– Хватит ногами по полу стучать! – строгим голосом сказал Размахин и подвинул ближе бланк протокола допроса.
– Стало быть, гражданин Любанин, шестьдесят третьего года рождения, ранее не судимый, без определённого места жительства,.. – усиленно изображая задумчивость, пробормотал следователь, заполняя каракулями новую строку.
Тут стоит заметить, что задумчивость он изображал лишь для проформ, потому как искренне полагал, что следователю положено изображать перед допрашиваемым усиленную работу мысли и борьбу с обуревающими душу сомнения.
На самом деле никогда и никаких сомнений у Размахина не было, особенно по поводу виновности задержанных.
Он и сейчас за час допроса успел уже полностью всё для себя выяснить и определить, прикинув заодно и тот срок, на который может потянуть вина ранее не судимого Любанина.
Но имитировать усиленную работы мысли стоило. Ничто так не смущает подследственных, как сморщившийся под грузом мыслей лоб следователя.
– С недавнего времени! – поспешно добавил Любанин, попытавшись привстать со стула.
– Сидеть! – прикрикнул на него Размахин и погрозил кулаком.
Викентий Демьянович послушно затих и замер, и, чтобы не было больше искушения вскакивать, ногами зацепившись за ножки стула.
– Что – с недавнего? – поморщившись, переспросил Размахин.
– Бродяжничаю с недавнего, – пояснил Любанин. – Запил я как-то неудачно, жена от меня ушла. Я бросил потом, но она уже не вернулась. И вот решил я продать квартиру, а люди те, которые сказали, что купят, фактически и не купили, а…
– Замолкни, – с лёгким зевком прервал его следователь.
И посмотрел на часы.
А потом продолжил речь свою, вяло и нехотя:
– В два часа тридцать минут ночи, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, из хулиганских побуждений выбежал на МКАД в районе Лосиного острова, чем спровоцировал аварию с участием…
Следователь минуты де загибал пальцы, прикидывая.
– Опа! – восхищённо промолвил он, сверившись с бумагами.
И, оживившись, присвистнул и глаза его радостно заблестели.
– Слышь, бомжара, – обратился он к Любанину. – Ты в общем и целом двенадцать машин угробил, из пять – не подлежать восстановлению. Две смяты, три сгорели. Ва-аще!
И Размахин оглушительно загоготал, едва при этом не захлебнувшись слюной.
Потом, немного успокоившись, он встал, подошёл к Любанину и кинул ему в подставленные ладони наполовину заполненный бланк допроса.
– В общем, – добродушно сказал Леонтий, – тебе прямая выгода на зоне годочка три отмотать. Пока хозяева угробленных машин не успокоятся. А то ведь они…
И Размахин провёл пальцем по шее.
– Полный абзац тебе устроят с похоронами на ближайшей помойке. А твою безвременную гибель мне расследовать резону нет, и так работы хватает. Так что беру ручку краешку стола, от последней сроки отступи вниз побольше, к концу страницы, и там подписывай с расшифровкой подписи и датой. И вали в камеру отсыпаться!
– А отступать зачем? – уточнил Любанин.
Размахин махнул рукой.
– Да допишу там кое-что… Сейчас ломает что-то, лень одолела. Завтра с утречка заполню… В общем, не твоё дело!
Размахин во внезапно накатившем приступе раздражения топнул ногой.
– Подписывай, пока я добрый! А то ещё и обвинение в краже получишь. Там, между прочим, вещи из машин кое-какие пропали.
Любанин поёжился.
– И погибший имеется, по рассказам свидетелей, – продолжал нажимать следователь. – Вроде, даже два погибших… Или один?
И тут же с грустью добавил:
– Трупа, правда, ни одного. Пропали бесследно. Так что от отягчающих обстоятельств судьба тебя отмазала.
Любанин с минуту вертел листок, с разных сторон вчитываясь в коряво набросанный текст.
Потом простонал слабо:
– Но не из хулиганских же! Спасался я! Обезумел совсем от страха! Зачем вы так, гражданин…
Леонтий покачал головой и присел, поудобней устраиваясь на подоконнике.
– Эту сказку ты мне уже рассказывал.
– Точно! – охотно подтвердил Любанин. – Сразу вам всё рассказал. Только тут…
Он потряс листком.
– …Ничего про это не написано. Ни единого слова! А ведь это правда!
– Сказки, – отрезал Леонтий, протирая локтем запылившееся стекло. – Почудилось спьяну.
– Я трезв был! – возразил Любанин.
И подивился собственной смелости.
«Чего это я? Нехорошо это… А ну как вдарит?»
Но следователь был настроен благодушно.
Леонтий вообще не любил мордобой. Он предпочитал эту… как её…
«Психологию» вспомнил Размахин.
И посмотрел на подследственного с жалостью.
– Ты не мудри, подписывай, – посоветовал он Любанину. – А сказки про летающих человечков, которые тебя в лесу преследовали, будешь рассказывать адвокату. Или психиатру, если суд на твои бредни поведётся и экспертизу назначит.
– Но они же летали! – воскликнул Любанин.
И поводил листком из стороны в сторону, пытаясь изобразить полёт.
– Над деревьями неслись! И не человечки вовсе! Детины здоровенные, головорезы!
– Антенны были у них на головах? – уточнил следователь.
Любанин посмотрел на него недоумённо.
– Антенны? Какие антенны? Зачем?
– Для приёма сигналов из космоса! – крикнул Леонтий и спрыгнул с подоконника. – Я на природу хотел полюбоваться, на двор внутренний. Чудесная клумба у нас во внутреннем дворе, прямо сердце радуется. Так нет, ты мне настроение решил испортить!
И, подойдя вплотную к подследственному, заорал та, что оглушил сам себя:
– Подписывай!
Любанин, вздрогнув, схватил ручку и расписался на последней строке.
– И расшифровку! И дату!
Любанин послушно написал и то, и другое.
Отдал бумажку следователю.
– Хороший ты мужик, – похвалил его Леонтий.
И обнадёжил:
– Это ничего. На свободу выйдешь, жизнь сразу наладится. Может, профессию какую в лагере приобретёшь…
И хохотнул, довольный своим остроумием.
Потом вызвал конвоира и отправил подследственного в камеру.
Посланец Савойского был прав. Сердце в ту ночь у Любанина стучало беспокойно. И очень погано было на душе.
Корил он себя за слабость и, лёжа под нарами, ворочался с боку на бок. Ворочался до тех пор, пока ненароком разбуженный им сокамерник не пнул его пребольно в бок.
После чего Любанин страдал и беспокоился тихо.
10.
А вечером того же дня, с коллегами за рюмкой сидя, рассказывал со смехом Размахин о странном подследственном.
Те дивились фантазии человеческой.
«И придумает же!» говорили сыскари, качая головами.
И посмеивались.
До той поры, пока Размахин не стал живо и в красках описывать ночь лесу по версии подследственного.
– Пьян был до помрачения! – уверенно говорил Размахин. – Кто на трезвую голову на ночь в этот лесопарк полезет? Да в тех местах, только со стороны Гольяново, на прошлой неделе два трупа нашли. Так вот, на лесной тропинке, и валялись. Точно, опился или дряни какой-нибудь нажрался, вот в лес и занесло. В дождь… И холодина той ночью была какая! У меня н даче листья на яблоне словно кипятком ошпарило – пожухли. А это в такую погоду завалился спать вроде, и дела ему нет до холода с дождём. А потом, говорит, фары его осветили. Яркие такие! Ага, ксеноновые, типа!
И Размахин повертел пальцем у виска.
– Крутые среди ночи, в дождину, в лес заехали! И не жалко им было джип свой! Бред какой-то!
Услышав о крутых в лесу, следователь Голубев заметно напрягся и, оставив в сторону недопитую рюмку, рассказ стал слушать с необыкновенным интересом.
А Размахин расходился всё больше и больше, перемешивая фразы с дурашливым хихиканьем.
– Вышли четверо, вроде, из машины. И баба с ними какая-то. Как он говорит: «лунная»… Хрю!
Размахин вытер рот.
– Не понял, что за лунная. Светилась, что ли? Стало быть, пятеро вышли. Но он говорит: типа, четверо и лунная. И чёрт бы с ними! Так нет, он давай наблюдать. Пинкертон лесопарковый! Так эти четверо вынесли чего-то завёрнутое. В брезент, вроде. Он решил, что тело. Трупак, типа. И тут…
Размахин вытер слёзы.
– Умора! Андерсен отдыхает! Земля, говорит, расступилась и какая-то яма образовалась. Да что там яма, провал целый! И эти четверо злодеев труп в яму кинули, а оттуда – сноп искр. Прямо полыхнуло! Хре-хре-хре!
Размахин затрясся в приступе смеха.
– Сказочник датский! А земля потом сомкну… Хре-хре-хре!
– Ты бы лучше у него спросил, – веско заметил один из оперативников, – где он травку берёт и куда потом прячет. Может, у него там в лесу мешок зарыт. Пацаны ещё найдут, всю школу окурят.
Размахин отмахнулся.
– Это не по нашей части! Этим пусть наркоконтроль занимается.
Голубев встал, подошёл к Размахину и тронул его тихонько за плечо.
– Лёня, в коридор… На минуту!
Леонтий посмотрел на него удивлённо, на коньяк – с сожалением, но застолье всё-таки оставил и пошёл в коридор вслед за Голубевым.
Он знал, что Борис упрям до крайности и, если уж пристал с чем-то, то в покое не оставит и вечер испортит занудством своим обязательно.
«И чего ему приспичило?» думал Леонтий.
Впрочем, будучи от природы человеком догадливым, понял он, что именно шутейным рассказом своим привлёк внимание зануды Голубева. Потому начинал уже потихоньку корить себя и поругивать, пока ещё не последними, но всё-таки весьма обидными словами, за чрезмерную болтливость.
Он помнил прошлогодний случай, когда один оперативник, сболтнув лишнего, едва не навлёк беду на весь отдел, успешно закрывавший план по магазинным кражам за счёт местных бомжей. Голубе, помнится, тоже тогда вот так в коридор парня вызвал. А потом весь отдел дружно объяснительные писали от служебного расследования отбивался. Двоих, кажется, уволили.
Но в его-то рассказе что могло привлечь внимание Голубева? Забавная белиберда, привидевшаяся бомжу. Или просто выдумка.
Шутейная история. Или теперь уже не шутейная?
«Блин!» подумал Размахин, прикрывая дверь.
– Дело о бомжах помнишь? – с ходу взял быка за рога Борис.
Размахин отрицательно покачал головой, с тоской прислушиваясь к шуму застолья.
– Мы почти год его ведём! – воскликнул Борис. – Наш отдел…
– Я дела твоего отдела не вмешиваюсь, – поспешно заметил Леонтий. – Совершенно они мне не интересно. Своих дел хватает, в срок закончить не успеваю.
– Так поясню, – не отступал Борис. – Дело-то серьёзное. Похоже, банда действует. Преступная группировка, и ещё какая! Год назад появилась информация, что кто-то вычисляет алкоголиков, одиночек, брошенных родственниками людей с жилплощадью. Заставляет их оформлять крупные кредиты в банке под залог недвижимости. Люди после этого исчезают, недвижимость банку переходит. Кредит, полагаю, бандюкам так же переходит. Квартиру они потом продают. Ловко?
– Ничего особенного, – равнодушно заметил Леонтий. – Полно таких банд в Москве. Вся Москва в таких бандах. Ловить их – не переловить. И кредиты навязывают, и квартиры отбирают, и убивают. А то и в рабство продают или на органы. Правовое государство, одним словом! Чего позвал?
Борис хмыкнул смущённо.
– Понимаешь, в чём штука… У них там цепочка: риэлторы, банкиры, юристы, нотариусы. Не удивлюсь, если и из нашего ведомства кое-кто пасётся с этими разбойниками. И все одной связке, плотно…
Он показал Леонтию туго жатый кулак.
– Никакой утечки информации! Ни одного трупа! Никаких следов! А по документам – одна лепота! Договор, заявление о предоставлении кредита, показания свидетелей, что должник убыл в неизвестном направлении, иск и постановление суда. На трёх процессах даже адвокаты должников присутствовали… Или якобы адвокаты… В общем, каждый раз они подтверждали, что ответчик долг вернуть не может, тяжело болен и выехал то к дяде в Белгородскую область, то к тёте – в Орловскую. В общем, изъятие с чистой совестью!
Размахин посмотрел на него удивлённо.
– И чего ты тогда кипятишься? – спросил он. – Чего год дело тянешь? Нет состава, так закрывай – и всё.
Борис покачал головой.
– Есть состав, Лёня. Очень даже есть! Супруга одного из потерпевших заявление написал ещё год назад. Они разводиться собирались, жили отдельно. Но развестись не успели, тянули чего-то. Муж, не дожидаясь развода, спиваться начал потихоньку. Она приходила к нему, навещала. Обеды варила по старой памяти, жалела дурака. И стал замечать, что какие-то людишки к мужу захаживают. Не бродяги, не алкоголики… Это бы ладно! Нет, чистенькие ребятки, гладенькие, в импортном европейском прикиде. С ней стараются не сталкиваться. Как завидят из окна, что она на подходе – сразу шмыг из дома! Но несколько раз она их в дверях застала. И на машинках приличных подъезжали. Она сразу поняла, что плохо дело. Серьёзные ребята её мужа в оборот взяли. Несколько раз увещевала она мужа, просила этим типам дверь не открывать. Да он уже соображал плохо. Может, опаивали они его чем-то? Короче, пропал он бесследно. А вскоре в квартирке семья обосновалась из ближнего зарубежья. А на муже долг повис такой величины, какой, как выяснилось, и стоимость квартиры не покрывает. Вот так эту квартиру банкиры оценили! А поскольку развод не оформлен, то банк и её стал исками донимать. Она к нам с заявлением кинулась. Месяца три мы с ней работали. А потом и она пропала бесследно… Потом и по другим пропавшим заявления от родственников были…
Борис ударил кулаком по стене. Так, что сухая краска посыпалась на пол.
– И ведь все бесследно пропадают! Исчезают! А родственники между тем утверждают, что бандюки в разговорах поминают иногда какую-то «госпожу». Баба там, что ли, верховодит? Одним словом, темнота сплошная.
На Размахина рассказ Бориса никакого впечатления не произвёл.
– Может, и баба, – заметил он. – Бывает и такое. Дело глухое, бестолковое. Это сразу видно. Потерпевших нет. Родственники ничего путного сказать не могут. А кто мог бы – сам исчез. А этих бандюков не мелкота прикрывает на уровне участкового, а серьёзные люди. Без очков видно. Так что или закопаешься т в этом деле и выговор за «висяк» заработаешь, или самого закопают. Уж извини за грубый и циничный юмор! Зато от души!
И Размахин похлопал Бориса по плечу.
– Э, нет! – возразил тот и отстранил руку Леонтия. – Твой бы человечек мне бы помог! Бродяга этот!
Леонтий изумлённо заморгал.
– Кто? Бомжара?! Алкоголик? Боря, очнись! Я же тебе не всё рассказал! Этот болван утверждает, что четверо бандитов по его следу пошли, причём один из них землю зачем-то копал, а остальные его преследовали по лесу, пролетая над верхушками деревьев. Летели, понимаешь? Они за ним летели! Асы Геринга, блин! Ты такие показания в своё дело шить будешь? Да тебя в момент из органов попрут и в лечебницу определят. С бомжа – какой спрос, а ты за каждую бумажку отвечаешь. Прекрати, ей-богу!
Возражал Леонтий, но понимал уже прекрасно, что Бориса с пути не свернуть. И потому за неосторожный рассказ свой ругал себя уже последними словами.
– Чёрт ними, с показаниями! – напирал Борис. – Дай мне его завтра на один день! Нет, на пару часов. Быстро на машине подскочим в парк. Пусть он мне место покажет, где бандитов этих видел. Джип – машина тяжёлая. В дождь на мокрой земле обязательно должна колея остаться. Тем более, что место там глухое. Если найдём колею, то рядом можно и место захоронения вычислить. Не могли они все следы убрать, не могли!
Леонтий вздохнул горестно.
– Зациклился ты на этих бандюках, Боря. Всякой чепухе веришь, лишь бы дело сдвинуть. Выдумка же это! Глупая выдумка!
– Насчёт полёта – да, – убеждённо сказал Борис. – Бежали за ним быстро. Может, через кочки перепрыгивали. Вот ему и почудилось со страху… А насчёт трупа – очень похоже на правду. У нас была версии, что трупы из Москвы не вывозят, а прямо тут и хоронят. Морги проверяли, крематории, кладбища… А если в парке? Была и такая версия. А Лосиный остров – это место, где парк в настоящий лес переходит. И всё в черте города. Ночью и в лесу… Почему нет?
«Чёрт бы тебя драл с твоими догадками!» проклял мысленно коллегу Леонтий.