком могут быть секреты? – В прошлый раз мы едва не сгорели…»
Дальше я слушать не стала. Пора покорить этот зютов огонь! Перчатки без пальцев полетели туда же, где уже валялась целая куча алых лат. Не могу колдовать в перчатках.
Едва не сгорели… И почему Астрис сказала мы?
Сон
, с которого всё началось
Иногда я вижу закат, в сонной дымке он чудится серым.Я бегу и бегу по огромному склону, что укрыт настоящим морем из одуванчиков. В волосах застряли травинки, босые ступни точно парят над травой. Я свободна, невесома, как воздушный одуванчиковый пух, что, резвясь, кружится над поляной, и только лёгкая юбка, каких я никогда и не носила, изредка цепляется хлопковым подолом за твёрдые стебельки. Куда я бегу? Зачем? Кто бы знал! Сон никогда не показывал концовку. Напротив он, воображая себя мохнатым песцом, весело кружился, демонстрируя роскошный белый зад… А после? После всё спешностиралось, менялось и мялось. Одуванчики исчезали, закат потухал, и на их место приходила всеобъемлющая серая пелена, ненасытная и густая. Обычно тем и кончалось, да не в эту ночь.
Я давно поняла, что меня что-то ищет, что по снам моим кто—то ходит, каждый день ощущала затылком лишний взгляд, чужое веянье мысли, и вот сегодня мне, кажется, удастся узнать, кому это так приглянулась моя скромная персона.
Точно часовой бой, звучали шаги. От одного до двенадцати. Наверно, это я себе выдумала. Это – не остальное. Сон ткался сам по себе, увольте – его привили, он привёл. Одуванчики по обыкновению покорно расступились, подпуская непрошеного гостя. Молодой мужчина, окутанный ореолом мелькающих теней, приближался ко мне, с каждым шагом обретая большую и большую власть над сонным миром. Он не был мне знаком. Ни его походка, ни пронзительный взгляд льдистых глаз… Возможно, чёрный фрак, – остальное говорило ровно ни о чём. Да дело тут не в разговорах. Мы с ним определённо уже встречались. Дважды. Так шепчет мне страх. Безумный липкий ужас. Об этом кричит мне ненависть.
«Доброй полуночи, миледи Лорис», – произносит незнакомец. Благовоспитанное приветствие оборачивается громом в этой сонной пустоте. Беззвучно он просит мою руку для поцелуя. А сердце рокочет и мается. От ужаса боюсь дышать.
Я видела его дважды: на поле битвы, где чуть не лишилась Астрис и руки, и в Брумвальде на коронации. Да, да. Ему ещё венец на голову возложили. Определённо тот же самый мужик. Даже кудри такие же чёрные. Пячусь, судорожно пытаюсь припомнить наговор против… против… против кирийского князя. Щипок не помогает. Триада, обращающая порчу, тоже. Плохо. Страшно. Надо было учить молитвы Светозарному. Говорят, создания тьмы не выносят святых текстов.
«При свете вечном и едином не обойди меня своей почестью, не отведи мольбу мою…» – беззвучно шепчу. А как дальше-то? Боги! Великие боги…
– Прислушайся и услышь слова раба своего, – продолжает Князь. Меня бьёт дрожь. Он реален. Он говорит со мной. Он нашёл меня!
– Прислушайся и услышь… – Так и зачем я это повторяю? Соберись, ты гвардеец, в конце концов. – Здрасте, – опять что-то не то…
–Счастлив встретиться с тобой! – лучезарно улыбается князь. Он что не видит? Не понимает? Не хочет понимать? Тень смущенья проскальзывает в его взоре, робкая такая. Только трактую её непрарвильно: – Прошу прощения, миледи. Могу ли перейти на это немного фамильярное"ты"? Вас, тебя не обидит?
Он говорит, а я глупо хлопаю глазами. Шикарно. Обидит, оскорбит?
Тени смыкаются. Тени сомкнулись. От зелёных полей не осталось и следа. Нас двое, теперь нас только двое, и некуда бежать. Я знала, что Астрис станут искать, потому мы и спряталисьв той таверне, сбежали с поля боя, не пришли проститься с павшими товарищами в день Скорби. Я заставила её повязать платок, попросила молчать, скрыть имя и суть. Мы стёрли Астрис Плэм, спрятали бирюзового дракона от всего мира. И тщетно. Осталась только одна ниточка, способная привести кирийских псов к спасительнице. Ниточка?! Ха. Даже самой смешно. Жалкая девчонка, разведчица, самозванка – я. За неё они и дёрнули.
Конечно, князю нужен ревил – крупица надежды отчаявшегося народа, единственная, весомая и пока нескошенная угроза его правлению. На Астрис объявят охоту? Непременно, уже объявили. Но что бы он сам возглавил её?! Увольте, о таком я помыслить не могла. Мы плели амулеты, чертили руны у входной двери, под кроватью, в шкафу, на обороте пыльного зеркала; перестали пользоваться магией, совсем. Астрис оставила титулы, наследство, порядком подгоревшее наследство. Полгода мы прятались, таились, мыли полы, рыдали над пеплом, сторожили лазарет, жили, в конце концов! И тут: "Здрасте, я князь Кирийский! Как поживаете?".
– Как поживаете?
Сам мир точно глумится надо мной!
– Прекрасно! Восхитительно, – от должного вызова осталось не больше половины. Надо проснуться, немедленно открыть глаза! Я слышала о таких вторжениях в Академии, профессор называл их тонкими визитами. Куча магии, базирующейся на один поисковый обряд, без преломления воли, посещенного. Значит, я могу вырваться. Нужно только проснуться. Давай же, Тера, вставай! – Кто вы? – глупый вопрос, не думаю, что меня сейчас обнадёжат благой и светлой вестью: «мол, гулял я тут гулял и дай думаю, в гости загляну. Меня кстати Никифором звать, сапожник с Хлебницкого переулка».
Непрошенный гость так комично изогнул бровь, поморщился и, широко улыбнувшись, молвил:
– Мы есть царь!
Вот честно это было бы смешно, если б не так печально. Хотя вру – смешно. Мы оба прыснули, хотя больше от неожиданности.
– Чем обязана такой честью… – Зют. Язык не поворачивается. Для меня он не Царь. Мой царь умер. А этот самозванец, захватчик, убивец, урод права не имеет себя так называть. Кирийский князь, чёрный мечник – пожалуйста. Изменник – вот его истинное лицо, – Княже? – старинное слово вылилось змеиным шипеньем. Где князья из моих цветных сказок? В расшитых красных кафтанах, с мечом, разящим злобных чудищ; сильные, мудрые, пекущиеся о своём народе? Меч-то и у него имеется, хороший такой меч двуручный, огромный, подаривший мне пару шрамов на прощанье. Но одного клинка мало. Или я не права?
***
На смертный бой идут с лёгким сердцем? Ха.Я лично полпути до поля «сечи» вспоминала, спрятала ли рисунки в рюкзак, или как всегда оставила валяться, где попало. Вот придёт враг, захватит столицу, а там моямазня. Стыдно, ребята. А ещё страшно, до липкого ужаса страшно, до дрожи и прерывистого дыхания. И эта обреченность, перемешанная со злобой…
Ботинки стучали по мёрзлой земле, хлюпали в лужах, завязали в грязи. Мы шли последний раз огромным красивым строем. Показательная бойня. На что надеялись усатые генералы? На что рассчитывал Брумвальдский двор? На победу? Пожалуйста, скажите, что на победу. В тот хлипкий час, когда страна держалась на последней частичке царской воли, когда великий город стал единственным свободным островком, когда мы потеряли поддержку Высших, когда изменник поставил на колени практически всех и вся, нас вывели маршировать в сияющих латах. В то утро мы свято верили: нам выдался шанс спасти мир! Нужно только выстоять, выгнать врага из нашего дома. И мы сделаем это, сможем. Ведь мы цветные латники, царские гвардейцы, мы дети прильд, потомки богов, умные точно черти. И никто не вспомнил, никто не подумал о том, что мы так губительно молоды, столь плачевно не опытны, а на стороне некого Чёрного мечника громадная армия безжалостных вояк—дикарей.
Я помню, как в зале разведчиков витали слухи об аудиенции Царя и Кирийского князя. Твердили, будто захватчик предложил владыке отступиться, сдать столицу, снять корону взамен на мир. Как мы тогда смеялись над этим «миром»! Как громко кричали, куда его стоит засунуть. Как обещали изничтожить князя и всё его полчище… Мне даже выпал шанс, настоящий! Но враг победил. Столица пала, а мы сбежали.
На поле сечи, поле брани,
Клинок кровавый занеся,
Во вражьем, злобном, диком стане,
Погибелью богам грозя,
На равных с чернью и чертями,
Размашистый чеканя шаг,
Сорвав трепещущее знамя,
Уверенно ступает враг.
Под сапогами мнутся травы.
А бой кипит, и смерть поёт.
Но мы ведь правы, были правы.
Кто только правоту учтёт?
И солнце вспенится колдуя.
И в небе старая звезда
Взорвётся, принимаю бурю
И горечь страха на устах,
Напомнит, что живой доселе,
Что можешь биться и дышать.
Там криков трели, стали трели.
Сражаться надо! Иль бежать?
Я подниму мой меч, пусть рубит,
Пусть колет! Вдруг и повезёт?
И эти судьбы, эти судьбы
Им не пора ещё в полёт!
Им стоит жить, сражаться стоит.
А мечник кружит и разит.
Я нанесу удар. Поспорим:
Кто будет жив, а кто убит?
Цель за спиной расправит крылья:
Я знаю, для чего борюсь.
Всю злобу и надежду вылью,
Я отомщу, я проберусь!
Слова смелы, но только мощи,
Жизнь отобрать не достаёт.
Вам, враг, наверно с этим проще.
И эта простота мелькнёт
Во взгляде льдистом и зверином.
К моей груди клинок плывёт.
Я слышу голос окрик дивный
И падаю под чёрный лёд.
Странная всё—таки штука – эта память, местами даже страшная.
***
– Чего я хочу? – князь задумчиво уставился на моё белое хлопковое платье. – Всего лишь предложить тебе, Терия Лорис, службу в Брумвальдском дворе, – Ага, конечно! И кем же мне будет должно там служить уборщицей или девкой для утех?– Мне нужны яркие, талантливые союзники, знающие нравы столицы. Я знаком с твоей историей, Тера, или лучше Царский ворон? Наслышан, наслышан о подвигах твоего отряда. Вы мне однажды чуть наступление при Ольховке не сорвали. Моё почтение, ворон.
Какая отменная лесть! Прямо уши не нарадуются.
– Нет, – моё непочтение, мечник.
– Почему же? Не хочешь вернуться домой, в Академию? Вам, кажется, около пяти лет до выпуска оставалось, или я что-то путаю? – пустой кивок, и князь продолжает плести свою сладкую речь. – Негоже бросать учёбу с твоими талантами. Правда я и сам бросил, но не суть. В первую очередь, я предлагаю службу. Остальное само приложится.
– Как чудно! Вы меня полностью покорили, – как и всю нашу державу. – Нет. И хватит лести. Моя честь не продаётся!
– Похвально. Но я и не прошу тебя об этом. Царь, которому ты присягнула,ушёл на покой, а значит, клятвы ворона больше не держат. Ты свободна и вольна делать, что пожелаешь. Так помоги мне построить новый мир, и я не останусь в долгу.